— Она всегда была такая, — глухо сказал он какое-то время спустя. — Молчит и улыбается, что бы ни случилось. Когда наши родители погибли, она улыбалась мне и утешала меня, а сама потом закрывалась в одиночестве и плакала, только чтобы я не видел ее слез. Когда умер ее ребенок… да что ты вообще знаешь о том, что чувствует при этом мать!
Леарза смешался; в голове его против воли всплыли воспоминания о том, как Волтайр беззащитно плакала у него в объятиях когда-то давно, — теперь казалось, это было столетия назад, — на Сиде.
— Ничего, — он поднял руку. Челюсть все еще гудела, язык плохо ворочался во рту: кажется, удар был неслабый. — Но она все рассказала профессору. О моих снах. Даже сама предлагала, чтобы я вернулся в ксенологический, сдался вашим людям.
— Она просто заботилась о тебе, как умела, — возразил Беленос. — Потом, когда ты ушел от нее, она не находила себе места от беспокойства, она даже связалась со мной, хотя это было непросто: я уже был здесь. Когда я узнал, мне ничего так не хотелось, как разбить тебе башку. Только она до сих пор переживает за тебя, кажется, профессор до недавнего времени даже отправлял ей сообщения о тебе, как она просила его. — Он криво усмехнулся, запрокинув голову. — Кажется, настолько она не заботилась даже обо мне. За это мне еще сильнее хочется убить тебя.
Леарза обескураженно молчал.
— Ты наговорил ей… всякого, — добавил Морвейн. — Ты знал бы, как твои слова ранили ее. Она все молча стерпела и потом плакала в одиночестве. Она еще оправдывала тебя передо мной, ублюдок…Если нам суждено вернуться на Кэрнан, знай: я за шиворот притащу тебя в Дан Улад и заставлю извиниться.
— Не надо, — тихо сказал Леарза. Беленос вскинулся, посмотрел на него; Леарза отвел взгляд. — Я сам пойду. И… ты тоже прости меня, Бел. На самом деле… я вообще вел себя, как последняя тварь. Ты зря спас меня, я не заслужил этого… вместо того, чтобы отблагодарить тебя за свою никчемную жизнь, я все испортил, по моей вине погиб Каин, которого я считал своим хорошим другом. Не знаю, смогу ли я когда-нибудь искупить это?.. во всяком случае, знаешь, после Руоса ты и Волтайр… вы моя единственная семья. Если от меня теперь и будет какой-нибудь толк, я готов сделать все, чтобы мы могли вернуться домой.
— Домой, — глухо повторил за ним Беленос. — Ладно… видимо, придется мне ужиться с тобой, если вернемся. Сам виноват.
Леарза нервно рассмеялся; они наконец взглянули друг другу в глаза, и разведчик первым протянул ладонь.
— У тебя кровь, — потом сказал он. — Иди умойся.
— Ерунда, — возразил Леарза, потрогав себя за подбородок: действительно, он и не заметил, что из уголка его рта стекает капелька крови. — Я заслужил.
— Я тоже так думаю, что заслужил, — буркнул Морвейн, но в его голосе уже больше не было гнева.
* * *
Когда они спустились на первый этаж, там царила настоящая неразбериха. В главной гостиной столпились, кажется, все обитатели особняка, постоянные и временные; Леарза не сразу сообразил, что происходит, но потом уже догадался, очевидно, что не столь давно вернувшийся от старика Веньера Дандоло наконец сообщил своему преданному слуге, что особняк в самом скором времени придется покинуть.
Нанга стоял с выражением самой что ни на есть беспомощности на темном лице и смотрел на своего господина.
— Но как же так? И все бросить? Все? — спрашивал он.
— Конечно! — сердился Теодато, который никогда не отличался терпеливостью. — Как тебе непонятно, дурак? Даже если у нас все получится и никто не догадается о том, что это я помог инопланетянам бежать, всегда остается риск, что они раскусят меня, и мне это так просто с рук не сойдет!
— Наследник, скорее всего, уже знает, что господин Дандоло помогает нам, — добавил профессор Квинн. — Во всяком случае, не стоит отрицать такую вероятность.
— Но господин Теодато! Что же будет с домом?
— Да какая тебе разница, что с ним будет, черт побери?! Если так хочешь — дьявол с тобой, оставайся, мне все равно! Тебя вряд ли в чем-то обвинят, ты слишком глупо выглядишь!
— Теодато, зачем так оскорблять его? Он ни в чем не виноват, — осторожно заметил Касвелин, но Дандоло пропустил его замечание мимо ушей.
— Нет, как же я брошу вас, — сказал Нанга, потерянно оглядываясь. — Но ведь это все стоит денег! Мы не можем все так оставить! Надо взять хоть что-нибудь…
— Тебе что дороже — какие-то деньги или жизнь? — заорал Теодато. — Нам свои-то ноги унести бы отсюда, а ты беспокоишься о никчемном барахле!
