Четвертого февраля отряд возвратился на Кубань.
Экспедиция полковника Бурсака, между тем, не удалась. Один из мирных черкесов, служивший в пеших казачьих полках, за несколько дней перед тем бежал к абадзехам, и те, предупрежденные им, успели выставить значительные силы к самой переправе через Кубань. Бурсак, убедившись в бесполезности набега, остался на линии.
Власов ходатайствовал о награждении отличившихся в экспедиции. Вот что ответил ему Вельяминов: “Вынужденные наглостями закубанцев, действия наши хотя необходимы, но не менее того, по известному великодушию Государя Императора, он, без сомнения, желал бы, чтобы возможно было обойтись без оных, а потому корпусной командир испрашивать высочайших наград за оные не может, ограничиваясь признательностью своей Вам и вашим сотрудникам в приказе по корпусу... Что же касается до денежных наград казакам,– прибавлял Вельяминов,– то, при недостатке средств, должно таковые умерить, да к тому же деньги и не награда воину”.
Ермолов, действительно, отдал приказ, в котором изъявлял свою признательность Власову, благодарил всех офицеров и в числе их особенно подполковника Дубоноса, участвовавшего в экспедиции по собственному вызову. “Такая черта,– говорит Ермолов,– делает ему честь, и я вижу в оной дух известных запорожцев”.
Действия русских за Кубанью заставили черкесов заботиться прежде всего о собственной безопасности, а черноморцы по собственному почину стали уже ходить за Кубань и устраивать там засады. Это было тем более кстати, что черкесы, не рискуя переправляться на русскую сторону, постоянно разъезжали по левому берегу и стреляли по часовым: засады могли служить для них предостережением и противовесом.
Раз партия таких охотников забралась даже за реку Убынь. Три пластуна, отправленные вперед на разведки, подстерегли троих черкесов и двух из них убили, но третий спасся в аул, откуда тотчас же выскочили две сильные партии; отступая, пластуны искусно навели их на засаду, и конные черноморцы, бросившись на горцев в пики, двадцать восемь человек убили и одного взяли в плен, отделавшись сами одним только раненым. Но тут появилась новая партия, и наши зарвавшиеся удальцы должны были убраться подобру-поздорову, захватив с собою, однако, даже тела побитых черкесов.
Настало для Черноморья томительное и тяжкое время. Частью под влиянием настояний анапского паши, частью под впечатлением калаусского поражения, научившего их не быть слишком самонадеянными, черкесы не решались на крупный набег, но, озлобленные, они не упустили бы малейшего случая сделать зло русским землям. На стороне их было огромное преимущество: они могли нападать и не нападать, смотря по желанию, а между тем держали все пограничное население и пограничную стражу в постоянном напряжении всех своих сил, потому что малейшая оплошность могла бы обойтись слишком дорого. И вот в течение почти двух лет идет на Черноморской линии лихорадочная сторожевая деятельность, да разве еще вырубание лесов на вражеском берегу Кубани. Но как ни внимательно стереглись русские границы, невозможно было отвратить хищнических проделок черкесов, и история этого времени отмечает целый ряд их, постепенно принимающих все более и более острый характер.
Третьего апреля 1822 года человек пятьдесят черкесов перешли Кубань ниже Марьевского поста и, не доходя шагов двадцати до дневной вышки, наткнулись на залогу. Пять казаков разом ударили из ружей. Но горцы не ушли, а напротив, окружили их. Они встретили геройский отпор – и тем не менее трое казаков были взяты в плен, один, весь израненный, брошен на месте и один успел скрыться. На выстрелы тотчас прискакал весь Марьевский пост, но горцы уже плыли на середине Кубани.
Посланные в погоню пластуны принесли с собою только растерянные черкесами вещи: два пистолета, две шашки, ружье, три плети, подсошек, две дапахи и шесть пар чувяков, показывавших и силу оказанного черкесам сопротивления и поспешность их бегства.
Власов был очень огорчен происшествием, но должен был сознаться, что причиной его была не оплошность. “Местоположение,– писал он Ермолову,– самое критическое: лес, ночь, темнота... Растерянные вещи показывают, что секрет защищался храбро и уступил только многочисленности”.
