Однажды осенью в деревне у подножья замковой скалы поднялась суета. По узкой и крутой тропе в крепость потянулись люди, нёсшие на плечах скудные пожитки. Оказалось, что дозорные заметили конные разъезды вооружённых людей, которые искали дорогу к Монсегюру. Следующим утром тропа, ведущая в долину, оказалась перерезанной. Замок был окружён, началась осада. Скрыть убийство монахов Святого Трибунала не удалось.
Через несколько дней, когда вождям королевского войска стало ясно, что гарнизон крепости не откроет ворота, внизу заревели рога. Французы попытались решить дело миром. Парламентёров возглавил Юг дез Арсис, сенешаль Каркассона. Вожди осаждённых встретились с королевскими рыцарями на середине тропы, где была маленькая площадка. Разговаривать пришлось стоя. Оступившийся рисковал свернуть себе шею. Сеньор Перелла вышел из замка без доспехов, а дез Арсис, который оставил внизу только шлем и меч, жестоко страдал в тяжёлых доспехах от жары. Подъём в гору дался рыцарям нелегко, поэтому надменный тон, который они заранее решили взять на переговорах с еретиками, не удался.
Рыцарь заявил, что Монсегюр есть синагога сатаны, и долг каждого рыцаря и истинного католика – уничтожить её. Но, чтобы не проливать христианской крови, он, Юг дез Арсис, гарантирует всем еретикам жизнь и право свободно покинуть замок. Единственное условие – отречение от ереси. Каждый, покидающий замок, должен поклясться на Библии, что он возвращается в лоно римской католической церкви и проклинает ересиархов и еретическое учение. Закосневших в ереси, а также виновных в смерти монахов, ждёт костёр. Королевское войско будет ждать три дня. Всех, кто откажется покинуть Монсегюр, будут считать нераскаявшимися еретиками.
Перелла ответил, что передаст осаждённым слова сенешаля, и вернулся в замок. Из Монсегюра не ушёл никто.
Голод защитникам крепости не грозил – в её обширных подвалах было запасено достаточно съестного, а в донжоне имелась большая кистерна с водой. Но что делать дальше? О том, чтобы вступить в сражение с королевским войском, нечего было и думать. Ждать, пока дез Арсис снимет осаду? До зимы это вряд ли случится, да и куда идти по зимним горам со стариками и детьми? Из Монсегюра больше не было выхода. Все понимали это и готовились к смерти.
В замке, не рассчитанном на такое количество обитателей, было тесно. Большой нижний зал был превращён в спальное помещение, не осталось ни одного свободного угла. Занять людей было нечем, вынужденное безделье в каменном мешке оказалось мучительной пыткой. Только дети не чувствовали неудобства – им было всё равно где играть. Постоянная работа была только у поваров и целителей.
Дез Арсиз приказал поставить камнемёты и обстреливать замок, но траектория оказалась слишком крутой – камни не долетали до его стен, а о том, чтобы затащить тяжёлые и громоздкие машины в гору, нечего было и думать. От бессильной злобы католики сожгли всё, что горело, и этим наказали сами себя. Горное лето подходило к концу, ночами холодало, а укрыться солдатам теперь было негде. Блокада замка оказалась дырявой – местные жители знали тайные тропы и по круче поднимались в замок. В поисках этих троп несколько королевских солдат сорвались в пропасть, из которой их тела даже не смогли поднять, после чего всякие попытки найти обходные пути прекратились. Что делать дальше, не знал никто. Тогда-то я и начал писать манускрипт, последние строки которого сейчас и дописываю.
Поздней осенью меня позвал к себе де Кастр. Старик, казалось, доживал последние дни, он ходил, тяжело опираясь на посох и избегая лестниц, что в замке, конечно, сделать было очень трудно.
– Что ты думаешь о судьбе Монсегюра? – спросил он.
– Может быть, королевское войско снимет осаду, и тогда мы попытаемся уйти… – с надеждой сказал я.
– Войско не уйдёт, – жёстко сказал епископ, – на это нечего и надеяться. Если бы не случилось резни в Авиньонете, у нас, возможно, оставался бы шанс. Теперь его нет.
– Ну, может быть, французов прогонит мороз? Вряд ли у них есть тёплая одежда и дрова.
– Дров недостаточно и в крепости. Нас защищают стены, но они слишком холодны. До весны доживут немногие.
Епископ помолчал, а потом, не глядя на меня, спросил:
– Скажи мне, Павел, ты пробовал обращаться к Книге?
– Пробовал, отец мой.
– И… и… Что же?
– Книга не ответила мне. Ни единого раза.
– Значит, и этой надежды у нас не осталось, – вздохнул де Кастр. – Великая Триада не сложилась, Копьё не пожелало явить свою мощь, и надежды нет. Тем не менее, Книга у тебя, и ты в ответе за неё. Она не должна разделить судьбу общины, и тебе следует покинуть замок.
