По вечерам я читаю отцу. Ему немного лучше — он может сидеть за письменным столом, изучая карты и книги, — но он уже не будет таким, как прежде. И решено, что после моего дебюта отец отправится в более теплые края. Мы все согласны, что это взбодрит его.
— Жаркое солнце и теплый ветер — вот что ему нужно, — говорим мы с натянутыми улыбками.
И то, что мы не в силах сказать самим себе, просачивается в каждую щель дома, пока, кажется, он не начинает шептать нам в тишине, твердя правду: «Он умирает. Он умирает. Он умирает».
На третий день я почти схожу с ума от тревоги, и тут бабушка сообщает, что мы приглашены на прием в саду в честь Люси Фэрчайлд. Я твержу, что плохо себя чувствую и мне нужно остаться — потому что я, может быть, сумею удрать на вокзал и сесть на поезд в школу Спенс, пока бабушки не будет дома, — но она и слышать ничего не желает, и мы приезжаем в какой-то сад в Мэйфайре, сияющий самыми прекрасными из всех возможных цветов.
Я замечаю Люси, сидящую в одиночестве на скамье под ивой. Чувствуя, как подступает к горлу невыносимая тяжесть, я сажусь рядом с ней. Она не обращает на меня внимания.
— Мисс Фэрчайлд, я… мне хотелось бы объяснить поведение Саймона на том балу, — говорю я.
Она достаточно хорошо воспитана, чтобы оставаться на месте. Она точно так же справляется со своими чувствами, как управляет лошадью.
— Слушаю вас.
— Тем вечером могло показаться, что мистер Миддлтон слишком фамильярен со мной, но это совсем не так. По правде говоря, когда моя сопровождающая отошла ненадолго, какой-то джентльмен, совершенно мне незнакомый и чересчур много выпивший, повел себя неподобающим образом…
«Поверь мне… прошу, поверь мне…»
— Я очень испугалась, естественно, я ведь была совсем одна, — продолжаю я лгать. — К счастью, мистер Миддлтон заметил, в каком положении я очутилась, и, поскольку наши семьи давно дружат, он тут же предпринял необходимые действия, не успев подумать о последствиях. Но такой уж он человек. Я подумала, что вам следует знать истинные обстоятельства, прежде чем вы начнете судить его.
Медленно, очень медленно с лица мисс Фэрчайлд сползает выражение отчаяния. Робкая надежда вызывает улыбку на ее губах.
— Он вчера прислал мне невероятно прекрасные розы. И забавную шелковую шкатулочку с двойным дном.
— Для хранения ваших тайн, — говорю я, скрывая усмешку.
Глаза мисс Фэрчайлд вспыхивают.
— Да, Саймон именно так и сказал! И заявил, что без меня он — ничто. — Она прижимает пальцы к губам. — Наверное, мне не следовало делиться с вами столь личными переживаниями…
Меня это задевает, да, но совсем не так сильно, как могло бы. Саймон и Люси — люди одного склада. Им нравится все приятное, милое, не вызывающее беспокойства. Я бы не вынесла такой жизни, но для них она — в самый раз.
— Нет, все в порядке, вы поступили правильно, — заверяю ее я.
Люси трогает брошь, подаренную Саймоном, — ту самую, которую он когда-то дарил мне.
— Я понимаю, что вы с ним были довольно… близки…
— Я не та девушка, которая ему нужна, — говорю я и с удивлением понимаю, что это не ложь. — И осмелюсь сказать, что никогда не видела его более радостным, чем в те мгновения, когда он рядом с вами. Надеюсь, вы вместе обретете истинное счастье.
— Если только мне следует его прощать.
Гордость снова вспыхивает в Люси.
— Да, но это полностью зависит от вас, и только от вас, — говорю я. — Он в вашей власти.
И это куда большая правда, чем может понять Люси. Потому что я не могу изменить то, что уже произошло. Та часть пути, которую мы миновали, осталась позади, и впереди — лишь новые повороты.
Люси встает. Наша встреча подошла к концу.
— Спасибо, мисс Дойл. С вашей стороны было очень любезно поговорить со мной.
Она не подает мне руку, да я этого и не ожидаю.
— Было очень любезно с вашей стороны выслушать меня.
Вечером Том снова отправляется в свой клуб. Я пытаюсь его отговорить, но он вообще отказывается разговаривать со мной. Бабушка уехала к кому-то из своих подруг, поиграть в баккара. Поэтому я сижу в одиночестве в своей комнате, пытаясь придумать какой-нибудь план возвращения в школу Спенс и в сферы.
— Джемма…
Я едва не ору, когда из-за занавесей выходит какой-то мужчина… но когда понимаю, что это Картик, я переполняюсь радостью.
— Как ты сюда попал?
