Третий день все такой же неослабевающей бомбежки переносился легче. Многие, измаявшись за ночь, спали под неумолчный грохот. Просыпаясь, материли последними словами бога и черта, и этого прохвоста Гитлера вместе с Манштейном и снова заваливались спать или придумывали себе какое-либо дело, чтобы скоротать время, отвлечься от навязчивого желания вслушиваться с трескучие разрывы, считать их. Не выдерживали порой, восклицали, ни к кому не обращаясь:
— Эта немецкая бомбея уже надоедать стала. Когда уж они в наступление пойдут?!
— Скорее хочешь? — охотно спрашивали его.
И боец торопливо разряжал душу:
— Так ли уж хочу, прямо терпежу нет. Дорваться бы только до этих фрицев!…
На третью ночь в тыл противника ушла очередная группа во главе со старшиной I статьи Кольцовым…
III
Никогда и нигде не было такого, да, наверное, как казалось Петрову, уж и не будет. Чтобы артиллерийская и авиационная подготовка наступления длилась сутками! Пять дней подряд, с рассвета до темноты, авиация и артиллерия противника обрабатывали наш передний край. Шестьдесят часов непрерывных бомбежек и обстрелов! Да каких!
А результат?! О, тут войскам СОРа было чем гордиться. Так укрепили рубежи, так закопались в землю, что люди и техника, считай, уцелели. В некоторые кошмарные эти дни потери в частях не превышали обычных для оборонного затишья. В это даже не верилось. Штарм вновь и вновь запрашивал командиров соединений о потерях — результат тот же. Прав был Бочаров, увидевший в этом факте агитационный материал и выпустивший листовку с крупным заголовком — «Наша оборона несокрушима». Ничуть не покривил душой начальник политотдела. Не просто перетерпели, а, лучше сказать, отбились. Прошлой ночью командование СОРа доносило в Москву об уничтожении 80 самолетов противника.
А вот Севастополь, красивый город, в целом-то уцелевший за семь месяцев обороны, теперь лежал в развалинах. Как недавно сообщили из городского Комитета обороны, только с конца мая по 5 июня в городе полностью разрушено и повреждено чуть ли не восемь тысяч зданий…
Петров дотянулся до закрытой фанерной дверцей окошечка в дощатой перегородке, за которой располагался начальник штаба Крылов, постучал. Это был условный знак — зайти. Почти сразу Крылов, еще чуть согнувшийся от недавнего ранения, прихрамывающий, открыл дверь.
— Только что приходил Потапов, — с порога сказал он. — Взят «язык». Подтверждает, что штурм завтра утром. Подробности будут через несколько минут.
Все эти пять суток штарм был озабочен одним — как бы не прозевать начало вражеского наступления. Ждали со дня на день. Но лишь вчера появились явные признаки того, что наступление может начаться сегодня утром. Этой ночью поступили сведения, что пехота и танки противника выдвигаются к передовому рубежу. Как было соблазнительно накрыть их, изготовившихся к атаке, артиллерийским огнем! Решение об этом артналете было принято еще накануне и разосланы необходимые указания в артиллерийские части, на батареи береговой обороны. Направление главного удара противника не оставляло сомнений — то же, что и в декабре, северное, где от Бельбека до Камышлы держали оборону левофланговые батальоны 79-й бригады Потапова и правофланговые части 172-й дивизии Ласкина. Неясным оставался только час наступления. Ошибиться с артиллерийской контрподготовкой было очень опасно, можно было не вовремя впустую израсходовать боеприпасы, которых и так не хватало.
— Что «язык»? — насторожился Петров. — Опровергает наши расчеты?
— Нет, не опровергает. Контрподготовку надо начинать, как и предполагали, в два часа пятьдесят пять минут…
Ночью по изготовившейся к атаке пехоте противника ударила артиллерия СОРа. Стреляли всего двадцать минут, — на большее не хватало снарядов, — но заполошный, разрозненный ответный огонь говорил: попали в точку. Вскоре подтвердилось: начало немецкого наступления было назначено на три часа. Порадоваться бы такой расчетливости штарма, да не пришлось. С рассветом навалились самолеты, и было их уже не десятки — сотни. И артиллерия противника, опомнившись от дерзкого ночного артналета, открыла ураганный огонь. Черный дым затянул небо над передним краем, даже на миг не дал проглянуть взошедшему солнцу. Вся система связи сразу же была нарушена, и восстановить ее не удавалось. Не выручали даже провода, проложенные по дну траншей. Если кому-либо из связистов удавалось отыскать обрыв провода, то он все равно не мог прозвонить его, потому что в это же самое время провод перебивался в другом месте. Единственно, чем еще можно было поддерживать связь, это посыльными. Но смертоносный дождь осколков, перепахивая каждый метр, находил их в воронках, в траншеях, в ходах сообщения.