В августе, ночью на пятое число, двадцать пять человек черкесов перешли Кубань в дистанции Павловского поста, в так называемом Дубовом куте, против устья речки Пшекупе. Подкравшись к резервному пикету, они с двух сторон сразу бросились на него и захватили врасплох. Начальник резерва урядник Верен ко спал тогда в пологу, но узнав в чем дело, выстрелил из ружья и потом спрятался; ближайшие залоги были одна в семидесяти, другая – в ста саженях, но они не смели подняться со своих мест, и помощи не дали. Черкесы в одно мгновение убили часового, схватили казака в плен, но трое остальных отбились, отделавшись легкими ранами. Разъезд, прискакавший на выстрелы, не застал на месте происшествия уже никого, и погоня за хищниками была бесполезна. Расследование выяснило, что партию провел один черкес, хорошо знавший окрестную местность. Он жил прежде в мирном ауле, на правом берегу Кубани, и когда добровольно переселился на речку Пше-купс, то скот его был задержан в ауле за какой-то долг его же односельцами. Набег и был его местью за это.
Такой же случай был семнадцатого октября. Четверо пластунов со Старо-Редутского поста, осматривая берег Кубани, наткнулись на переправившихся хищников – и один из них был убит, двое взяты в плен, и только последний, шедший несколько поодаль, успел добежать до поста и поднял тревогу. Бросились казаки к Кубани, но там никого уже не нашли.
Во всех этих случаях черкесы не могли, однако, проникнуть дальше сторожевых частей – система охраны границы, введенная Власовым, полагала им серьезные преграды.
Наступила зима, Кубань покрылась льдом, и нападения черкесов становятся настойчивее. Двадцать второго декабря в пятнадцати верстах ниже Екатеринодара, в так называемом Тимошевском куге, переправился сам Казбич с толпами шапсугов и абадзехов, но узнав, что на Елизаветинском посту стоит сильный казачий отряд полковника Дубоноса, тотчас повернул назад и ушел за Кубань.
И вслед за тем случились происшествия, доказавшие, что неприятельские партии держатся близ границ. По издавна заведенному порядку Каракубанский остров постоянно осматривался, по казачьему выражению “открывался”, пластунами с постов Славянского и Копыльского таким образом, что, начиная каждый со своей стороны, они сходились в условленном месте. В один из зимних дней с поста Славянского шли шесть человек, с поста Копыльского пять. Сам начальник последнего есаул Соляник-Краса с четырнадцатью казаками стоял на Кубани, ожидая возвращения своих разведчиков. Пластуны не отошли и с версту от берега, как заметили впереди черкесов. Они попытались вернуться, чтобы соединиться с командой, как вдруг партия в сто человек выехала из-за камышей. Двое пластунов были моментально схвачены, трое засели в кусты и, отстреливаясь, не давались черкесам. Соляник бросился к ним на помощь, а на тревогу, между тем, прискакала сотня казаков,– и черкесы стали уходить. Множество следов, открытых на острове, убедили, однако, что партия горцев, скрывавшаяся здесь, несравненно сильнее казаков, и они вернулись назад. Два пластуна так и остались в руках неприятеля.
С весны 1823 года и до глубокой осени продолжались все те же нападения, преимущественно на сторожевых казаков. Так в ночь на двадцать девятое апреля тридцать пеших черкесов напали на залогу из четырех казаков ниже Константиновской батареи, в глухом и лесистом Антоковом куте, двоих убили и двоих взяли в плен. Ближайший пост выскочил на тревогу, но поздно, когда черкесы были уже за Кубанью. Начатая перестрелка, впрочем, дала возможность одному из пленных бежать и спрятаться в лесу, откуда ночью он и переплыл на русскую сторону. Вскоре после того сорок человек пеших же хищников на рассвете напали опять на залогу в Тимошевском куге, в дистанции Александрова поста, и опять двоих захватили в плен и двоих изранили. Партию преследовали на этот раз сотник Башняк и полковник Перекрест с постовым орудием, и горцы оставили на месте трех человек убитыми и одного раненым. Не всегда черкесы шли за полоном открытой силой, а иногда пытались действовать и хитростью. Таков именно был случай в августе, показывающий, до какой степени казакам надо было быть осторожными. Ниже Екатеринодара, против Александрова поста, утром, часов в девять, какой-то человек появился на левом берегу и кричал, что он бежал из плена и чтобы казаки скорее дали каюк и перевезли его через Кубань. Казакам он показался подозрительным, так как старался прятаться в кустах, а потом в тех же кустах послышались шорох и фырканье лошадей. Стало ясно, что черкесы просто старались заманить казаков, чтобы схватить их на своем берегу. Видя, что обман не удался, партия человек в двадцать пять выехала из кустов и вместе с просившим о помощи отправилась вниз по Кубани; там они искали бродов, но бродов не было, и горцы ограничились лишь несколькими выстрелами из-за реки.
