И действительно, “досталось-таки черкесам на орехи”. Только небольшой партии в несколько десятков человек, еще до прихода к лиману успевшей прорваться сквозь наш отряд, удалось бежать за Кубань; остальные, вместе с лошадьми, погибли в прогноях Калаусса. Калаусский лиман при берегах не глубок, но топок, и по своей обширности непроходим. Напрасно передние всадники, не видя конца воде, хотели поворотить назад; на них напирали густые толпы, гонимые ужасом, и все увлекали друг друга вперед и поглощались пучиной. Утро открыло страшную картину гибели хищников: калаусские поля были усеяны трупами горцев, волны лимана бороздились еще от предсмертных судорог тонувших. Слышались стоны и вопли погибавших, трупы людей и лошадей плавали в мутной воде группами.
Урон неприятеля в страшный день Калаусской битвы был чрезвычайный; сами шапсуги считают утонувшими в лимане более двадцати знатнейших князей и тысячи двухсот всадников, не считая погибших в камышах и на поле. Казаки отбили два знамени и взяли в плен князя и сорок два простых черкеса – пример небывалый в тогдашних схватках с горцами. В добычу казакам досталось пятьсот шестнадцать лошадей и много превосходного оружия, да и после долго еще жители находили в болотах черкесские шашки, ружья и панцири. На русской стороне потеря была незначительна, но казаки до того увлеклись преследованием неприятелей, что четыре человека вместе с ними утонуло в лимане; кроме них, один убит и четырнадцать ранено.
С тех пор прошло более полувека, замолк гром оружия на берегах Кубани, умиротворился край, но горцы и доныне в печальной заунывной песне вспоминают роковую для них калаусскую ночь. Напрасно, однако же, любознательный путешественник стал бы искать знаменательного урочища: теперь на месте некогда тинистого лимана, близ дороги от Копыла на Петровскую, расстилается прекрасный луг, доставляющий превосходное сено.
Для черноморцев Калаусское поражение имело чрезвычайно важное нравственное значение. Оно было первое, в котором сильный численностью и отвагой враг был побит сравнительно небольшим казачьи отрядом. Запорожцы, переселившись в Черноморию, встретили в черкесских племенах противников не только сильных и храбрых, но всей своей жизнью, своей одеждой и вооружением несравненно более приноровленных к местным условиям кавказской войны. Против казаков выезжала лучшая в мире, легкая и подвижная конница, -в блестящих кольчугах, с добрым оружием и на превосходных конях арабско-персидской крови. Казак привез с собою тяжелую сбрую, длинное оружие – все, что так кстати было в широких, необозримых, вольных приднепровских и крымских степях и что здесь, в горах, в лесистых ущельях и в прикубанских плавнях могло только мешать его подвижности. Понятно, что длинное татарское дреколие, ратище, дюжего запорожца служило предметом едких насмешек адыгского наездника, у которого не полагалось никакого расстояния для схватки с противником и открытым знаком всегдашней готовности схватиться грудь с грудью был короткий кинжал, никогда не сходивший с пояса, даже в мирной беседе с кунаком у очага родной сакли. Другие приемы войны требовались в новой стране. В степи можно было завидеть опасность далеко, с кургана,– здесь она вспархивала из-под копыт коня. Не прихоть, не произвол руководили военными вкусами черкесов; их боевые обычаи и вооружение были результатом векового опыта, и потому всякий, кто хотел поравняться с ними, должен был поспешить заимствовать от них все: и сбрую, и оружие, и способы управлять конем, и все сноровки и ухватки этого воинственного племени. Так именно и сделали линейные казаки. Но старые запорожцы, упрямые и гордые, крепко держались за старину, освященную днепровскими преданиями, и потому сразу уступили первенство черкесской коннице. И вот, те же конные черноморские казаки, которые били и татар, и турок, и французов, и побили бы и черкесов в своих степях,– здесь, на Кубани, редко в состоянии были состязаться с превосходными вражескими силами. Калаусское дело показало казакам, что хотя и силен враг, да милостив Бог, а черкесам – что перед ними такая сила, которая может согнуть и непреклонные горы под власть северного великого народа.
Победа, одержанная Власовым, была оценена Ермоловым по достоинству. Донеся о ней, он писал начальнику Главного штаба: “Прошу исходатайствовать генералу Власову награждение орденом св. Анны 1-ой степени. Он имеет все прочие награды и даже св. Георгия 3-ей степени, и теперь, мною испрашиваемой, совершенно достоин. В заключение доношу, что со времени водворения войска Черноморского в Тамани, не было подобного поражения закубанцев на земле, войском занимаемой”. Император Александр, минуя Анненскую ленту, пожаловал Власову прямо орден св. Владимира 2-ой степени. Но лучшей наградой для Власова осталась вековечная память о нем в Черноморье, внешним выражением которой служила поднесенная ему от черноморцев, оправленная в золото сабля, на клинке которой изображено было калаусское сражение.
