кроме того, у нас проблема с этими ленивыми собаками. Как мы отправимся с ними больше, чем на полгода, в Антарктику, если они уже устали после полутора месяцев здесь, в Гренландии?!» (Справедливости ради я должен заметить, что подобный вопрос уже приходил мне в голову раньше, когда мы впервые столкнулись с нежеланием или неспособностью собак выдерживать необходимый темп движения в течение всего дня, но я тогда, как, впрочем, и сейчас, не знал на него ответа.) Не услышав от меня ничего вразумительного, Этьенн, тем не менее, продолжил пытать меня, мысленно уже находившегося внутри уютной палатки, рядом с примусом, источавшим живительное тепло и неземные ароматы французской кухни: «Виктор, как ты заставляешь голову работать, когда идешь на лыжах каждый день по десять часов?» Видя, что я не совсем уловил смысл вопроса, он упростил задачу: «Виктор, о чем ты думаешь целый день?» «О еде», – не раздумывая, ответил я. И это было сущей правдой. Чувство постоянного голода (если исключить другие, менее значимые и не носящие навязчивого характера, чувства, такие как холод и одиночество) во время всего перехода было, пожалуй, доминирующим. Услышав такой искренний ответ, Этьенн явно повеселел, причем, думаю, вследствие полного совпадения наших мыслей.
Уже заползая в свою палатку, я увидел, как не желавший смириться с поражением предводитель переставлял мачту с парусом с нарт Джефа на свои в надежде, что это завтра ему поможет. Сегодняшний, как всегда великолепный, ужин я усилил десертом, сделанным по рецепту Джефа: я приготовил галеты, покрытые шоколадной глазурью, что оказалось очень просто – на тефлоновое дно кастрюльки я аккуратно уложил четыре галеты и сверху накрошил знаменитый русский шоколад. Через 15 минут десерт был готов. К сожалению, мы расправились с ним гораздо быстрее, чем из палатки выветрился запах печеного хлеба с примесью аромата шоколада. В порыве стимулированного десертом творческого вдохновения я придумал, как укрепить компас, чтобы он не болтался на шее, как амулет, а выполнял возложенные на него магнитным полем обязанности. Более того, мне почему-то пришла в голову идея установить на лыжах некие индикаторы наклона поверхности. Забегая вперед, замечу, что ни один из этих творческих замыслов не был воплощен в жизнь ни в этой, ни в последующих экспедициях, а жаль: я имею в виду систему укрепления компаса, которая здорово пригодилась бы мне в Антарктиде.
5 июня
Чтоб не ронять себя в глазах
Команды, предводитель
Поднял на нартах паруса
И этим так обидел
Своих неторопливых псов,
Что те вздохнули тяжко:
«Ужели мы без парусов
Не вытянем упряжку?!»
Погода в течение дня: температура минус 10 – минус 17 градусов, ветер юго-восточный 4–5 метров в секунду, ясно, видимость хорошая.
Врожденная способность черного цвета абсорбировать солнечную энергию привела сегодня утром к тому, что я проснулся от легкого душа. Внутренняя поверхность обращенной на восток моей стороны палатки буквально слезилась выступившей на ее нежно-розовой коже влагой. Отдельные особо набрякшие капли, срываясь со стены, монотонно долбили мой спальный мешок. Я вспомнил, что накануне вечером, стремясь побыстрее скрыться в палатке от дотошных вопросов ностальгически настроенного Этьенна, я не проверил, как натянуты оттяжки палатки. Результат этой преступной халатности не замедлил сказаться: в месте соприкосновения внешнего и внутреннего чехлов палатки из-за локального нагрева начал таять образовавшийся там в течение ночи иней – нежно-розовое исподнее нашей палатки, почти беспрепятственно пропускающее влагу, пропустило ее и на этот раз. Я быстро выбрался из мешка и двумя-тремя энергичными ударами раскрытой ладони по скоплению снежных войск в межчехольном пространстве принудил их к капитуляции, и они лавиной скатились вниз, пополнив собой бесчисленные ряды белой армии, установившей с нами временное перемирие.
Последние несколько дней, словно ледяные купола, были одновременно и похожи друг на друга, и чем-то неуловимо разнились. Утро, начинавшееся с яркого солнца, синего неба и юго-восточного ветра, переходившее в пасмурный полдень… заструги, рыхлый снег, неутомимые собаки Джефа и плетущаяся далеко позади упряжка предводителя – вот, пожалуй, основные черты последних дней нашего путешествия. Сегодня у собак Джефа, казалось, открылось второе дыхание. После двух относительно спокойных для меня дней сегодня мне вновь пришлось несколько раз пришпоривать свои «Rossignol», особенно на спусках, которых только до перерыва было три. Несмотря на азарт гонки, я не забывал и об аутсайдерах, а памятуя о вчерашней принципиальной позиции Джефа в вопросе выбора времени и места для технического перерыва, старался держаться к нему поближе, чтобы не пропустить ни чашечки нашего традиционного кофе. Поверхность стала заметно ровнее, застругов было намного меньше, чем два дня назад, но и снег стал рыхлее. Особенно это ощущалось в середине дня, когда солнце набирало максимальную высоту, грея спину так, что порой мне хотелось развернуться и пойти задним ходом, но для этого мне бы понадобились лыжи типа «Тяни – толкай».
С сегодняшнего дня Джеф использовал каждый технический перерыв для того, чтобы определить высоту солнца секстаном. Дело в том, что у нас вышел из строя второй из двух имевшихся радиомаячков системы «Аргос», и теперь в определении координат мы всецело полагались на Джефа. Последний, кстати, в отличие от всех нас, и в первую очередь от Этьенна, ничуть не переживал из-за потери спутникового канала определения координат, поскольку был уверен в том, что его способ намного надежнее и точнее! Насчет надежности еще можно было поспорить (с учетом двух безвременно почивших маячков), но вот относительно точности были большие сомнения. До той поры, пока «Аргос» оставался в строю, между Этьенном и Джефом зачастую возникали споры относительно нашего истинного местоположения. Впоследствии в Антарктике эти споры однажды переросли в прямое и принципиальное столкновение двух навигаторов, исповедовавших различные подходы к решению основной навигационной задачи. В конце концов победу, естественно, одержал Этьенн, использовавший самые передовые по тому времени средства определения местоположения. Здесь же, в Гренландии, поле боя оставалось за Джефом, секстан которого цепко хватал солнце, а привязанное к его нартам мерное колесо отсчитывало пройденные мили. Несмотря на то что мы ежедневно теряли до 3–4 миль из-за отстающих упряжек, мы продолжали проходить 28–30 миль в день, однако наше положение по широте изменялось медленнее, чем прежде, поскольку мы сменили курс с северного на северо-западный. Предводитель, помучавшись с парусом первую половину дня и не почувствовав заметной разницы, спустил его, однако мачту оставил и теперь плыл в отдалении, как одинокий корсар. Во время обеденного перерыва он неожиданно спросил меня, работает ли Наталья и
