С ледокола передают, что там сжатие благополучно закончилось. Ледяные поля растрескались, вдоль трещин выросли гряды торосов, потом напряжение ослабло, и поля начали расходиться.
20 часов. Только что окончилась долгая беседа по радиотелефону с корреспондентами газет, находящимися на ледоколе. Отвечали на их вопросы вдвоем с Трофимовым. Вопросов было очень много, поэтому разговаривали больше часа. В заключение корреспонденты пригрозили:
- Просим вас приготовиться к нашей атаке.
Что ж, мы, пожалуй, готовы к ней. Как видно, баталия будет жаркая. На борту ледокола человек десять специальных корреспондентов, и каждому наверняка потребуется полное собрание очерков, рассказов и воспоминаний. Придется устроить очередной литературный аврал.
22 часа. Зыбь. Настоящая океанская зыбь! К нам донеслось могучее дыхание далекого Атлантического океана. Как отрадно чувствовать после двух с половиной лет мертвого спокойствия это мерное покачивание судна, видеть, как перекатываются мощные водяные валы, слышать отзвуки далекого урагана, взбаламутившего океан...
Влияние океанской зыби мы почувствовали уже несколько часов назад, - льдины периодически опускались и сходились с характерным для сжатия скрипом, лотом приподнимались и расходились. Но трудно было поверить, что это зыбь.
Я спустился на лед, лег на самую кромку и, вытянувшись во весь рост, начал наблюдать. Да, это была настоящая океанская зыбь: со строгой периодичностью в 9-10 секунд обломки льда покачивались и взаимно перемещались.
Когда я вернулся на судно, здесь уже чувствовались новые признаки зыби: висячие лампы ритмически покачивались.
Я немедленно сообщил о своих наблюдениях Белоусову. Зыбь должна довершить разрушение ледяных полей, окружающих ледокол «И. Сталин». Она раздробит их на мелкие куски, тем более что северные ветры дуют с неослабевающей силой.
23 часа. Только что снова говорил по телефону с Белоусовым. Он сообщил, что на ледоколе тоже явственно ощущается океанская зыбь. Ледяные поля ломаются и крошатся. С часу на час можно ждать, что путь к «Седову» расчистится.
Все понимают, что до встречи с ледоколом осталось каких-нибудь 7-8 часов. Повсюду кипит работа. Буторин и Га-манков докрашивают кормовой кубрик. Механики проверяют, как действует паровое отопление в судовой бане. Я, Ефремов, Буйницкий собираем документы, упаковываем материалы научных наблюдений.
Все спешат, все торопятся. В общем настроение такое, как будто бы мы сидим на вокзале и ждем поезда. Поезд немного запаздывает, и от этого нетерпение растет.
Так или иначе, дрейф уже закончен. За время дрейфа «Седовым» пройден путь в 6100 километров! Лишний час, даже лишние сутки не могут сыграть никакой роли. и судно и мы сами - в полной безопасности. Сжатия бояться больше не приходится.
Дрейф закончен... Какое огромное содержание таят в себе два коротеньких слова! Это была очень трудная, суровая школа, далекая от книжной романтики и фальшивой сентиментальности. И я горжусь тем, что наш коллектив сумел с честью ее окончить.
Еще многое будет сказано и написано о дрейфе «Георгия Седова». Специалисты подсчитают с точностью до сотых долей соленость собранных нами проб океанических вод, проанализируют измеренные нами глубины, вычислят поправки для компасов на основе наших магнитных измерений, разберутся в собранных нами пробах планктона, установят новые законы динамики движущихся льдов, уточнят пути циклонов, используют наши гравитационные измерения для уточнения формы Земли.
Вероятно, все эти новые законы, которые наука выведет на основе собранных нами материалов, будут представлять собою значительную ценность. Но ценнее их всех простой жизненный закон, получивший новое подтверждение на примере нашего дрейфа. Это закон о рядовом, советском человеке.
Когда Нансен готовился к своей экспедиции, он отобрал для участия в ней самых сильных, энергичных, волевых людей, отважившихся добровольно последовать за ним в рискованный рейс. |
Когда Бэрд собирался идти в Антарктику, он самым тщательным образом проверял каждого своего спутника, оставлял лишь самых здоровых, самых выносливых людей.
И вот в длинный перечень побед арктической науки вписывается имя нашего корабля, простого советского корабля, отнюдь не приспособленного к длительному дрейфу в полярном паке, с обычной советской командой, отнюдь не готовившейся к такому труднейшему рейсу.