Минные поля, за которыми так надеялись отсидеться первое время, перестали существовать еще в предыдущую огненную пятидневку, многие окопы с их продуманными секторами обстрела были засыпаны, сравнены с землей. Системы укреплений, стоившей огромного труда и казавшейся столь надежной, по существу уже не было. Но были люди. Оглохшие от грохота бомб, задыхающиеся от горчичной вони взрывчатки, они отсиживались в прочных блиндажах, в глубоких подбрустверных нишах. Так измучивший их севастопольский скальный грунт теперь спасал. И как только затихла канонада, они поднялись будто из-под земли, вытащили из-под себя винтовки, пулеметы, длинные оглоблины противотанковых ружей.
Немцы шли в рост и без танков, уверенные, что после таких бомбежек и обстрелов серьезного сопротивления не будет. Их встретил дружный плотный огонь из всех видов оружия.
Снова над передним краем повисла туча самолетов, снова посыпались снаряды. Сбитые огнем зенитных орудий и пулеметов «юнкерсы» падали в эту вздыбившуюся хмарь, некоторые немецкие батареи умолкали, накрытые точным огнем наших батарей. Но не было у нас ни того количества батарей, ни тех запасов снарядов, чтобы подавить огонь, помешать немецким летчикам своевольничать в небе.
И опять пехота замельтешила на черных, без травинки, перерытых взрывами склонах высот. Теперь она пряталась за танки. Их было много — десятки на каждый обороняющийся батальон. Но никто не попятился. Рота боевого охранения 172-й дивизии, расстреляв боеприпасы, полегла вся целиком в кровавых рукопашных. Вся целиком, до последнего бойца, полегла вторая рота батальона лейтенанта Доценко. Враг врывался в первые траншеи полков.
В полдень была получена телеграмма Октябрьского: «Прорвавшегося противника… любой ценой уничтожить. Запрещаю откладывать контратаку на завтра, требую везде прочно удерживать свои рубежи». Прочитав телеграмму, Петров в задумчивости постучал по ней карандашом. Запрещать можно живым. Но ведь враг протискивается там, где не остается ни одного защитника. И все же адмирал прав: фронт немцам прорвать не удается, но и то наметившееся небольшое их продвижение опасно, и только контратакой можно выправить положение. Командарм вызвал к телефону коменданта второго сектора генерала Коломийца, приказал контратаковать своими силами, в поддержку выделив из резерва армии роту танков.
В эти томительно долгие часы 7 июня очень беспокоило командарма состояние 172-й дивизии, на которую пришелся главный удар. Живая ли она? Сможет ли удержать рубеж? Связаться с Ласкиным удалось всего несколько раз. — Связь с дивизией была только по радио. Рация находилась на КП, а командир дивизии со своим комиссаром Солонцовым все время были в частях.
Днем в штарм пришел Бочаров, принес донесение Солонцова: «Личный состав геройски сражается с врагом… Вся долина Бельбека устлана трупами немецких солдат и офицеров…» Это соответствовало сведениям, полученным ранее. И все же тревожное чувство не покидало командарма.
Вечером он помчался на Северную сторону, вызвал Ласкина в домик Потапова, не перебивая, выслушал краткий доклад, спросил обеспокоено:
— Живы ли полки?
Задал еще несколько столь же лаконичных вопросов и встал, обнял комдива.
— А мы ведь думали, что от вашей дивизии уже никого в живых не осталось под таким огнем…
Контратака, начатая на другое утро, встреченная плотным огнем, сразу же задохнулась. А потом снова — тысячи бомб и снарядов, и атаки, атаки, захлебывающиеся в хаосе бесчисленных воронок и перепаханных взрывами окопов. Снова тысячи бомб и снарядов, и снова атаки. Сколько полегло врагов — не сосчитать. И уже не оставалось сомнений: расчет врага с ходу протаранить фронт срывается.
Днем 8 июня пришла телеграмма от командования Северо-Кавказским фронтом: «Поздравляем первым успехом в отражении штурма».
Успех! Какой ценой он достался! Еще один такой успех и защищать севастопольские рубежи будет некому.
Поздно вечером все в том же домике Потапова командарм передал это поздравление комдиву 172-й Ласкину. Испросил, как сутки назад:
