Автор цитируемой статьи подчеркивает, что приводит примеры, «случайно выхваченные из сотен подобных за один только месяц [1929 года]».
Учебные заведения Ленинграда. «Сообщения об антисемитских инцидентах поступали из Областного торгово-промышленного техникума, из Института коммунального хозяйства, из Ленинградских реставрационных мастерских, из Политехнического института, Химико-фармацевтического техникума, из Художественно-промышленного техникума при Академии художеств. В последнем студенты керамического отделения травили студента Левитана. Когда показательный суд выгнал из техникума двух братьев-зачинщиков, все их сокурсники, а так же другие студенты, подписали заявление с просьбой восстановить хулиганов».[737]
В одной из школ учительница обществоведения заявляет на уроке:
— Факт употребления евреями христианской крови в мацу можно считать установленным. Примером может служить дело Бейлиса.
— Но Бейлиса оправдали, — возражает кто-то из учеников.
— Присяжные были подкуплены.
Учительницу не поставили «вне закона», не упекли на Соловки. Вместо обществоведения ее нарядили преподавать литературу.[738]
А вот и питерский пролетариат, главная опора большевизма и пролетарского интернационализма: «Оскорбления и травля евреев, избиения на антисемитской почве стали, судя по прессе, обычными явлениями на заводах… Попытки добиться общественного осуждения антисемитов часто наталкивались на сопротивление. Когда хулиганов, избивших до потери сознания еврея-студента, вызвали в администрацию, на их защиту пришел весь курс. Административные меры наказания за антисемитизм на производстве общественной поддержкой не пользовались. Другое дело — антисемитский дебош, устроенный посреди улицы одиноким алкоголиком; в этом случае суд мог без проблем засадить дебошира в тюрьму и затем выслать на три года из Ленинграда».[739]
Вне Ленинграда, но в пределах губернии:
«В машинной школе Кронштадта партийные и комсомольские организаторы называли учащихся евреев не иначе как „жидовская морда“, на лесопильном заводе коммунист и бывший комсомольский руководитель Новиков откровенничал: „Евреи — самая вредная нация. Если бы я мог, я бы их сам собственными руками передушил до одного. На польском фронте я 900 евреев перестрелял“».[740] (Воевал, надо полагать, за красных; иначе трудно было бы ему стать коммунистом и комсомольским вожаком).
В Пскове, в рабочем общежитии завода «Металлист», 17-летний комсомолец Трофимов садистски измывался над своим соседом по комнате Леонидом Большеминниковым — при молчаливом одобрении остальных обитателей комнаты. Леонид старался приходить попозже и тотчас юркал в постель, закутывался в одеяло и молча сносил оскорбления, что, видимо, только распаляло юдофоба. После того, как Леонид пожаловался в заводоуправление, Трофимов пригрозил: «Убью!». Поздно вечером, когда Леонид, как обычно, юркнул в постель, Трофимов схватил топор и с криком «Убью!» два раза рубанул по одеялу. Увидев, что жертва еще шевелится, ударил третий раз. Затем спокойно умылся, переоделся и отправился в клуб — на танцы. При задержании объяснил: «Я его убил за то, что он жид».
Попытка использовать дело Трофимова для кампании против антисемитизма, провалилась. Выступавшие на митингах ерничали, предлагали наградить убийцу премией в тысячу рублей. Группа школьниц писала узнику нежные письма, посылала посылки. Девочки раздобыли фотографию героя и размножили ее, чтобы у каждой перед глазами был его лик. Вместо «вышки», положенной по закону, Трофимов был осужден на 10 лет лишения свободы, но «под давлением общественности» срок тут же был сокращен вдвое.[741]
О «райских условиях жизни» красноречиво повествует стихотворение В. Маяковского «Жид». Опубликованное в «Комсомольской правде» 15 июня 1928 года, оно перечитано заново В. Порудоминским, который отслоил пропагандистскую риторику от фактографической основы этого произведения, не блистающего артистизмом, но интересного для понимания духа времени.[742]
«Это слово [жид] слесарню набило доверха, / в день, когда деловито и чинно / чуть не насмерть „жиденка“ Бейраха / загоняла пьяная мастеровщина», — цитирует В. Порудоминский и, «припадая воспаленной губой к реке по имени „Факт“», поясняет: «Весть о „деле Бейраха“ выплеснулась на газетные полосы из Иванова-Вознесенска. Там, на одной из фабрик шесть мастеров-электриков долго, с садистской жестокостью измывались над 15-летним учеником-„жиденком“. Статья об этом в „Комсомольской правде“ от 22 февраля 1927 года так и называлась — „Жиденок“. „Бейраха, — цитирую одно из тогдашних изданий, — били руками, иногда драли ремнем, а потом стали раздевать и прижигать индуктором. Когда же он кричал и плакал, негодяи гоготали и пинали его сапогами. В стакан с чаем бросали окурки и требовали, чтобы „жиденок лакал“. Заколачивали ящик с инструментом дюймовыми гвоздями, клещи убирали, и, под раскатистый хохот, разбирая в кровь руки и обрывая ногти, Бейрах вручную должен был отдирать доски“… Кончилось тем, что мальчика едва не забили до смерти».[743]
Вот еще один перечитанный заново фрагмент: «Это слово [жид] шипело над вузовцем Райхелем, / царских дней подымая пыльцу, / когда „христиане“-вузовцы ахали / грязной галошей „жида“ по лицу».