Среди нашей команды были и больные люди, с трудом переносившие тяжелые условия арктических ночей, были люди, которые еще не прошли достаточной жизненной школы, не приобрели волевых качеств, необходимых полярнику, были и такие люди, которые просто не обладали достаточной квалификацией. Но это были советские люди, обладавшие высокоразвитым чувством долга перед родиной. И как ни трудно приходилось нам порой, это чувство неизменно брало верх над всеми остальными, и коллектив «Седова» постепенно крепнул, рос, мужал.
Пройдет ещё немного времени, ледокол «И. Сталин» подойдет к борту нашего корабля, освободит нас от остатков ледяного пояса, и мы пойдем к берегам родины. Как приятно и радостно возвращаться к этим берегам, когда чувствуешь, что ты выполнил порученное тебе задание, что время и труд твой не прошли даром, что коллектив сделал все, что мог...»
К родным берегам
Как долго тянется эта ночь! Тщетно пытаюсь заснуть, - сон бежит от меня. Снова и снова встаю с койки, одеваюсь, закуриваю, обхожу корабль. Из каждой каюты доносятся голоса, повсюду горит свет. Только в кубрике все тихо, - там спят уставшие за день Буторин, Гаманков, Гетман, Шарыпов, Мегер.
Вахту несет Александр Петрович Соболевский. Нервно пощипывая свою бородку, доктор то и дело поглядывает на часы. Он поспорил с Андреем Георгиевичем, который должен его сменить, что встреча с ледоколом произойдет до передачи вахты.
В радиорубке дремлет, облокотясь на стол, Полянский. Все убрано по-походному. Приемник настроен на волну радиостанции ледокола, - первый же вызов разбудит радиста.
Над кораблем ползут низкие тяжелые тучи. Ни одна звезда не блеснет, ни один луч полярного сияния не нарушит унылого однообразия ночи. И даже огни "ледокола, который стоит где-то совсем близко, окончательно затерялись в тумане. Темно. Так темно, что не увидишь и собственной ладони, если протянешь руку перед собой. Только свист ветра, шорохи разбитых зыбью льдов да мороз, пощипывающий щеки, напоминают о том, что под тобою палуба дрейфующего корабля.
Наконец часовая стрелка подползает к цифре 3. Это значит, что на ледоколе, где живут не по гринвичскому, а по московскому времени, уже 6 часов утра. Сейчас он должен двинуться к нам. И в самом деле, заглянув в радиорубку, я вижу, что Полянский, разбуженный сигналом приемника, уже записывает:
«Сейчас выступаем поход тчк Зажгите лампу гротмачте...»
Всего несколько минут требуется механикам для того, чтобы запустить «Червоный двигун» и дать ток от аварийной динамомашины. Лампа на гротмачте вспыхивает и заливает всю палубу ослепительно ярким сиянием. Но за пределами палубы ночная темень по-прежнему стоит глухой, непроницаемой стеной. Как ни вглядываемся мы с Соболевским вдаль, нам не удается разглядеть ни малейшего проблеска прожекторов ледокола.
Проходит час, другой, третий... Ледокол движется, подходит к нам ближе и ближе. Но мы по-прежнему не видим его, и это раздражает.
Соболевский готовился к сдаче вахты. Теперь уже ясно, что пари проиграно, - ледокол придется встречать не ему, а Андрею Георгиевичу. Доктор зол и нахмурен. Но в тот самый момент, когда Андрей Георгиевич уже выходит на палубу, совершенно внезапно в каком-нибудь километре от нас открываются сразу десятки огней ледокола. Густой туман, разделявший нас, рассеялся как-то мгновенно, словно занавес поднялся. И это неожиданное появление ледокола буквально потрясает нас.
Могучий флагманский корабль идет у нам напрямик, строго по радиопеленгу, легко преодолевая разрушенный зыбью лед. Мощные судовые прожекторы, ослепительные юпитеры кинооператоров, полное палубное освещение, огни иллюминаторов - все это вместе взяток составляет какой-то удивительный праздник света. Мы отвыкли за эти годы от такого богатого освещения, и теперь, ослепленные ярким светом, немного растерянные, мечемся по палубе, точь-в-точь как куры, которых ночью спугнули с насеста.
Ледокол И. Сталин
Мы долго гото вились к этой встрече, мысленно представляя ее во всех деталях, чтобы чего-нибудь не упустить. Но вот ледокол уже совсем рядом с нами, а мне кажется, что мы все еще не готовы. От одной мысли о том, что флаги расцвечивания еще не подняты, что и кубрике еще опят, что люди еще не одеты в малицы, можно прийти в отчаяние. Мы ведь условились встретить ледокол в полном арктическом обмундировании.
- Скорее, скорее! - тороплю я доктора. - Сейчас же будите Буторина! Мы ничего не успеем сделать...
