осматриваясь. Здесь стоит овальный стол красивого красного дерева, которому явно уже много лет. В вазе на нем стоят свежие цветы, источающие нежный аромат. Диванчик в стороне, и у большого окна в пол стоит письменный стол с компьютером и папками.
Тут уютно. Не знаю, но здесь чувствуется женская рука.
Подхожу к окну, вид которого открывается на буйную растительность. Пальма у самых окон и цветы, что усажены вдоль дорожек, а за всем этим великолепием виднеется гладь моря.
Красота.
Здесь все дышит тишиной и спокойствием. Прямо райский оазис, что странно. Я был в местах в десятки раз роскошнее, но эта витающая вокруг энергетика… тогда я еще не понимал, почему она так обволакивала и завлекала.
От мыслей отвлекает звонок мобильного.
Сердце ухает куда-то в пятки.
Громов.
– Алло, Дамирыч?
– Гром?
– Ну что, нашли мы ее, – усмехается друг в трубке, – поймали Золушку твою… – говорит, а одновременно с его словами до меня доносится щелчок.
Внутри все вздрогнуло.
Вдох, и до меня долетает звук открывшейся за спиной двери в кабинет и знакомый до боли запах. Сладкий, будоражащий, тот, который преследовал последние месяцы. Той, из-за которой я потерял и сон, и себя, и жизнь, кажется, в целом.
Быть того не может!
Оборачиваюсь и замираю...
– Евангелина Алексеевна Фадеева – это Шевченко Евангелина Сергеевна. Она владелица отеля, Абашев! Там бабка такого накрутила, что… – звучит голос в трубке, а я своих глаз не могу отвести от нее. От застывшей в десяти шагах от меня Евы.
Так близко.
Моя маленькая девочка, в легком, белом с алыми цветами платье, подол которого чуть развивается от сквозняка из-за открытого окна и двери, которую она не закрыла. С двумя любимыми косичками. Такая нежная. Невероятная.
– Привет, – робко улыбается, пряча руки за спину. Смотрит своими серыми океанами в самую душу.
Нашлась…
– Я уже понял, – бросаю в трубку дрогнувшим голосом и обрываю связь, прерывая все еще пытающегося мне что-то объяснить Громова. – Ну, здравствуй, Шевченко Евангелина Сергеевна. Я тебя обыскался...
Прячу руки в карманы брюк, сдерживая желание накинуться на нее и сгрести в охапку. Хочу неимоверно! Но для начала я должен понять, скучала ли она по мне? Нужен ли я ей еще?
– И долго ты от меня собиралась прятаться? – спрашиваю, хотя хотел сказать совсем другое.
Делаю шаг в ее сторону, но она чуть отступает к столу, чем немало меня удивляет.
– Я не собиралась прятаться, – отвечает чуть просевшим голоском.
У меня тут же проносятся мурашки по телу.
– Тогда как можно назвать твой побег, снежинка? – еще один шаг в ее сторону, а она отходит за стол.
Кошки-мышки, но этим меня она только заводит еще больше. Я и без того вот-вот рвану только лишь от одного взгляда на нее.
– Я не сбегала, Дам, – о боги, как она произносит мое имя. Только она так может!
– Ты просто улетела. А потом просто забрала документы из универа и исчезла, что я должен был подумать? – чуть добавляю строгости в голосе.
Да, черт побери, малышка, я зол. Как я был на нее зол, что приручила, как кота и бросила! Приласкала и избавилась. А по-другому как я мог расценить цепочку сделанных ею шагов?
– Это всего лишь случайность, что мне пришлось улететь, не поговорив с тобой, Дам. Я думала, что бабуле было плохо, и мне нужно было срочно, понимаешь? Срочно возвращаться! Я не сбегала…
– Ты не сказала мне ничего, Ева, что я должен был думать?
– Но ведь была записка. Да и ты же видел, что тогда даже слова Тима и твоей любовницы никак не изменили моих чувств к тебе, – шепчет Ева.
– Два месяца, снежинка, два! – выдыхаю, ероша ладонью волосы на затылке. – Я думал, я сойду с ума!
– Вернувшись, я поругалась с бабушкой, выяснила многие обстоятельства, открыв которые, я не могла просто сидеть и ждать, когда ты меня найдешь. А мне до тебя было просто невозможно добраться! Ты забрался слишком высоко, Дамир Таирович, – говорит она загадками, а уголки пухлых губ чуть дрогнули.
Я делаю еще пару шагов, но она снова отходит.
Еще шаг вперед, а она два назад. Вокруг стола. От меня.
– Я не понимаю, о чем ты сейчас говоришь, Ева, я ничего не понимаю! – рычу в ответ, злясь, что не могу ее настигнуть. Руки тянутся сжать. Прикоснуться. Убедиться, что она не видение.
– Я здесь, в Сочи, нашла своих бабушку и дедушку по линии отца. Шевченко. Моя фамилия по папе Шевченко. Оказывается, они все эти годы меня тоже искали, и они же мне и рассказали про отели, которые держали родители. Отели, наследницей которых я стала по завещанию, – отступает еще на пару шагов по радиусу стола, наконец-то останавливаясь и сжимая тонкие изящные пальчике на спинке стула. – А начав разбираться в делах, я поняла, что ты хочешь нас купить, – немного зло звучат ее слова.
– Так ты знала, как со мной связаться?
Немыслимо! Я свою жизнь личную там похоронил, а она молчала, упрямица!
– Всего неделю! Я просто дала себе время немного подготовиться, чтобы стать с тобой если не на одну ступень, так хоть на пару ниже. Чтобы не уступать тебе в статусе, быть равной тебе, понимаешь?! – говорит моя девочка. И чем больше от ее слов во мне растет гордость за нее, тем сильнее расцветает обида, что она решила сама за нас двоих, не посвятив меня в свои планы.
– А я мучился, между прочим, от неизвестности, меня-то могла оповестить, Евангелина! – рычу.
– Ах, так! Я значит, плохая, а ты? – вдруг возмутилась она, ее брови сошлись на переносице в милой обиде.
– Что я? Я чуть с ума не сошел, когда мне сказали, что нет такой, как Евангелина Фадеева. Была, и нет! Ева, черт возьми!
Она уперлась руками о стол и проговорила:
– А ты разобрался со своей жизнью? С бывшими женами? С любовницами? С сыном? Хватило времени?
– В смысле? – опешил я от смены ее настроения. – С Ольгой я уже давно не имею ничего общего, кроме сына. С Никой я порвал еще тогда, ты же знаешь. Да и Тима я поставил на место... – оправдываюсь, как малолетка, хмурясь. Но судя