«В строках о „вузовце Райхеле“ Маяковский допускает поэтическую вольность», — уточняет В. Порудоминский и поясняет, что галошей по лицу, чтобы не марать рук, «ахали» студентов-евреев в Харьковском геодезическом институте; а Аркадий Райхель учился в музыкальном техникуме, его «ахали» просто кулаками, под руководством секретаря парторганизации, который не терпел белоручек.[744]
Подробности автор работы (а в свое время — В. Маяковский) почерпнул из статьи в той же «Комсомолке»: «Письма с Украины. Антисемитизм в вузах». «Здесь находим весьма впечатляющую картину травли евреев-студентов. Мучители из числа молодых людей, устремленных к обретению высшего образования, поочередно сменяясь, не дают жиду спать, с каковой целью обливают его в постели холодной водой, будят ударами линейки по голове, колют пятки иглой кронциркуля. Беременную студентку-жидовку „расстреливают“ ударами футбольного мяча по животу».[745]
Как писал составитель сборника «Неодоленный враг» В. Вешнев, «антисемитизм в нашей стране — одно из позорнейших пережитков прошлого. К сожалению, у нас еще много темноты, бескультурья, в атмосфере которых держатся как это, так и другие уродливые явления: алкоголизм, хулиганство, религиозные предрассудки и проч. Со всеми ими мы ведем беспощадную борьбу».[746]
Но «беспощадная борьба» не давала эффекта, ибо власть осуждала преследование евреев на словах и насаждала на деле (как, кстати, и алкоголизм). «В ходе ликвидации НЭПа [и раньше, но в ходе ликвидации кампания усилилась] на скамью подсудимых то и дело попадали многочисленные петроградские [и московские, одесские, и т. д. ] евреи — торговцы, нэпманы, советские хозяйственники, о чем подробно сообщали газеты. Два месяца, с января по март 1927 г., в Губсуде слушалось дело „шоколадных фабрикантов“ Маггида и Рывкина, обвинявшихся в даче взятки банковскому служащему Шапиро и в сокрытии доходов. Некий Иоффе, председатель трудартели, был посажен за растрату. Правление артели, состоявшее из жен репрессированных „торгашей и нэпманов“, было разогнано».[747]
Митингов в защиту Маггидов и Рывкиных никто не устраивал, смягчения приговоров не требовал. «Многочисленные газетные материалы о „плохих“ евреях только подливали масла в огонь антисемитизма», — констатирует исследователь.[748]
Н. И. Бухарин, выступая в 1927 году на 24-й Ленинградской губернской партконференции, особо остановился на росте антисемитизма в стране.[749] Население Москвы и Ленинграда «не видит еврейских бедняков и рабочих, заполняющих западные губернии, а знакомо только с теми евреями, кто преуспел более других и вырвался в крупные города, то есть с нэпманами и интеллигенцией. Конкуренция в бизнесе, на рынке труда и в интеллигентских профессиях — вот что порождало антисемитизм, по словам Бухарина».[750]
Вполне марксистское объяснение, но очень далекое от реальности: хотя среди нэпманов было много евреев, лишь небольшая часть евреев была нэпманами. Их травили в газетах, воспроизводя снова и снова клишированный образ «жида» — жулика и стяжателя, а галошей по лицу «ахали» Райхилей и Бейрахов в рабочих и студенческих общежитиях, поджигали на них рубахи в трамвайных депо, сыпали известь в глаза на стройках. Такая «райская» жизнь «вместе» не многих устраивала. Их тянуло подальше от этого рая, «отдельно».