Войсковой старшина Журавль и есаул Залесский получили тоже Владимирские кресты.
Калаусской битвой Михаил Григорьевич Власов начинал свою славную боевую деятельность в Черноморье. Но она была только продолжением целого ряда славных дел, которыми ознаменован каждый шаг его многотрудной жизни.
Власов родился в 1767 году в донской станице Раздорской, где и протекло его первое детство. Отец его, бедный казачий офицер, выходя на службу, взял с собою сына и оставил в Киево-Печерской лавре на попечение монахов, и там в нем заложены были религиозные начала так глубоко, что легли особым отпечатком на всей его жизни.
Служебное поприще Власов начал в 1784 году казаком в Новочеркасском войсковом правлении. Нераздельность гражданской службы от военной составляла тогда на Дону неизменный обычай и не мешала выдаваться военным дарованиям. Послужной список Власова и удостоверяет, что первые военные подвиги оказаны были им в Польше, в войну 1794 года, под начальством Суворова, и настолько выдвинули его из ряда сверстников, что, выступив в поход простым казаком, он возвратился тогда на Дон есаулом. В войну 1807 года, когда начинается европейская слава донцов, имя Власова уже нередко встречается в реляциях.
Есть сведения, что в промежутках между войнами Власов продолжал гражданскую службу и в 1809 году был вызван в молдавскую армию именно для управления походной канцелярией донского атамана. Здесь, участвуя волонтером в одном из сражений, он обратил на себя орлиный взор Платова, сразу оценившего в нем редкие военные качества,– и Власов получил в командование казачий полк. В Отечественную войну он уже является одним из видных деятелей, участвуя в целом ряде битв от берегов Немана и до бородинских полей. Партизанская война дала ему случай к новым заслугам и отличиям. Бодрый, неутомимый Власов не знал сна и появлялся со своими казаками всюду, где только было слышно о французах; он отбивал знамена, пушки и забирал в плен целые колонны врагов. Георгиевский крест, золотая сабля и чин полковника – достаточно свидетельствуют о его громких подвигах. В заграничных походах он был в огне под Кульмом, под Лейпцигом, во всех славных боях этого славного времени, но особенные отличия были оказаны им в летучем отряде графа Чернышева. Здесь-то и завязалась тесная дружба, которая и впоследствии соединяла незнатного родом донского казака с одним из могущественнейших вельмож царствования императора Николая. Имя Власова было тогда уже известно в армии – он был один из немногих офицеров, которые в чине полковника носили бриллиантовую саблю и Георгия на шее. Последний орден пожалован ему был задело под Бельцигом, где он с одним казачьим полком разбил три сильные французские колонны и взял в плен более двадцати офицеров и тысячи двухсот французских солдат. Храбрый полк, предводимый Власовым, получил тогда белое Георгиевское знамя.
Воротившись в Россию уже генералом, Власов назначен был походным атаманом донских казачьих полков на Кавказе. Ермолов принял его, как старого соратника, на которого мог вполне положиться, и Власов первыми же своими действиями, при усмирении имеретинского бунта и затем в Ширвани, вполне оправдал возложенные на него надежды.
Энергия и храбрость Власова и дали Ермолову мысль поручить ему в управление Черноморскую кордонную линию, где так нужен был энергичный начальник.
XXXV. ПОСЛЕ КАЛАУССКОЙ БИТВЫ (Шапсуг Казбич)
В горах Черкесии стояло смятение. Неожиданное и страшное поражение, нанесенное Власовым шапсугам и жанеевцам, распаляло страсти необузданного и гордого народа и требовало отмщения. Поднимались поголовно все племена, даже натухайский владелец Колоботок-Кодч призывал свой народ, ближайший к русской границе и считавшийся мирным, к поголовному восстанию”
Черноморской линии грозили серьезные опасности, и Власов принимал свои меры, чтобы быть готовым встретить врага. Он вытребовал на кордон известных своей храбростью и распорядительностью полковников Бескровного, Гаврюша, Вербицкого и Белого. Четвертый участок кордонной линии, от поста Копольского до поста Смоляного, представлявший наибольшие опасности, более доступный для набегов, был усилен резервами; сюда стянуты были четыре конные полка; две роты навагинцев заняли Полтавскую станицу, жители из пограничных хуторов отправлены в Темрюк под защиту войска.
