И вот хлынули эти высокие волны о брег, и не успевали они пасть и рассыпаться о песчаное золото, как расступались и выходили из каждой волны человеческие фигуры – впрочем человеческие ли?
Первым вышел исполин с густыми синими волосами, синими же усами и длинной синей бородою, на берегу он одел шлем и теперь только борода синим своим хвостом торчала из под него. Вслед за ним чредою выходили все новые фигуры: совсем молодые юноши, тоже с синими волосами, но без усов и бороды и все они надевали шлемы.
Телом они походили на людей, но чешуя, а не кожа, блестела на солнце, чешуя же заменяла им одежду и только лишь набедренные повязки прикрывали их наготу.
Вслед за молодцами из вод появилась целая дельфинья стая. На их спинах были закреплены выделанные из янтаря сундуки, которые и принялись сгружать на песок жители моря…
Выходцы из моря ровными рядами подошли к дубу, и впереди – исполин с синей бородой, а за ним следом – бравые молодцы, у каждого из которых теперь можно было разглядеть изогнутый, похожий на плавник какой–то рыбы, клинок. Все они несли янтарные сундуки.
Кот ученый негромким голосом объяснял:
– Впереди – посланник морского царя, Сиавир и вместе с ним его свита – они идут с дарами к Авине. Вместе с ними вы и пойдете…
…И вот уже растаял позади дуб со златою цепью, и пение ученого кота слилось с пением диковинных птиц…
Они шли по широкой тропе, на которых виделись диковинные следы. Тропа шла прямо, иногда перекидываясь мостиком через глубокие озера и реки, вода в которых была так лучисто светла, что видно было и глубокое дно, на котором колыхались подводные сады. Не раз, на протяжении их пути, светлые стены лесов, расступались и они шагали по широким лугам, усеянным цветами.
Все здесь было покойно: в воздухе мирно порхали большие бабочки, жужжали средь цветов собирающие нектар пчелы, табуны лошадей выходили на водопои к озерам, два прекрасных единорога, столь же белых, как тонкое облачко, бежали среди цветов, а небо здесь было не тем бесконечно возвышенным, глубоким, недосягаемым и потому таким влекущим и волнующим – нет – небо здесь было совсем иным: особенно близким, словно бы прильнувшим в нежном поцелуе к земле, такое небо может быть только во сне; казалось, стоит протянуть руку и можно уже коснуться и обнять белые облачка, подпрыгнуть и уже дотянуться до самой вершины, до самого купола. И все вокруг было таким же близким, светлым. И более того чем дальше шли они по тропе тем светлее все вокруг становилось. Синебородый Сиавир, который так не разу и не снял своего шлема, посмеивался:
– Кот ученый подшутил над вами! Здесь все дороги ведут ко дворцу прекрасной Авины, здесь невозможно заблудиться. Коту просто нужна была компания вот он и задержал вас до нашего прихода. Ха–ха!
Тут однако надо сказать что кот ученый при расставании сделал очень ценный подарок – скатерть самобранку. Теперь им не надо было думать о еде. На Лукоморье, правда, они обходились и без скатерти – вокруг на ветвях, на кустах и из земли росло множество всяких плодов. Раз, на их дороге встала печка, которая говорила человеческим голосом и предлагала попробовать пирожков…
… Ещё несколько часов блаженного, сладкого сна. Дорога ведущая среди милых образов…
Вокруг них колыхалась, кажущаяся бесконечной березовая роща – это были вечно юные березки. Нежная кора их была бела, а зеленовато–небесные кроны столь густы, что походили на застывшие недвижимо облака. Кое где меж березок стояли осины со стволами более темными…
И тут Оля воскликнула – словно солнце всей своей лаской землю объяло:
– Алешенька, посмотри на это чудо… Посмотри только…
Алеша в растерянности огляделся, и вот что увидел: солнце поднималось из облачного покрывала и лучи его бежали, все приближаясь, по березам. Словно светлый дождь падал из близкого неба к Лукоморью. Все ближе–ближе… Там где лучи обвивали березки, кроны их вспыхивали каким–то неземным, лазурным и зеленым цветом, вспыхивали ослепительной белизной и стволы, и переливчатыми живыми золотистыми вкраплениями меж ними загорались стволы осинок. И по всему лесу бежал шепот, или тихое пение. И вот уже весь лес сияет, весь белый–белый, наполненный светом; казалось – до света можно дотронуться, он, волшебными лебедиными стягами, витал меж деревьев.
Алёша тихо улыбнулся, ничего не сказал… Среди сияющего царствия жизни, на него больно было глядеть – щеки ввалились больше прежнего; в глазах – страшная усталость, мука. Ведь он всё это боролся с постоянно накатывающимися приступами злобы; несколько раз поддавался, и тогда берёзки, возле которых проходили они темнели, сгибались – Алёша скрежетал зубами, и выкрикивал:
– Простите меня!.. Молю вас – пожалуйста, пожалуйста – простите…
И, спустя несколько мгновений, уже вновь приходилось ему вступать в борьбу с медальоном – вновь скрежетал зубами, изгибался. Среди счастливого пения слышались его болезненные стоны, Оля, сама бледная, сама на тень похожая, всё хотела обнять, обласкать его, светом своим возродить, а он, безумец, то диким, бешеным вскриком отгонял её, то со страстной мольбой призывал – она подходила, а он отдёргивался, и в глазах его клокотала тьма…
– Скоро–скоро уже подбадривал и их и себя Дубрав…
Вскоре сияющий лес расступился и пред ними предстало широкое озеро. Так же как и лес, оно было озарено, причем лучи исходили не из неба, а из его глубин. Всё дно его было покрыто крупными, жемчужного цвета травами, а на глади кружили в величавом, радостном, весеннем танце лебеди, такие же белые и светлые как и березки, как и все в этом месте. В центре озера, из самых вод поднимался дворец созданный, казалось, из огромного алмаза, и солнце переливалось в сотнях радуг, которые повисли в трепещущем воздухе.
От берега ко дворцу перекинулась еще одна радуга – хрустальная. Лишь вблизи ясно стало, что – это мост: он дугой, без всяких подпор, повис над озером и оттого казался воздушным и хрупким.
Алеша первым ступил на этот мост и не пошел, а уже побежал ко дворцу, оставив позади всех, кроме Ольги…
А на встречу им из хрустального дворца вышла прекрасная Дева. Была она высока и стройна. Длинное белое платье, обхваченное золотистым поясом, трепетало в легких воздушных колебаньях и было так невесомо легко, что, казалось, сотканным из небесного облачка. Длинные, необычайно густые белые волосы ниспадали хрустальными потоками на ее плечи и трепетали там, словно живые воды. Светлый лик ее озаряла печальная улыбка.
Только разгоряченный Алеша подбежал, она протянула ему лебединую руку и проговорила голосом звучным, в котором слышалась великая сила и в тоже время голосом необычайно женственным, так говорила бы нежная мать:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