Лицо бездушного обрело самое что ни на есть возмущенное выражение.
— Никчемное барахло! — повторил он, как что-то ужасно кощунственное. — Никчемное барахло! Подумайте, о чем вы говорите, господин Теодато! Эту мебель покупал еще ваш прадедушка, а ваш батюшка потратил состояние, собирая коллекцию вин! И если ваша матушка узнает, что вы взяли и бросили все картины…
— Да черт с ними, с винами и картинами, тьфу! Ты что, собираешься картины с собой тащить? Веньер нас убьет! Может, предложишь всю мебель погрузить в обоз? Тогда уж сразу надо сказать Зено, «вот они мы, можно мы убежим у вас из-под носа со всем нашим барахлом?»
Что-то переключилось у Нанги в голове, он пришел в движение; Леарза в легком недоумении наблюдал за тем, как бездушный спешно открыл большой мрачный шкаф, стоявший на почетном месте, и принялся вытаскивать оттуда какие-то бутылки.
— Ты что творишь? — рявкнул Дандоло.
— Хотя бы вина мы можем спасти? — почти жалобно оглянулся Нанга.
— Зачем тебе вина, тупая твоя башка?! Ты их пить собрался? Пей прямо здесь и сейчас!
— Но господин Теодато! Ваш батюшка…
Теодато тогда подскочил к шкафу, схватил пузатую бутылку и демонстративно ахнул ее об пол. Бутылка предсказуемо разбилась, разлив свое содержимое прямо по пушистому ковру; Нанга только раскрыл рот и в священном ужасе смотрел на это кощунство. Сильно не сразу он прошептал:
— Ведь это был виски, который приобрел еще ваш дедушка!
Теодато грубо выругался в ответ, срифмовав слово «виски» с другим выражением.
— Господин Дандоло, — осторожно вмешался Квинн, — Ни к чему это все.
— И я бы на вашем месте не стал так разливать крепкие спиртные напитки по комнате, освещенной свечами, — добавил Леарза, — так можно и пожар устроить.
— Да как его еще убедишь-то? — вспылил Теодато. — …Простите меня, конечно, но ему хоть кол на голове теши, а иначе он за собой половину дома потащит.
— И потащу, — с вызовом сказал Нанга, прижимая одну из бутылок к животу. — Вы еще слишком молоды, господин Теодато, и не понимаете ценности вещей.
— Я зато отлично понимаю, что жизнь мне важнее какой-то бражки!
— Это не бражка! Только посмотрите, что вы хотите бросить! Здесь три сорта абсента, восемнадцать разных марок виски старых годов, некоторым бутылкам больше лет, чем мне! А вина, а ликеры!..
— Если бы я собирался провести остаток жизни в беспробудном пьянстве, я бы еще задумался! Так, все, оставь это, немедленно!
Теодато ухватился за бутылку, которую держал Нанга, и попытался отнять ее; бездушный засопротивлялся, какое-то время они почти нелепо боролись, наконец и эта бутылка выскользнула из вспотевших рук слуги и разбилась прямо у того под ногами. Нанга горестно закричал.
— Хватит уже, — пробасил Морвейн, в какой-то момент оказался между ними и мягко поймал разошедшегося Теодато под локоть. — Оставь его, Тео, у нас нет на это времени. Что сказал тебе Веньер?
— Люди Зено оцепили Тонгву, выбраться из нее, минуя их, не получится, — сдувшись немного, ответил Теодато. — Но среди них несет караул племянник Веньера. Семейная честь им дороже, чем приказы Зено, так что это наша единственная лазейка. Младший Веньер дежурит как раз сегодня с обеда до полуночи, скоро заступит. Он проведет нас, я договорился, что мы встретимся возле дома старика, тот как раз живет на северной окраине Централа.
— Когда выходим? — коротко спросил Касвелин.
— Как только стемнеет, — отозвался Тео, — вечером будет даже надежнее, чем ночью: они наверняка ожидают, что мы попытаемся бежать в самый глухой час. Старик велел быть у него в двадцать.
— Долго еще, — глянув на настенные часы, пробормотал Леарза. — Кажется, я с ума сойду столько ждать.
— Только попробуй спрятать хоть одну бутылку, — пригрозил Теодато Нанге, а тот обиженно отвернулся. Тео сердито для убедительности хлопнул ладонью по шкафу; бутылки задребезжали.
Разведчики вскинулись почти одновременно. Теодато смутился, подумав, что звук рассердил их, но они смотрели мимо него.
— Дверь, — только успел произнести Морвейн.
Теодато обернулся. В это мгновение тяжелая дубовая дверь, ведшая в фойе, дрогнула и со страшным грохотом вылетела; в проходе стояли люди.
Бежать было поздно. Высокий смуглый мужчина шагнул в гостиную, зло усмехаясь, следом за ним шли другие, и Теодато невольно сделал шаг назад, оказавшись ближе к Беленосу.
