Видаль вышел, а я, дождавшись окончания времени процедуры, собрал иглы и подошёл к Перелле.
– Мой господин, позволь попросить…
Тот повернулся ко мне всем грузным корпусом – то ли из-за старой раны, то ли из-за простуды шея Переллы утратила подвижность.
– Проси… – вздохнул он. – Нужно что-нибудь для лечения Эсклармонды? Так передай жене, пусть даст что потребно. Скажешь, я велел.
– Господин, позволь мне пойти с отрядом твоих воинов.
На лице Переллы отразилось недоумение.
– Ты? В Авиньонет? А за каким дьяволом? Лучшие воины крепости будут оспаривать друг у друга право поохотиться на доминиканских крыс, а тут – ты. Да меня на смех поднимут! Ты когда-нибудь меч в руках держал?
– Нет…
– А копьё?
– У меня есть кинжал.
Перелла рассмеялся. Его смех был похож на кашель.
– Да ты никак от очага угорел! Иди, продышись! Ты – целитель, и люди говорят, неплохой. Да если бы и был плохой, всё равно, другого у нас нет. Твоё дело – лечить, и кроме тебя этого никто не может. А выпустить кишки десятку попов – дело нехитрое, на это много умения не надо.
Я понял, что сейчас Перелла выгонит меня из комнаты, и всё будет потеряно, больше он не станет меня слушать. Поэтому я сказал:
– Господин, среди монахов Трибунала есть некий Юк де Сент Сирк, в Тулузе его люди похитили и держали в заточении мою жену, она чудом выжила, но потеряла ребёнка.
Перелла нахмурился.
– Кого похитили, твою Альду?
– Да, в то время меня не было в Тулузе, а Сент Сирк командовал Белым братством, отрядом головорезов при епископе Фульконе. Он давно вожделел к моей жене, вот и решился на похищение. Он не знал, что Альда тогда была в тягости. Нам удалось вытащить её из крепости, но ребёнка она не доносила. Тогда я пытался убить трубадура, но он ускользнул от меня. Теперь Господь отдаёт его в мои руки.
Перелла долго молчал, что-то обдумывая, потом сказал:
– Хорошо, ты пойдёшь. Но подбери себе кольчугу по росту и какой-нибудь шлем, в арсенале их полно. Сумеешь выбрать сам или послать с тобой кого-нибудь из воинов?
Я не мог скрыть от Альды предстоящее дело, да и не хотел кривить душой. Она побледнела и сунула руки под мышки, чтобы скрыть дрожь пальцев.
– Я не могу сказать тебе «Не ходи», ибо месть – право мужчины. Я давно не держу зла на этого глупца, но если ты считаешь, что должен отомстить, иди и отомсти. Я только прошу тебя: вернись, потому что если ты не вернёшься, месть потеряет смысл, и умрёт не один, а двое. Помни это. Когда ты идёшь?
– Этой ночью.
– Благослови тебя Господь…
…и тут в замковый покой вбежал де Кастр. Старик был так взволнован, что я поспешил усадить его, потому что всерьёз опасался мозгового удара.
Присев на миг, епископ вскочил и вцепился скрюченными пальцами в мою одежду.
– Ты слышал?! – прохрипел он.
– О Святом Трибунале в Авиньонете? Слышал. С ним разберутся люди Переллы.
– А ты знаешь, зачем они сюда приехали?
– Понятия не имею.
– Копьё!
– Что-что?
– Они наверняка привезли Копьё, часть Великой Триады! Ты обратил внимание, как выстроен Монсегюр?
– Нет. Да я, признаться, и не интересуюсь крепостной архитектурой. Ну, замок как замок.
– В пропорциях стен и башен Монсегюра скрыт потаённый мистический смысл. Сейчас это просто крепость, но когда-то он был построен как храм под светом Солнца, Луны и звёзд. Его овевает свежий ветер и омывают чистые дожди, он готов к свершению великого обряда, нужен только предмет силы, и монахи везут его! Но обряд не должен свершиться! Вернее, он должен свершиться, но не так, как хотят они. Я сам проведу его, но для этого потребно Копьё!
– Откуда вы знаете, что монахи везут именно Копьё и именно в Монсегюр?
– Знаю! Чувствую! Этой ночью решится всё. Если удастся отнять Копьё у доминиканцев, то мы будем в шаге от объединения Великой Триады. И тогда… Я пошёл к Перелле, я умолял его взять меня в отряд, но он отказал. Он сказал, что ему хватит одного ненормального, то есть тебя, прости меня, Павел. Поэтому Копьём должен завладеть ты!
– Но…
– Никаких «но». Ты хранитель Книги, Копьё почувствует её. Принеси мне Копьё, прошу тебя, умоляю!
Епископ показался мне на грани безумия, и тогда я сказал:
– Обещаю. Если Копьё будет в Авиньонете и я почувствую его, я принесу вещь силы в Монсегюр. Клянусь.
– Тогда всё в руках Господа, – внезапно успокоившись, сказал епископ. – Этой ночью я буду молиться за тебя.
