кресла, но не расслабился, а устремил внимательный взгляд на улицу. После довольно продолжительной паузы он испугал Филлипса громким вздохом облегчения, когда поднялся со стула у окна и начал расхаживать по комнате.
– На сегодня все, – сказал он. – И действительно, такой труд утомляет.
Заинтригованный, Филлипс окинул улицу взглядом. Вечерело, и поскольку фонари еще не зажгли, громада Музея постепенно утрачивала четкость очертаний; на тротуарах, тем не менее, было многолюдно и шумно. Художник с противоположной стороны улицы собирал свои принадлежности и размазывал яркие рисунки, и где-то ниже с лязгом закрылись ставни. Филлипс не видел ничего, что объяснило бы внезапный отказ мистера Дайсона от своей роли наблюдателя, и все эти коварные загадки начали раздражать этнолога.
– Знаете, Филлипс, – сказал Дайсон, непринужденно расхаживая по комнате, – расскажу вам, как я работаю. Я придерживаюсь теории невероятности. Теория вам неизвестна? Я объясню. Предположим, я стою на ступенях собора Святого Павла и высматриваю проходящего мимо слепца, который к тому же хром на левую ногу: представляется крайне маловероятным, что я увижу такого человека, прождав час. Если я подожду два часа, степень невероятности уменьшится, но все равно будет значительной, да и наблюдение в течение целого дня не слишком увеличит надежды на успех. Но предположим, я буду занимать один и тот же наблюдательный пост день за днем, неделю за неделей – вам не кажется, что в этом случае невероятность будет постоянно уменьшаться, ослабевать день ото дня? Вы же видите, что две непараллельные линии постепенно сближаются, стремясь к точке пересечения, пока, наконец, они и впрямь не пересекутся, тем самым аннулировав невероятность? Так я и обнаружил черную табличку: действовал в соответствии с теорией невероятности. Это единственный известный мне научный принцип, позволяющий отыскать незнакомца среди пяти миллионов человек.
– Вы рассчитываете при помощи этого способа найти того, кто поможет ее истолковать?
– Конечно.
– И убийцу сэра Томаса Вивиана тоже?
– Да, я рассчитываю схватить человека, причастного к смерти сэра Томаса Вивиана, точно таким же образом.
Остаток вечера после ухода Филлипса Дайсон посвятил неторопливым прогулкам, а глубокой ночью вернулся к своим литературным трудам – продолжил преследовать фразу, как он это называл. Следующим утром он вновь занял сторожевой пост у окна. Еду ему приносили прямо к столу, и он ее поглощал, не отрывая глаз от улицы. Время от времени поневоле устраивая кратчайшие перерывы, литератор продолжал наблюдения весь день и счел возможным покинуть пост лишь с наступлением сумерек, незадолго до того, как во тьме вспыхнули звезды газовых фонарей, ставни опустились, а уличный рисовальщик безжалостно уничтожил все, что успел сотворить. Дайсон раз за разом возобновлял свое неустанное бдение, пока домовладелица не пришла в замешательство и ужас от такого бесплодного упрямства.
И вот однажды вечером, когда игра света и тени только начиналась, а под чистыми, безоблачными небесами все выглядело отчетливым и сияющим, настал долгожданный момент. Мужчина средних лет, бородатый и сутулый, с проседью на висках, медленно шел по северной стороне Грейт-Рассел-стрит, приближаясь с восточного конца. Проходя мимо музея, он бросил взгляд на здание, вследствие чего поневоле увидел труды рисовальщика и его самого, сидящего рядом со шляпой в руке. Бородатый незнакомец на мгновение замер, слегка покачиваясь взад-вперед, словно в раздумьях, и Дайсон увидел, как его кулаки крепко сжались, спина задрожала, а видимая сторона лица исказилась от неописуемых мук приближающегося эпилептического припадка. Дайсон вытащил из кармана шапку, рывком распахнул дверь и ринулся вниз по лестнице.
Когда он выскочил наружу, сильно взволнованный бородач развернулся и, не обращая внимания на прохожих, как безумный помчался к Блумсбери-сквер, в противоположном направлении относительно прежнего курса.
Мистер Дайсон подошел к уличному рисовальщику, дал ему немного денег и тихо проговорил:
– Можете больше это не рисовать.
Затем литератор тоже повернулся и зашагал по улице в другую сторону. Таким образом, расстояние между ним и человеком со склоненной головой неуклонно увеличивалось.
История сокровищницы
– Есть много причин, по которым я предпочел устроить эту встречу у вас дома, а не у себя. В основном, вероятно, я подумал, что этот человек почувствует себя более непринужденно на нейтральной территории.
– Честно говоря, Дайсон, – признался Филлипс, – я испытываю нетерпение и неловкость разом. Вы знаете мою позицию: суровые факты; материализм, если хотите, в его самой грубой форме. Но что-то во всей этой истории с Вивианом вызывает у меня некоторое беспокойство. Как же вам удалось уговорить этого человека прийти?
– У него преувеличенное мнение о том, на что я способен. Помните мой рассказ о доктрине невероятности? Когда она действительно срабатывает, результаты кажутся поразительными человеку, не посвященному в тайну. Часы пробили восемь, не так ли? А вот и дверной звонок.
Они услышали шаги на лестнице. Вскоре дверь открылась, и в комнату вошел мужчина средних лет, понурый, бородатый и с седыми висками. Филлипс взглянул на его лицо и увидел гримасу ужаса.
– Добро пожаловать, мистер Селби, – сказал Дайсон. – Это мистер Филлипс, мой близкий друг, – нынче вечером мы у него в гостях. Вам что-нибудь нужно? Что ж, давайте выслушаем вашу историю – я уверен, она весьма необычна.
Мужчина заговорил глухим и немного дрожащим голосом, вперив взгляд в пустоту, как будто видя там нечто ужасное и понимая, что это зрелище будет сопровождать его днем и ночью до последнего вздоха.
– Уверен, вы простите, если я обойдусь без вступления, – начал он. – То, что я должен поведать, лучше рассказывать быстро. Итак, я родился в отдаленной части западной Англии, где сами очертания лесов и холмов, а также извилистые ручьи в долинах подталкивают человека с развитым воображением к мыслям о мистическом. Когда я был ребенком, меня окружали высокие, округлые холмы, дремучие леса и укромные долины, их изобилие порождало многочисленные грёзы, весьма далекие от пределов здравого смысла, а когда я стал старше и начал изучать отцовские книги, инстинкт повел меня, словно пчелу, ко всему, что могло напитать эти фантазии. Таким образом, совокупность архаичных и загадочных книг, а также безумные легенды, в которые по-прежнему тайком верили старики, подвели меня к твердому убеждению в существовании сокровища, некоего тайника давным-давно вымершей расы, который по-прежнему пребывал где-то под холмами, и я мог думать лишь о том, как обнаружить эти груды золота – мнилось мне, они лежат в считанных футах под зеленым дерном. К одному месту меня особенно тянуло, будто колдовством: это был курган, куполообразная гробница забытого народа, венчающая гребень могучего горного хребта; и я часто задерживался там летними вечерами, сидел на известняковой глыбе на вершине
