К Огурчинскому шли медленно, боясь обмануться в своих ожиданиях. Бросив якорь в проливе, утешали себя мыслью, что за угрюмыми ущельями встретят родники и сады. Длинная, вытянутая по краям полоска земли напоминала формой огурец. Видимо, поэтому туркменский остров Айдак на картах был назван по-русски — Огурчинским. По другим слухам, остров славился плодородием, и на нем испокон веков сажали огурцы.
Прежде чем дать приказ о высадке на остров, Войнович сообщил офицерам:
— В планах экспедиции Огурчинскому большое место отведено. Задача наша — стоянку подыскать, где купцы смогут безбоязненно складывать товары. Надобно выбрать участок и для поселения. А туземных жителей велено нам склонить к приязненным отношениям с Россией.
Баркасы были спущены на воду. Обгоняя друг друга, они понеслись к берегу. Около острова весла увязали в иле, и гребцы замешкались.
— Вытащить баркасы на песок! — приказал Войнович.
Он легко спрыгнул на берег и, смахнув пыль с ботфортов, направился к ближайшему ущелью.
Следуя его примеру, Габлиц сделал широкий шаг и плюхнулся в воду. Утопая в тине, он с трудом выбрался на узкую песчаную отмель. Длинные космы морской травы потянулись за ним.
Услышав сдержанный смех, Карл подшутил над собой:
— Мне теперь все трын-трава!
Горячий песок жег сквозь подошвы, знойный, сухой воздух был до того осязаем, что его хотелось отогнать от себя.
Ущелье оказалось неглубоким, и, кроме змей, шуршавших под камнями, в нем ничего не нашли. По склонам редких балок росла полынь. Темные сырые пятна убеждали, что прежде в них собиралась дождевая вода.
С одного из холмов неожиданно открылся вид на озера.
— Вода! — радостно закричали люди.
Андрей недоверчиво покачал головой: он встречал такие же озера в Ширвани и знал, что серебристые блестки на воде — это соль.
Обнаружив солончаковые плеши вместо пресных озер, Войнович разбил моряков на группы и послал их в разные концы острова. Только Габлиц остался у соляных озер, чтобы взять пробы.
Михайлов с матросами пошел в сторону четырех бугров, черневших у южного берега.
…Колодец был вырыт среди бугров. Около него валялись веревка и сшитый из верблюжьей кожи мешок. Вода была сладкая, но достали ее немного.
На выстрел к четырем буграм подоспело большинство высадившихся.
— Да, небогато. Кот наплакал… — Убедившись в том, что колодец скуден, Войнович велел нанести его на карту и продолжать поиски.
— Пустое дело, начальник, — вмешался Музаффар. — Колодец Балкуин больше сорока ведер в день не дает, это верно, но он единственный на всем побережье от Тюб-Карагана до Атрека.
Музаффар поклялся, что слышал об этом от туркмен, приезжавших в Сальяны и Баку.
Слова Музаффа подтвердились: никаких признаков воды на острове больше не было. Дали сигнал возвращаться на корабли, и вскоре у барказов собрался весь отряд. Недосчитались лишь Габлица и Музаффара.
— Может, случилось что? — забеспокоился Андрей и хотел пойти на розыски Карла.
— Отставить! — остановил его Войнович. — За своеволие я буду карать!..
— Кричать на себя не позволю! — Андрей не снес афронта. Желваки стянули скулы, застыла синева в глазах.
— Это что, непослушание, бунт?! — Войнович настроился излить на капитан-поручика свою злость за неудачу с островом.
Звериный рык, яростный и отчаянный, перекрыл его голос. Люди бросились к соляному озеру. Там они увидели барса, корчившегося в предсмертных судорогах, и двух человек, застывших у холма. Карл был смущен, показывал то на фиолетовые цветы, которые держал в руке, то на Музаффара.
По рассказам Габлица и Музаффара восстановили картину того, что произошло.
Между ущельем и солонцами Карл заметил терновник и множество колючих сухих кустов. Они не ласкали взгляда, но в песке под их тенью прижились необыкновенные цветы. Никогда прежде он не встречал таких. Сверкающими чешуйками покрывали они кряжистый, корявый ствол неведомого растения. Надрезав ствол, Карл забыл обо всем на свете, созерцая, как из него, медленно вздуваясь, выходит темно-бурый клейкий сок. Он не слышал ни сигнала сбора, ни мягкой поступи барса. Две тени мелькнули вдруг на гладком песке, послышалась возня, затем оглушительный рык, от которого кровь застыла в жилах. Он понял, что Музаффар поразил зверя в самое сердце.
Музаффар объяснил, почему он очутился недалеко от ученого. Осматривая пещеру, он споткнулся и разбил ногу. Боль мешала идти. Возвращаться к берегу один он был не в силах, а свежие следы на песке говорили, что поблизости человек. Так он вышел к Габлицу. Раньше чем успел окликнуть его, заметил барса, приготовившегося к прыжку. Забыв об ушибе, Музаффар бросился на зверя.
Подняв шальвары, Музаффар показал морякам пораненную ногу.
С наступлением сумерек корабли покинули остров. А час спустя к Огурчинскому бесшумно пристал киржим, который незаметно шел за эскадрой. Его команда заночевала на берегу, а ранним утром двинулась в глубь острова. На головах у гребцов были тюрбаны, завязанные по-афгански. Путники остановились у пещеры, в которой Музаффар повредил ногу. Старший из афганцев, высокий, с ослепительно белыми зубами мужчина, нащупал в стене расщелину и вынул из нее несколько исписанных листков.
— Ставьте парус! Искендер-хан ждет этой бумаги, — сказал он своим товарищам.
В России не знали, что «Огурчинский» — это переделанное «Огурджали». А по-туркменски «Огурджали» означало «гнездо морских разбойников».
Запершись в каюте, Войнович лежал на койке и курил. Он не разделся, и пепел из трубки падал на отглаженный мундир. За тысячи верст от Петербурга, лишенный общения со своим всесильным покровителем, капитан чувствовал себя беспомощным. Между тем он должен был принять самостоятельное решение. Острова восточного побережья, и прежде всего Огурчинский, с которыми светлейший связывал устройство фактории, оказались пустынными. Их не превратить в цветущий Мелитонис — Пчелиный остров, как назвал Потемкин будущий торговый город. Где заложить теперь укрепления и купеческое поселение? Эта мысль мучила Войновича.
Заскрипело в углу, и Марк Иванович явственно представил, как по каюте ходит Потемкин. Половицы гнутся под тяжелыми шагами Григория Александровича. Сок от клюквы, которую всегда возил с собой светлейший, сверкает на его губах.
«На то у тебя голова на плечах, а не кочан капусты, чтобы строить новые планы, коли старые провалились», — скорее всего сказал бы ему Потемкин.
Перед выездом Войновича в Астрахань светлейший говорил о персидском городе Астрабаде. От этого порта — самый короткий путь до Индии. «Правда, утопающий в садах Астрабад очень далек от российских берегов, и властители его к славянам враждебны, но, завидев двадцатипушечные фрегаты, смягчатся», — рассуждал Войнович. Вдобавок он посулит им немалые выгоды.