Глава 30
Ночную скачку в Авиньонет я почти не запомнил. Воины освещали дорогу факелами. Мне факел не дали, потому что управлять конём, держа поводья в одной руке, я не умел. Кроме того, факел нужно было держать на отлёте, чтобы обезумевший от ожога конь не наделал на горной тропе бед. Лошади шли рысью, факелы освещали только кусок тропы под их копытами. Я был поглощён мыслью о предстоящей схватке с трубадуром, представляя себе совершенно невероятные и пугающие картины. Наверное, так изводит себя каждый, кто идёт в первый бой. Воины из нашего отряда были совершенно спокойны, они ехали, как на прогулку, иногда обмениваясь пустяковыми фразами и грубыми шутками. Для них предстоящий бой был обычным делом, а может, даже забавой.
Внезапно Видаль остановил отряд.
– Туши факелы! – скомандовал он. – Подъезжаем. И чтобы тихо! Языками не чесать, мечами не звенеть.
Факелы полетели на землю и зашипели в снегу, разбрасывая искры. Дальше отряд ехал шагом. Поплутав немного по тёмным улицам, Видаль завёл отряд во двор заброшенного дома. Все спешились.
– Закрывай ворота! – скомандовал он. Двое воинов кинулись исполнять приказ, остальные, привязав коней, зашли в дом. Кто-то чиркнул кресалом и зажёг огарок сальной свечи, предусмотрительно захваченный из замка.
– Свечу на пол! – сдавленно прикрикнул Видаль. – Ещё не хватало, чтобы нас увидели с улицы!
– Да кто увидит-то? – лениво возразил воин со свечой, – в деревне давно все спят…
– Где это мы? – спросил я Видаля. – Чей это дом?
– Ничей, – спокойно ответил он. – Это приют для прокажённых.
– Что-о?!! Я не ослышался?!
– Не ослышался, – усмехнулся воин. – Не трусь, прокажённых здесь нет, и вроде бы никогда не было. Просто по королевскому приказу в каждом городе должен быть такой приют. Прокажённым ведь под страхом смерти запрещено входить в города, поэтому они приходят сюда и ждут, когда им принесут подаяние и еду.
– И что же, находятся смельчаки, которые входят в приют?
– Что ты, конечно, нет. Оставляют принесённое у ворот и стучат колотушкой. Ни один горожанин сюда и носа не сунет. Поэтому здесь для нас самое подходящее место.
– Позволь ещё спросить: а чего, собственно, мы ждём?
– Дальше отряд поведёт сам бальи. Вот мы и ждём, когда он придёт. Всё, отдыхай, пока можно. Проверь оружие, если знаешь как. А не знаешь – сядь где-нибудь в углу и не мешай.
Ожидание тянулось невыносимо медленно. Но я вдруг подумал про монахов, которые доживали последние часы своей жизни, не догадываясь об этом, и мне расхотелось торопить время.
Я, кажется, даже задремал. Из сонного забытья меня вывели шаги нескольких человек и громкие голоса.
– Наконец-то, господин бальи! Что так долго? Я уж думал, вы не придёте, а до рассвета осталось не так долго.
– Молились, проклятые! – досадливо ответил Альфаро. – Пришлось ждать, пока угомонятся и свечи задуют. Возьмём сонными, самое милое дело! Мои люди принесли топоры, раздай тем, кто посильнее, двери в доме крепкие, но ворота во двор будут открыты. В доме сразу по лестнице наверх, не перепутаете. Все готовы? Тогда выступаем!
Монахи ночевали в доме приора. У ворот из тени навстречу нам выступили несколько человек.
– Ну? – спросил у одного из них Альфаро.
– Спят, – прошептал в ответ тот. – Всё тихо.
– Кто с топорами – вперёд! – приказал Видаль. – Где конюшня?
– Там, за углом, – махнул рукой горожанин.
Видаль стиснул моё плечо и удержал на месте, не пуская вместе со всеми к дому.
– Проверь конюшню! Если кто-то из монахов вырвется и попытается уйти верхом, убей его!
– Но…
– Захлопни пасть! – зло прошипел воин. – Здесь командую я! Сказано в конюшню, значит, в конюшню! Пошёл!
Воины уже начали рубить дверь. Я взял у одного из горожан шипящий и брызгающий искрами смоляной факел и отправился выполнять приказ. Было ясно, что Видаль, выполняя приказ Переллы, просто убрал меня с поля боя. Зачем рисковать жизнью целителя ради блажи, если ему ещё предстоит лечить его дочь? Значит, судьба отнимает у меня шанс на месть. Я испытал странное чувство обиды, смешанное с облегчением. Теперь мне не придётся убивать.
Конюшню я нашёл в темноте по фырканью лошадей и запаху навоза. Чтобы не устроить пожар, я заглянул в сарай, держа факел на улице. Слева в стойлах я увидел несколько лошадей, а справа у стены кучей было свалено сено. Кое-как закрепив факел в проушине на распахнутой двери, я нашёл у стены деревянные вилы и собрался для очистки совести потыкать ими в сено.
