Чик кивнул:
— Полагаю, мы ищем электростанцию?
— Дует, пфф, с Двятой Авеню, Ел, — сказал Штепсель, — но Дктор и они, принимают участие. Машина съедает много горючего.
В тумане раздался слабый лязг:
— Думаю, это может быть твой «Эл», — обиженно воскликнул Дерби. — Я только что наткнулся на какую-то проклятую опору.
— Бедный малыш! — закричала Анжела Грейс. — Можно поцеловать место ушиба?
— Если сможешь его найти, — проворчал Дерби.
— Тперь мы бдем слдовать за поездом, — объявил Штепсель, — пока нос не сообщит нам, что мы на месте.
Они подошли к триумфальной арке, серой и изъеденной временем, кажется, относящейся ко временам какой-то древней катастрофы, намного старее, чем город. Туман рассеялся достаточно, чтобы Чик смог прочесть надпись на архитраве «Я увожу к отверженным селеньям. Данте». Пройдя под исполинской аркой, они продолжали пробираться ощупью по скользкому от тумана булыжнику среди разлагающихся животных, куч мусора и тлеющих костров бездомных обитателей квартала, пока, наконец, едкий трехатомный характерный запах не стал невыносимым, наряду с резким гулом, оглашавшим окрестности, они стояли у каменных ворот, из которых сочился туман, дом за ними был почти невидим, кроме россыпи синеватых электрических огней, цветущих на этой туманной ночной вахте, но ни один аэронавт не мог прочитать их — они были слишком высоко. Штепсель нажал на кнопку на стойке ворот, и металлический голос откуда-то ответил: «Позже, чем вы думали, мистер Лоуфсли».
Соленоидное реле со скрипом встало на место, ворота заскрипели и открылись.
Внутри, на конюшне и каретном дворе, превращенном в лабораторию, они нашли миниатюрную фигурку, которую Штепсель представил как д-ра Зута — в рабочей спецовке, ковровых туфлях, закопченных очках и специальном шлеме, поверхность которого оттеняла не совсем знакомая электроарматура.
— Так что! Бросили коров и цыплят, готов поспорить, в поисках нового городского развлечения, чтобы потом вернуться и рассказать ребятам на церковном собрании! Ладно, можем организовать что-то для вас. Тысячи довольных клиентов, всё — высшего сорта, потому что мистер Лоуфсли никогда меня не разочаровывал, правда, парень?
Словно разглядев сквозь мрак очковых линз д-ра Зута что-то неприемлемо зловещее, Штепсель, бледный при резком освещении лаборатории, решительно схватил за руку Анжелу Грейс, и они вышли в дверь, пятясь, словно откланиваясь в присутствии царственной особы.
— Спасибо, Штепсель, — крикнули мальчики, — пока, Анжела Грейс, — но двое детей бездны уже исчезли.
— Приступим.
— Надеюсь, мы вас не отвлекаем от сна, Доктор, — сказал Чик.
— Чем позже — тем лучше, — ответил д-р Зут. — Не так много поездов ездит в это ночное время, так что ток более стабильный, хотя это ничто в сравнении с немецким продуктом, конечно...а теперь, джентльмены, вуаля — и вы говорите мне, что об этом думаете.
Внешний вид Машины не поразил мальчиков особой высокотехнологичностью. В резком жужжании неистовые голубые искры шумно скакали между тяжеловесными электродами, которые не показались бы неуместными в динамо-машине бабушкиных времен. Когда-то безупречный каркас теперь был в пятнах ржавчины и утечек электролитов. Символы, которые можно было разглядеть сквозь слой пыли на шкале, скорее соответствовали предпочтениям в дизайне предыдущего поколения, как ажур индикаторных стрелок в стиле Брегет. Еще более тревожный сигнал: даже случайный зритель мог заметить повсюду аварийные линии сварки, небрежные вставки, неподходящие крепежные детали, пятна грунтовки, которую так и не закрасили, и другие свидетельства самодельности устройства. Общее впечатление: ни копейки не тратится на простейший ремонт.
— Это она? — моргнул Дерби.
— Какие-то проблемы?
— Не могу говорить за своего партнера, — пожал плечами язвительный подросток, — но она немного ветхая для машины времени, нет?
