Удивительная карьера Войновича была, в общем, обычной для екатерининского века. Далматинец из Дубровника, он воспитывался в семье гордого, но обедневшего патриция. Юношей уехал Марко в чужие края. Выросший на берегу Адриатики, он с детства привык к морю и ловко управлял парусами. Его приняли на венецианскую службу.
Хозяин купеческой барки был доволен Марком, обещал со временем вывести в капитаны. Но Войнович был горяч, в страстях необуздан и вскоре стал виновником кровавой драмы. Венецианский суд приговорил его к смертной казни через повешение. Марко с улыбкой выслушал приговор, послав женщинам, сидевшим в зале, воздушный поцелуй. А на рассвете вместе с арестантом-единоземцем бежал из тюрьмы. Обманув погоню, они очутились на одном из островов Мраморного моря, где стояла русская эскадра.
Так в 1770 году Войнович записался волонтером в Российский флот.
Терять Марку было нечего, турок, с которыми сражались русские, он ненавидел и дрался храбро. В битве у архипелага потопил турецкий шлюп и захватил капудан-пашу. Его произвели в лейтенанты, назначили командиром фрегата «Слава». К концу войны он был награжден Георгиевским крестом, стал капитан-лейтенантом.
По возвращении флота в Россию Потемкин обратил внимание на жгучего брюнета с широкими, плечами и осиной талией. Выяснив, что он сын аристократа из славянской республики Дубровник, соперничавшей с Венецией, князь пожелал принять его. Глаза капитан-лейтенанта сверкали решимостью, рассказывал он с жаром, и Потемкин взял его к себе. Представленный Екатерине, Войнович обворожил и ее.
Полгода спустя Войнович стал командиром собственной шлюпки императрицы.
По улицам Астрахани Войнович гарцевал так, словно был на параде. Барышни провожали его восхищенными взглядами, но он их не замечал.
Начальника гарнизона Войнович обидел своим отказом осмотреть промысла.
— Эка невидаль! Дырявые лодки, сгнившие причалы, холопы, пропахшие рыбой… — надменно сказал Войнович.
— Почему же? — возразил генерал. — Наши промыслы — знатное хозяйство и дюже смелыми и предприимчивыми людьми славятся. Тому пример — приказчики нашего рыбника-купца Евреинова. Один из них — Шафиров, — при Петре Алексеевиче иностранной коллегией ведал, другой — Сердюков — Вышневолоцкую систему строил, судам с Каспия дорогу в Петербург открыл.
Накануне ухода в море Войнович собрал офицеров. Потягивая трубку, обвел глазами подчиненных:
— Поручение у экспедиции особое. Настанет час, возможно, открою его. Надворному советнику Габлицу, назначенному на эскадру, надлежит вести исторический журнал. Инженерный капитан-поручик Михайлов вкупе с ним будет описывать места, где побывает экспедиция, сделает физические и прочие наблюдения, которые к приращению познаний о Каспийском море служить могут.
— Каков маршрут эскадры? — спросил Андрей.
— Это известно мне! — грубо ответил Войнович.
Капитан-лейтенанты Баскаков и Радинг — старшие офицеры эскадры — переглянулись.
Войнович выбил из трубки пепел, свысока бросил:
— Командиры кораблей узнают о рейсе, когда сочту нужным. Предупреждаю, что рескриптом императрицы власть над кораблями и людьми мне дана неограниченная.
Войнович говорил правду. Инструктируя его, Потемкин подчеркнул, что цель экспедиции следует скрывать ото всех. Шагая по кабинету, князь Григорий Александрович наставлял капитана:
— Должны будете основать укрепления на острове у восточного берега Каспия. Место для торгового пристанища выбирайте удобное и безопасное. Попутно всеми средствами способствуйте нашей торговле на море, ибо персияне ее весьма стесняют.
Потемкин познакомил Войновича с обстановкой на Востоке, раскрыл свои далеко идущие планы:
— Бомбейская и Батавская компании, компания из Гоа не дремлют и в персидской торговле глубокие корни пустили. Сведения имею, что, пока в Персии междоусобица идет, Англия Каспием овладеть хочет. Она и турок и арабов подчинить своему влиянию намерена. Обоснуемся на Каспии и вышвырнем оттуда англичан, голландцев, португальцев!
Светлейший был в настроении, что случалось не часто. Он получил добрые вести с Черного моря: посланные им эскадры успешно охраняли права торговли России на Северном и Средиземном морях, вскоре под его опекой будет снаряжаться первая кругосветная экспедиция Григория Муловского. Во всем этом светлейший видел славное предзнаменование для каспийского похода.
…Совет на флагманском корабле был окончен. Когда все разошлись, Войнович позвал Михайлова и Габлица.
— Известно мне, что вы басурманскими языками владеете. В памяти их освежите. К экспедиции татарин-толмач приставлен, но доверия к нему не имею. — Голос капитана смягчился.
— Как тебе понравился Войнович? — спросил Карл друга.
Андрей помедлил с ответом:
— Поживем — увидим.
— А мне капитан не по душе. Хоть и георгиевский кавалер, а слишком уж на баловня судьбы похож. Кичлив, нахален, в глазах — цыганский блеск…
Остановились Михайловы у Карла, в небольшом чистеньком доме с жалюзи, который стоял в саду. Чтобы не стеснять Катю и Андрея, Габлиц спал на веранде, благо ночи были теплые. А вечерами Карл допоздна спорил с Андреем и умолкал, лишь заметив, как Катю клонит ко сну. В технике он был не очень силен и мало что мог подсказать Андрею в работе над машиной, но сама идея ему нравилась.
— Ты сеешь, дорогуша, а пожинать будут другие поколения, — говорил он.
Андрей не соглашался, утверждал, что мыслит создать двигатель для своих современников.
— Чудак человек! — возражал Габлиц. — Истина та, что мы сажаем деревья, а тенью от них пользуются потомки.
Низкорослый, нескладный Карл был полной противоположностью Андрея — высокого, статного, подтянутого. Андрей готов был сжаться, находясь среди людей ниже его ростом. Его крупное, сильное лицо казалось высеченным из камня-валуна, каких много в северном озерном крае, откуда он происходил. Однако стоило увидеть его глаза, и впечатление менялось. Синие, как васильки, они светились энергией и умом, говорили о душевной доброте.
Катя вздыхала, прислушиваясь к их разговору.
— Хоть бы уж вы скорее уехали и скорее вернулись!..
В полдень эскадра должна была поднять паруса, а ночью в порту произошло событие, всколыхнувшее весь город. Ружейные выстрелы и крики разорвали тишину, шхуна «Улдуз», доставившая соль из Сальян, внезапно снялась с якоря и вышла в открытое море. На рассвете у старого берегового амбара обнаружили мужчину в изодранной одежде, лежавшего ничком. Лицо его было в подтеках, у виска запеклась кровь. В нем признали матроса с «Улдуза».