– Но как же…
– Не спорь, прошу тебя. Я долго думал над судьбой Книги, молился, но истина не открылась мне, поэтому придётся решать самим. Ясно, что Книга должна уцелеть. Более того, она не должна попасть в грязные лапы французов, поэтому мы не можем рисковать и прятать её в Монсегюре.
Вы уйдёте из замка: ты, твоя женщина и твой слуга. Всё приготовлено. Вы уйдёте ночью, когда в горах будет свирепствовать буран. Горцы по верёвкам спустят вас со стены в том месте, где у французов нет дозорных. Тайной тропой вы уйдёте на равнину и унесёте с собой Книгу.
– Ночью? Со стены? Господин мой, да я и в ясную погоду боюсь смотреть вниз! Я не смогу! Да и Альда… Разве что Иаков…
– Сможешь. Другого пути нет. Господь сохранит вас. Внизу в пещере уже приготовлены необходимые в дороге вещи и запас еды на троих.
– Ну, хорошо, ну, допустим… – растерянно сказал я. – А что потом? Куда идти? Что делать?
– Я бы советовал вам идти в Фуа. Там сейчас нет королевских войск, и риск напороться на католиков невелик. Расскажете всё Эсклармонде, она поможет. Недалеко от замка есть пещера. Вход в неё скрыт и известен немногим. Глубоко под землёй протекает река. Откуда и куда она течёт, знает один лишь Господь. Но у добрых христиан в этой пещере есть тайное место, и Эсклармонда – его хранительница. Там мы храним золото, которое ненавидим и не ценим, но без которого не выжить в этом мире. Там же хранится и Чаша, которую оберегает сестра графа. Именно из-за Чаши Эсклармонда не ушла в Монсегюр и осталась в Фуа. Поговори с ней, прислушайся к своему сердцу, спроси Книгу. Возможно, она пожелает остаться там, где подземные воды текут в каменном русле, и куда от века не проникал ни единый луч солнца. А может быть, ты вернёшься в Константинополь и отвезёшь Книгу туда, откуда она начала своё странствие. Будущее скрыто от меня. В любом случае, решать ты будешь уже без меня и после меня. Теперь наши судьбы расходятся навсегда, я чувствую это. И ещё одно. Ты должен принять Утешение и стать Совершенным. Последним Совершенным Лангедока, потому что всем остальным, собравшимся в стенах Монсегюра, предстоит вступить в огонь, и тогда окончится череда перерождений, наши души наконец-то освободятся от бренных тел и сольются с Ним в вечном блаженстве.
Скажи, Павел, готов ли ты к обряду? По строгим правилам ты не имеешь права принять Утешение, ибо разделяющий ложе с женщиной несовершенен. Но грядут такие времена, когда запреты падают. Ты любишь Альду и она отвечает тебе любовью. Кто знает, быть может, мы ошибались, пребывая в суровой аскезе, и поэтому Он отнял от нас длань свою? И поэтому тоже… Теперь, в конце пути, я вижу, сколько ошибок было допущено, сколько дверей остались закрытыми, а ведь за ними, быть может, и скрывался выход к свету. Но мы не нашли его, и вот осталась только одна, воистину последняя дорога…
– Отец мой, вы должны уйти с нами! Если вы погибнете, кто же будет нести людям свет веры?
– Нет, Павел. Долгие годы я проповедовал, учил тому, что считал истинным, и люди верили мне. Ты видишь, они пришли в Монсегюр по доброй воле. Как же теперь я уклонюсь от предначертанного пути? Да и потом, – улыбнулся епископ, – я слишком стар, чтобы лазать по скалам. Нет уж, этот путь вы проделаете без меня. Дай мне Книгу. Пришло время последнего обряда.
Так я стал Совершенным.
Заканчивается последний свиток пергамента.
Я пишу в башне замка Монсегюр. Раненые и страждущие болезнями, наконец, забылись сном. Альда тоже спит, и я вижу, как тени горя и страданий бродят по лицу той, что составляет свет моей жизни, хотя телесная любовь и есть грех пред Ним.
Я пишу при свете чадящего факела, закрыв бойницу своим плащом, чтобы не привлечь его светом арбалетный болт какого-нибудь меткого стрелка.
Скоро придёт горец, закутанный в грубый плащ, и тогда я разбужу Альду, мы тихо поднимемся на стену и покинем Монсегюр.
Не знаю, как сложится наша судьба. Быть может, Евангелие обретёт покой в потаённой пещере близ Фуа, и тогда я оставлю этот манускрипт вместе с ним, а может, Святой Книге суждено совершить обратный путь через половину Ойкумены, чтобы вернуться туда, откуда она была похищена.
