сэр Генри.
— Генриетта, — спокойно ответила леди Энкейтлл. — Я думаю, если свадьба будет в октябре… я имею в виду в октябре следующего года, тогда мы сможем провести в Эйнсвике Рождество. Я думаю, Генри…
— Лучше не надо, дорогая. Твои мысли слишком забегают вперед.
— Ты помнишь сарай в Эйнсвике? — спросила Люси. — Из него получится прекрасная мастерская! Генриетте нужна будет студия. Ты ведь знаешь, у нее настоящий талант. Эдвард, конечно, будет невероятно гордиться ею! Два мальчика и девочка было бы чудесно… или два мальчика и две девочки…
— Люси… Люси! Ты слишком увлеклась!
— Но, дорогой, — Люси широко распахнула прекрасные голубые глаза, — Эдвард ни на ком, кроме Генриетты, не женится. Он очень, очень упрям. Похож в этом на моего отца. Если уж он вбил себе что-нибудь в голову!.. Так что Генриетта, разумеется, должна выйти за него замуж! И теперь, когда Джона нет, она это сделает. Встреча с Джоном в самом деле была для нее величайшим несчастьем.
Он с любопытством посмотрел на нее.
— Мне всегда казалось, Люси, что Кристоу тебе нравится.
— Я находила его забавным. В нем было очарование. Но я всегда считала, что не нужно уделять слишком много внимания кому бы то ни было.
И леди Энкейтлл осторожно, с улыбающимся лицом без сожаления срезала еще одну ветку на кусте.
Глава 18
Эркюль Пуаро посмотрел в окно и увидел Генриетту Сэвернейк, идущую по тропинке к дому. На ней был все тот же костюм из зеленого твида, в котором она была в тот день, когда был убит Кристоу. Рядом с ней бежал спаниель.
Пуаро поспешил к парадной двери: перед ним, улыбаясь, стояла Генриетта.
— Можно мне войти и посмотреть ваш дом? Мне нравится осматривать дома. Я вывела собаку на прогулку.
— Конечно, конечно! Как это по-английски — гулять с собакой!
— Да, — сказала Генриетта, — я думала об этом. Вы помните эти милые стихи:
Неспешно дни летели чередой…
Кормил утят и ссорился с женой,
На флейте «Ларго» Генделя[1107] играл,
С собакой каждый день гулял.
И она снова улыбнулась мимолетно сверкнувшей улыбкой.
Пуаро проводил Генриетту в гостиную. Она окинула взглядом строгую, опрятную обстановку и кивнула головой.
— Очень славно. Всего по два. Какой ужасной показалась бы вам моя студия!
— Ужасной? Но почему?
— О, повсюду налипла глина… тут и там разбросаны вещи, которые когда-то мне почему-то понравились и которые могут быть только в одном экземпляре… в паре они просто убили бы друг друга!
— Это я могу понять, мадемуазель. Вы художница — человек искусства.
— А вы, мосье Пуаро, вы разве не человек искусства?
Пуаро склонил голову набок.
— Это нелегкий вопрос. Но, в общем, я бы сказал — нет! Я знал несколько преступлений, задуманных артистически… Они являлись, понимаете ли, высшим проявлением воображения… Но раскрытие этих преступлений… Нет, здесь нужна не сила созидания. Здесь требуется страсть к установлению истины.
— Страсть к истине, — задумчиво произнесла Генриетта. — Да, я понимаю, насколько это делает вас опасным. Однако удовлетворит ли вас знание истины?
Пуаро с любопытством взглянул на нее.
— Что вы имеете в виду, мисс Сэвернейк?
— Я могу понять ваше желание знать. Однако достаточно ли для вас знать истину? Или вы будете вынуждены идти дальше: на основании этой истины — действовать?
Такой подход заинтересовал Пуаро.
— Вы хотите сказать, что, узнав правду о смерти доктора Кристоу, я мог бы удовлетвориться тем, что держал бы эту правду при себе. А вы знаете правду об этой смерти?
Генриетта пожала плечами.
— Кажется очевидным ответ — Герда. Как цинично, что жена или муж всегда подозреваются в первую очередь!
— Вы с этим не согласны?
— Я всегда стараюсь быть объективной.
— Мисс Сэвернейк, зачем вы явились сюда? — тихо спросил Пуаро.
— Должна признаться, что не обладаю вашей страстью докапываться до истины, мосье Пуаро. Прогулка с собакой — чисто английский предлог. Но вы, конечно, заметили, что у Энкейтллов нет собаки.
— Этот факт от меня не ускользнул.
— Поэтому я взяла спаниеля взаймы у садовника. Теперь вы видите, мосье Пуаро, что я не очень правдива.
И снова сверкнула короткой улыбкой. Она показалась Пуаро невероятно трогательной.
— Нет, но вы — цельная натура.
— Почему вы так говорите?
«Она удивлена… почти напугана…» — подумал Пуаро.
— Потому что, по-моему, это действительно так, — сказал он.
— Цельная натура, — повторила задумчиво Генриетта, — хотела бы я знать, что это значит на самом деле.
Она сидела очень тихо, уставившись на ковер, затем подняла голову и посмотрела на него.
— Вы не хотите узнать, почему я пришла?
— Вам, наверное, трудно подобрать нужные слова.
— Да, пожалуй. Завтра заседание в суде, мосье Пуаро. Нужно бы решить, насколько…
Она не договорила. Встав с кресла, прошла по комнате, подошла к камину, поменяла местами несколько безделушек, а вазу с астрами, стоявшую в центре стола, переставила на самый край камина, отступила назад и, склонив голову набок, разглядывала результат.
— Как вам это нравится, мосье Пуаро?
— Совсем не нравится, мадемуазель!
— Я так и думала. — Она засмеялась и быстро и ловко вернула все на прежнее место. — Ну что ж, если решила что-то сказать, нечего зря тянуть! Вы такой человек, которому почему-то можно сказать все. Итак, начнем! Как вы думаете, нужно ли, чтобы полиция знала, что я была любовницей Джона Кристоу?
Голос у нее был сухой, бесстрастный. Она смотрела не на него, а на стену, поверх его головы. Указательный палец двигался по изгибам кувшина, в котором стояли пурпурные астры. Пуаро подумал, что именно это движение помогает ей справиться с волнением.
— Понимаю. Вы были его возлюбленной, — произнес Пуаро четко и тоже бесстрастно.
— Если вы предпочитаете такое выражение.
Он с любопытством посмотрел на нее.
— Разве вы не то сказали?
— Нет!
— Почему?
Генриетта подошла и села рядом с ним на диван.
— Нужно называть вещи своими именами, — сказала она с расстановкой.
Интерес Пуаро усилился.
— Вы были любовницей доктора Кристоу… — сказал он. — Как долго?
— Около шести месяцев.
— Я полагаю, полиция без труда сможет установить этот факт?
— Думаю, да, — ответила она, немного поразмыслив, — если, конечно, полицейские будут искать чего-то в этом роде.
— О, конечно, будут. Уверяю вас.
— Да, думаю, что так. — Она помолчала. Положила руки на колени, вытянув пальцы, посмотрела на них, затем дружески взглянула на Пуаро. — Ну что ж, мосье Пуаро, что теперь делать? Идти к инспектору Грэйнджу и сказать… Да что можно сказать таким усам, как у него?! Это такие домашние, семейные
