не Уилл, а я занимался его собаками – кормил их, обувал и одевал. В отличие от людей, собаки понимают и ценят именно тех, кто непосредственно – и много – с ними работает, а не тех, кто платит за эту работу и покупает им корм. (Большинство людей, напротив же, придерживается принципа «Кто платит, тот и заказывает музыку!» и т. д.) Таким образом, в отставании уилловских собак не было ничего странного и необъяснимого: они были просто психологически несовместимы со своим каюром, и исправить это могли только время, желание и терпение со стороны предводителя.
Я предложил Уиллу еще один возможный вариант: распределить весь свой груз между упряжками Кейзо и Джефа, отдать им по две самые сильные собаки, а остальные шесть оставить везти пустые нарты. Предводитель, вроде бы, согласился с этим планом, но не спешил приступать к его реализации. Вечером во время многочисленных перестановок собак Чучи оказался без присмотра, и, пока я возился с ледяным якорем, подобрался к нартам, хладнокровно вскрыл ящик с собачьим кормом и приступил к трапезе. Завистливый лай остальных собак привлек мое внимание, и коробка (одна из последних) была спасена. Вообще чувствовалось, что собаки с каждым днем становятся все голоднее, во время кормления они были практически неуправляемы: неистово прыгали на поводках, лаяли, брызгали слюной и страшно клацали зубами.
Надо было спешить.
7 июня
Все ниже, и ниже, и ниже
Стремим мы полет наших лыж,
Я Питер во снах своих вижу,
Бернар видит только Париж…
Погода в течение дня: температура минус 6 – минус 14 градусов, ветер юго-восточный 2–3 метра в секунду, ясно, утром туман, видимость хорошая.
Совсем, как у Высоцкого: «Пал туман, и оказались в гиблом месте мы!» – и далее уже от меня:
Снега вязкая трясина
Растворяет след лыжни,
Солнце жарит наши спины.
Кто вас завел сюда, мужчины,
И кому вы здесь нужны?
Это было своего рода вольное переложение любимого изречения Этьенна, которое он любил повторять, когда нам было не слишком уютно в непогоду или когда что-нибудь не ладилось. Обычно он сокрушенно вздыхал, разводил руками и говорил, ни к кому особо не обращаясь: «Никто нас не любит». Делал ли он притом какое-нибудь исключение из собирательного «никто», оставалось загадкой, но кое-кого мы знали наверняка и всецело разделяли эту – пусть не особо жизнеутверждающую, но достаточно реальную – оценку окружающей действительности. В первую очередь он имел в виду непрекращающийся ветер, рыхлый и глубокий снег, подъемы, заструги и прочие многочисленные и, к сожалению, верные спутники нашей гренландской жизни. Скорее всего, он, конечно, делал исключения из этого, по форме белого, а по сути самого что ни на есть черного, списка – иначе для чего ему было так стремиться в Париж!
Мы продолжали наше неуклонное движение к финишу. Правда, оно было неуклонным в том смысле, что мы по мере всех своих возможностей старались от него не уклоняться, но в то же время чувствовали, особенно сегодня, что оно достаточно уклонное. При этом, хотя каждый следующий ледяной гребень был ниже предыдущего, а средняя высота поверхности пусть медленно, но уменьшалась, у меня было такое ощущение, что мы идем в гору! Скорее всего, виной тому был рыхлый и вязкий снег, полностью скрывавший микрорельеф поверхности, в результате чего было практически невозможно отыскать достаточное для уверенной навигации число характерных ориентиров и наша трасса носила несколько зигзагообразный характер. Бернар, пользуясь хорошей погодой, весь день снимал портативной камерой нас в самой что ни на есть боевой раскраске и на марше для последующего вкрапления полученных сюжетов в бессмертное творение Лорана. Конечно, наш талантливый режиссер был вполне способен создать полномасштабную картину и на основе того относительно небольшого объема материала, который был отснят в течение первых двух недель. Но в постоянной борьбе двух стилей в кинотворчестве нашего Феллини: основанной на фактах строгой документалистики и ограниченного только размерами экрана и длиной кинопленки полета его творческой фантазии, – победу одержал первый. Я вспомнил, как Лоран, вручив Бернару на прощание кинокамеру, долго объяснял, какие именно сюжеты из нашей последующей жизни ему как режиссеру были бы интересны. С присущей ему обстоятельностью Бернар приступил к исполнению грандиозных феллиниевских планов после почти что полуторамесячных размышлений. Как ни странно, но судя по тому вниманию, какое Бернар и его камера нам уделяли, не последнее место в творческих замыслах режиссера занимали и сами участники экспедиции. Кроме нас в поле зрения его камеры порой попадали собаки. Правда, в связи с некоторым дефицитом пленки не все они были удостоены такой чести, а только наиболее выдающиеся и, поскольку это не всегда совпадало, наиболее фотогеничные. В число последних, к примеру, попал Баффи, хотя по основным, то есть рабочим, показателям он был значительно хуже оставшегося за кадром Джуниора. Правда, Джуниора подвело почти абсолютное внешнее сходство с его родным братом Пандой, которого в конечном итоге и предпочел Бернар. Вполне естественно в фильме снимались братья Чубаки и Годзилла, ветеран и трудяга Честер, а также несгибаемый боец Тим. Поскольку предполагалось, что кино будет звуковым, Бернар попросил каждого из нас приготовить несколько слов на извечную тему о смысле жизни и наших планах на будущее. Я обдумывал свою предстоящую речь весь сегодняшний день, пока шел на лыжах, и у меня получилось довольно короткое сообщение на тему, что смысл жизни как раз и заключается в планах на будущее! Мне кажется, я вполне удовлетворил нашего режиссера таким кратким и в то же время необычайно глубокомысленным ответом.
Уилл все-таки воспользовался моим предложением относительно перераспределения своего груза между упряжками Джефа и Кейзо, но изменил идею до неузнаваемости. Он переложил значительную часть груза на упряжку Джефа, но… своих собак ему не дал. И вовсе вопреки всем известным стилям и способам организации упряжек, он буквально окружил свои нарты привязанными на поводках разной длины собаками и только таким образом смог сегодня практически весь день поддерживать общий – в целом невысокий из-за жары и рыхлого снега – темп.
Вечером пришлось еще чуть урезать рацион собак, но даже при таком кормлении еды оставалось ровно на восемь дней, то есть до 15 июня. Оставалось только надеяться на то, что 16 июня погода будет летной, в противном случае в ход должны были пойти продукты из нашего рациона. Правда, когда собаки не работают, то они, в
