и сейчас перед ней лежала сенсация, это было совершенно точно.
Всё же, написать заказную хвалебную статью сейчас и разоблачающую позднее, не доставило бы ей неприятностей. Тем не менее, с мгновения, когда она вошла в комнату, что-то в девочке вызывало в Рите глубокую тревогу.
Ощущение такое, словно лицо девочки натянули на череп, и это было смутно неправильно. То, как она двигалась, словно кто-то влез в чужую кожу, словно там таилось нечто, только и ждущее момента, чтобы вырваться из-под кожи и поглотить Риту.
Также это беспокоило не только её человеческое я. Жук всегда был внутри Риты, и эта часть её кричала: «хищник».
На первый взгляд, девочка выглядела как любой другой ребёнок её возраста. Она носила ту же форму, и волосы её не то чтобы слишком отличались. Может, дело было в том, как она таращилась, не моргая, с выражением лица, непохожим ни на одного другого ребенка из тех, что повидала Рита.
Может, дело было в явных попытках доминирования, выглядевших нелепо в свете того факта, что девочка была крошечной ученицей первого курса.
— У людей есть вопросы, — сказала Рита, не глядя на карликового профессора. — И они заслуживают ответов.
Эберт глубоко вдохнула. На мгновение она выглядела так, словно собиралась сказать что-то едкое; в ходе интервью девочка становилась всё агрессивнее, но внезапно странное чувство спокойствия снизошло на её лицо.
— Мы были в отпуске, — тихо сказала Эберт. — Впервые за долгое время моих родителей не донимали рабочие проблемы, и наконец-то мы снова могли быть семьей. Нападение произошло из ниоткуда. Я не помню на самом деле, что произошло; говорят, что после атаки у меня остались какого-то рода повреждения мозга.
Травма мозга могла объяснить некоторые из её поведенческих проблем, и может даже её странную мимику и жесты. Тем не менее, что-то было не так с рассказанным девочкой. Откуда взялась эта внезапная, печальная искренность? Было ли это игрой, или девочка оказалась настолько травмирована, что теперь словно многочисленные люди жили в одном и том же теле?
— Насколько сложно будет волшебникам заставить приезжих магглов просто... исчезнуть? — спросила Эберт. — Сделать так, чтобы записи исчезли, чиновники забыли. Удивляет только то, что они не проделали подобного со всеми.
Она говорила об убийцах магглов. Рита ощутила внезапный всплеск возбуждения. Она пыталась осветить этот вопрос, но Министерство полностью заглушило её попытки. Её редактор отказался даже смотреть на всё, что она написала по этому вопросу, до такой степени, что у неё было побуждение накатать анонимную статейку в Придиру, лишь бы хоть как-то дать ход делу.
Она подалась вперёд:
— И это оставило тебя в полном одиночестве? — спросила Рита.
Эберт кивнула.
Если бы Рита как следует пригляделась, то почти смогла бы увидеть слезу в уголке глаза Тейлор. Она убедилась, что перо сделало пометку об этом. Слеза могла быть игрой света.
Может быть, написание статьи, которой от неё ждут, не будет изменой её журналистским принципам. В конце концов, что было более вероятным, что одиннадцатилетняя магглорожденная подчинила Книгу, и Перо, и Шляпу, и все другие защиты, имевшиеся в Хогвартсе, или что она на самом деле была жертвой, которой, судя по всему, являлась?
Её магия проявилась поздно, вероятно в то время, когда её пытали. Эта стихийная магия объясняла, как ей удалось выжить, в отличие от родителей.
История об отважной девочке, оказавшейся в состоянии справиться с трагедией, дабы принести изумительное открытие, будет хорошо продаваться. Она может интерпретировать поведенческие проблемы как временные побочные эффекты травмы, полученной из-за того, что с ней случилось. Она, вероятно, сможет написать достаточно о том, что случилось с Эберт, дабы суметь вытащить наружу некоторую информацию об убийцах. Ей придётся быть осторожной и намекать вместо того, чтобы утверждать всё прямо, но эта девочка может оказаться средством воздействия, необходимым ей, дабы косвенно донести историю.
— Какие чувства в тебе это вызывает? — спросила она.
Это был банальный вопрос, но дети зачастую были глупы и не так уж хороши в самовыражении. Иногда приходилось вытаскивать из них информацию, и простые, грубые методы зачастую подходили лучше всего.
Расплачутся — тем лучше. В конце концов, эмоции продавали газету гораздо лучше пресных фактов. Именно ритино управление эмоциями, стоящими за историей, делало её репортёром номер один в газете.
Конечно, во всей газете было всего лишь три репортёра, и двое других были в командировке. Дамблдор запрашивал кого-то из них, что вывело из себя Риту, но она понимала. Дамблдор хотел заказную хвалебную статью, а Рита точно была известна не благодаря им.
Дамблдор пристально смотрел на неё во время их разговора так, словно мог прочесть её разум. Принимая во внимание его силу, возможно, что он и правда мог.
От вопроса Риты девочка скривилась.
— Пишите, что хотите, — сказала она. — Всё, что я скажу, будет лишь крошечной степенью того, что я ощущаю на самом деле. Печаль? Это даже и близко не передаёт то ощущение, когда теряешь весь мир. У меня были друзья, которых я никогда больше не увижу, семья, потерянная теперь навсегда. Сержусь ли я? Ярость тут больше подойдет; когда я стану достаточно взрослой, то собираюсь найти тех, кто сотворил такое с дорогими мне людьми, и тогда они поплатятся.
Рита уставилась на неё.
Девочка говорила о том, что устроит охоту на Пожирателей Смерти, так, словно это было уже решённым делом. Она не выказывала никакого страха от этой мысли, вместо этого в её глазах мелькали проблески предвкушения.
Ощущение нахождения в одной комнате с хищником усилилось, и к своему удивлению Рита ощутила, что начала потеть.
— Есть те, кто шепчутся, что ты можешь стать следующей Тёмной Леди, — наконец сказала Рита.
— Считаете, мне следует? — спросила девочка.
Её удивительно пустые глаза повернулись в направлении Риты, и звучало всё так, словно ответ на вопрос не имел большого значения для неё. Девочка принудила себя улыбнуться, и это выглядело устрашающе, словно кожу натянули на скелет.
— Шучу. Я обычная ученица Хогвартса.
Это было величайшей ложью, которую Рита слышала со времен заявления, что Корнелиус Фадж на самом деле поддерживал магглорожденных. Он использовал это заявление просто как тактику в своей предвыборной кампании, чтобы усесться в