— Послушайте, как насчет пробного путешествия в будущее, туда и обратно, с вас полцены, а если вам понравится, можем попробовать что-то более дерзкое.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
С веселым щегольством, которое немного сглаживал противный скрип петель и заметное проседание гуттаперчевой гаскетки вокруг водозащитного порога, д-р Зут поднял крышку люка в пассажирскую камеру и кивком пригласил их внутрь, мальчики почувствовали аромат разлившегося — и для опытного носа предположительно дешевого — виски. Пассажирское сиденье, как оказалось, было давно приобретено на аукционе, уникальная обивка потертая и вся в пятнах, деревянная отделка в царапинах и пропалинах от сигар.
— Это будет весело, — сказал Дерби.
Через одинокое замазанное кварцевое окно камеры парни наблюдали, как д-р Зут отчаянно метался по комнате и переводил стрелки всех хронометров, попадавшихся ему на пути, включая его собственные карманные часы.
— Полноте, — простонал Дерби, — это похоже на оскорбление. Как мы отдраим этот люк и свалим отсюда?
— Нам это не удастся, — ответил Чик, указывая на отсутствие необходимых крепежных деталей скорее с выражением свойственного ученому любопытства, чем панического страха, который в этих обстоятельствах ему можно было бы простить, — и вряд ли мы найдем здесь какие-либо средства для контроля нашего «путешествия». Кажется, мы во власти этого д-ра Зута, будем надеяться, что это не совсем дьявольский персонаж.
— Шикарно. Что-то новенькое для «Друзей Удачи». В один из этих дней, Сосунок, наша удача исчерпалась...
— Сосунок, смотри, окно!
— Ничего не вижу.
— Это именно оно!
— Вероятно, он выключил свет.
— Нет-нет, свет горит. Возможно, не тот свет, который нам известен, но...
Двое мальчиков, щурясь, всматривались в кварцевую полупрозрачность и пытались понять, что происходит. Некая вибрация, происходившая скорее не в физической камере, а в пределах их собственной нервной организации, начала усиливаться.
Кажется, они находились в центре какой-то большой бури, вскоре, сквозь непрерывные колебания в поле зрения, они выяснили, что слабый свет падал под тем же углом, что и дождь, если это был дождь — падало что-то материальное, серое и находящееся под воздействием ветра, несомненные человеческие сущности, верхом, в дамском седле, пешком, миллионы их плыли в пейзаже, сопровождаемые почти неисчислимыми табунами лошадей. Толпа всё разрасталась, они уже не могли охватить ее взглядом: призрачная конница, лица тревожащие, без подробностей, глаза — почти размытые впадины, драпировка нарядов постоянно менялась в невидимом потоке, который, возможно, был просто ветром. Яркие войска металлических точек висели и плыли в трех измерениях, а, возможно, и больше, как звезды, продуваемые ударными волнами Сотворения мира. Были ли это крики боли?
Иногда это звучало почти как пение. Иногда проникало одно-два слова на почти узнаваемом языке. Так, несясь в непрерывном потоке только вперед, потеряв любой контроль над своей судьбой, несчастная компания была жестоко выброшена за грань видимого мира...
Камеру трясло, словно в урагане. Озон проникал внутрь, как мускус, выделяющийся при брачных играх автоматов, мальчики всё меньше понимали, что происходит. Вскоре даже цилиндрические границы, которые они пересекли, кажется, исчезли, оставив их в пространстве, безграничном во всех направлениях. Был слышен непрерывный рев океана — но это был не океан, и вскоре крики животных в чистом поле, над головой раздавалось дикое урчание и скрип, иногда слишком близко для того, чтобы парни чувствовали себя комфортно — но это были не животные. Всюду был запах экскрементов и мертвой материи.
Каждый из мальчиков всматривался сквозь тьму в лицо другого, словно спрашивая, когда будет уместно начать звать на помощь.
— Если так наш хозяин представляет себе будущее..., — начал Чик, но его слова прервала чрезвычайная ситуация: из окружавших их зловеще колеблющихся теней появился длинный шест с большим металлическим крюком на конце, широко используемый для удаления сомнительных исполнителей со сцены варьете, крюк накрепко защелкнулся вокруг шеи Чика и в следующее мгновение вытащил его в зону неразличимого. Прежде чем Дерби успел что-то крикнуть вслед, Крюк появился снова, чтобы осуществить аналогичное изъятие его, и юноши тут же оказались снова в лаборатории д-ра Зута. Адская «машина времени», по-прежнему цельная, тряслась на своем привычном месте, словно веселилась.