— Позаимствовал лошадь в школе Спенс, — объясняет он. — Ну, вообще-то просто украл. Когда ты не вернулась…
Я закрываю ему рот губами, и он умолкает. Мы целуемся.
Потом мы лежим рядом на кровати, моя голова — на его груди. Я слышу, как стучит его сердце, сильно и уверенно. Пальцы Картика гладят мою спину. Вторая рука сплелась с моей рукой.
— Я не понимаю, — говорю я, наслаждаясь теплом его пальцев, блуждающих вверх-вниз вдоль моего позвоночника. — Почему бы ей не показать мне, как спасти Евгению?
— А не может быть так, что Вильгельминой руководит Цирцея?
Картик целует меня в макушку.
— Но зачем бы ей предавать Орден и Евгению? — возражаю я. — В этом нет смысла. Ни в чем нет смысла.
Я вздыхаю.
— Правда в ключе. Эта фраза то и дело повторяется в моих снах, в видениях, она же — в книге Вильгельмины. Но что это значит?
— А там вместе с кинжалом не было какого-нибудь ключа? — спрашивает Картик. — Может быть, в ножнах?
— Нет. И я подумала, может быть, ключ — это сама книга? Но я в этом не уверена. Я думаю…
Я вспоминаю рисунки, которые были в книге Вильгельмины «История тайных обществ». Исчезающий предмет. Стражи ночи. Башня. Я расшифровала их все, кроме одного — того, где изображалась комната с висящей на стене картиной.
— Ну? — подталкивает меня Картик.
Его рука блуждает по моей груди.
— Думаю, это может быть какое-то место.
Я тянусь губами к его губам. Он ложится на меня, и я радуюсь, ощущая его тяжесть. Его руки скользят по моему телу, а мои крепко обнимают его. Его язык осторожно пробирается между моими губами.
Раздается стук в дверь. Я в ужасе отталкиваю Картика.
— Занавески! — шепчу я.
Он прячется за тканью, а я быстро привожу себя в порядок и сажусь на кровати, держа в руке книгу.
— Входите, — откликаюсь я, и входит миссис Джонс. — Добрый вечер.
Я переворачиваю книгу, которую схватила вверх ногами. И чувствую, как щеки заливаются краской. А сердце колотится где-то в ушах.
— Вам пришла какая-то посылка, мисс.
— Посылка? В такой час?
— Да, мисс. Посыльный только что ее доставил.
Она подает мне коробку, завернутую в коричневую бумагу и небрежно перевязанную бечевкой. На пакете ничего не написано, к нему не приложена визитная карточка.
— Спасибо, — благодарю я. — Я, пожалуй, лягу спать. Я очень устала.
— Как пожелаете, мисс.
Дверь захлопывается с легким стуком, и я запираю ее на задвижку, громко выдыхая.
Картик подходит ко мне сзади и обнимает за талию.
— Лучше это вскрыть, — говорит он, и я так и делаю.
В пакете — нелепая шляпа Тома и записка.
Дорогая мисс Дойл!
Вы владеете кое-чем, имеющим для нас огромную ценность. А мы в настоящее время завладели тем, что имеет огромную ценность для Вас. Я уверен, что мы сможем прийти к разумному соглашению. Только не поддавайтесь искушению использовать против нас магию. При первом же намеке на это мы все поймем, и Ваш брат умрет. Мистер Фоулсон стоит на углу у дома. Не заставляйте его ждать.
Братья Ракшана захватили Тома.
Они хотят получить магию, и если я им откажу, они убьют моего брата. А если я попытаюсь сейчас призвать силу, чтобы спасти Тома? Но сила уже не только моя, и я могу причинить больше вреда, чем пользы. Нет, сегодня в моем распоряжении нет ничего, кроме собственного разума, а он, похоже, не слишком способен работать. Но все равно мне больше не на что надеяться.
— Я пойду с тобой, — настаивает Картик.
— Тебя просто убьют, и все! — возражаю я.
— Значит, сегодня самый подходящий день для смерти, — говорит он, и от этого у меня все сжимается внутри.
Я прижимаю палец к его губам.
— Не говори так!
Он целует мои пальцы, потом целует в губы.
— Я иду с тобой.
Глава 61
Фоулсон ждет меня, стоя рядом со своим лощеным экипажем. Он подбрасывает на ладони монетку, каждый раз аккуратно ловя ее. Когда он видит меня, он прихлопывает монету второй ладонью.
— A-а, вы только поглядите — орел! Не повезло вам, девица.
Он открывает передо мной дверцу кареты. Картик обходит экипаж, чтобы пристроиться на задке.
— Скажите, мистер Фоулсон, вы всегда будете вот так выполнять их приказы? И когда, скажите на милость, вас вознаградят за ваши усилия? Или все и дальше будет вот так же — они пируют и наслаждаются жизнью, а вы делаете за них всю грязную работу?
