В то же время ни Москва, ни Киев договариваться друг с другом не очень — то и торопились. 11 апреля 1918 г. Чичерин жаловался Берлину: «Возложенная на нас Брестским договором обязанность заключить мир с Киевской Радой остается невыполненной по причине, не зависящей от Русского Правительства»[1133].
Христиан Раковский
В конце концов, после ряда переносов места и даты начала переговоров между УНР и РСФСР они стартовали в Киеве, в Педагогическом музее, 23 мая 1918 г. — те самые, хорошо описанные в исторической литературе и даже в художественном кино, переговоры между гетманским сенатором Сергеем Шелухиным и болгарским гражданином Румынии Христианом Раковским, представлявшим советское правительство. Как сказал Деникин, переговоры эти были «теоретически бесконечными, подчас курьезными»[1134].
Курьезы начались уже с первых дней заседания комиссии. Штерн так описывает поведение на них хорошо знакомого ему Шелухина: «С украинской стороны представителем выступал член одесского окружного суда С. П. Шелухин, внезапно оказавшийся не знающим или позабывшим русский язык, а Россию большевиствующую представлял румыно — болгарин Раковский, изъяснявшийся только по — русски, вследствие чего г-н Шелухин не без кокетливого цинизма требовал ведения переговоров через переводчика. Впрочем, г-н Шелухин вообще страдает не то внезапной потерей памяти, не то острой формой карьеризма: он же так мило прятал себя и свою самостийную отчизну под крылышко немцев, против которых он так яростно нападал в своей брошюре военного периода о немецком землевладении на Юге России». В этой связи Штерн обобщает: «Вообще, украинство, как направление и политическая система, становилось средой, благоприятной для разведения бацилл оппортунистического карьеризма и карьерного оппортунизма. Находились люди, которые не без ловкости жонглировали то трехцветным, то желто — блакитным флагами»[1135].
23–24 мая Шелухин «отказался вести переговоры с российской делегацией на том основании, что в полномочиях российских делегатов было сказано, что они уполномочиваются заключить договор, но не было упомянуто слово «мирный», а также на том основании, что в них не было указано, из каких государств состоит Российская Федеративная Республика»![1136].
Сергей Шелухин
Такая позиция Киева, с первых минут занявшего позицию затягивания переговоров, объясняется довольно просто — Киев до последнего момента надеялся на приращение территорий за счет продолжения немецкой оккупации и признания Крыма частью Украины. Новоиспеченный министр иностранных дел гетманской Украины Дмитрий Дорошенко признается в своих мемуарах, что украинская власть разрабатывала планы десанта и оккупации (или «освобождения от большевиков» — кому как больше нравится) Кубани, которая и без того уже была фактически во власти «добровольцев» генерала Алексеева. Сам — то Дорошенко откровенно писал о том, что дело вовсе не в большевиках: «Речь шла о том, чтобы опередить Алексеева, захватить Екатеринодар, и тогда можно было бы провозгласить присоединение Кубани к Украине». При этом согласие на операцию дал лично гетман Скоропадский (тот самый, который уверял белых генералов в своей приверженности идее «единой и неделимой»), и она якобы была согласована с немцами[1137].
Определяя, к примеру, границы Харьковского учебного округа, украинское правительство планировало включить в него, помимо Харьковской, Екатеринославской и Полтавской губерний, всю Область Войска Донского, 4 уезда Курской и 3 уезда Воронежской губерний[1138]. О каких границах с Россией в таких условиях могла идти речь, если «отцы — основатели» самостийной Украины планировали резкое расширение территорий, а соответственно, и границы должны были оговариваться совершенно иные?
Кроме того, Киев делал все от него зависящее, чтобы сократить участок российско — украинской границы лишь до северной линии, а восточные кордоны Украины определять с Донским правительством, в обход Москвы. «Разумеется, что нам интереснее было иметь своим соседом на северо — востоке самостоятельную Донскую Республику, — писал Дорошенко, — чем какую — то часть будущей «единой» России. А пока что очень важно было признать Дон, чтобы установить с ним границы и начать экономические отношения. Имея определенную уже линию на востоке, легче было говорить с большевистской делегацией, договариваясь с ней о границы лишь от того пункта, где сходились пределы Украины, Дона и Московщины»[1139].
Дмитрий Дорошенко
Педагогический музей в Киеве
В секретном послании Дорошенко так объяснял своим подчиненным суть политики Киева: «Заданием нашей внешней политики является одновременно навязать наилучшие связи с Донбассом, где установится, без сомнения, своя донская власть после изгнания большевиков и, таким образом, сократится наша сухопутная граница с Россией»[1140].
Здесь явно проявлены двойные стандарты идеологов украинской государственности — с одной стороны, они не признавали и не признают сейчас, спустя почти столетие, факт существования Донецкой республики, ссылаясь на то, что, дескать, она не была построена по национальному принципу, но данный аргумент не стал препятствием для признания независимости русского Дона от России.
При этом даже в переговорах с более покладистыми донцами Киев имел серьезные проблемы с определением восточной границы украинского государства. Претензии Украины на Таганрогский округ и другие территории Области Войска Донского, оккупированные немцами, натолкнулись на сопротивление донских казаков. И в итоге, как пишет Дорошенко, Киев вынужден был «согласиться на границы по старой линии между бывшей Екатеринославской губернией и Доном, за исключением небольшого кусочка возле Мариуполя, который мы выторговали себе по стратегическим мотивам»[1141].
Предварительное соглашение между Украиной и Всевеликим Войском Донским, подписанное 7 августа 1918 г., гласило: «Границы, разделяющие названные государства, определяются последней административной границей, отделявшей Украину от прежней Области Войска Донского, т. е. между Екатеринославской, Харьковской и Воронежской губерниями, причем в районе Мариуполя, который остается за Украиной, стороны признали необходимым отвод на восток площади земли, необходимой в целях обеспечения единства административно — хозяйственного управления города и порта с их окрестностями»[1142].
Таким образом, экономическое и административное единство Донбасса, достигнутого в рамках Донецко-Криворожской республики, вновь было нарушено. Притом важно отметить, что данным договором с Донской Республикой Киев официально отказался от притязаний на значительные территории, ныне входящие в состав Украины и включающие многие города — Макеевку, Новоазовск, Амвросиевку, Иловайск, Харцызск, Красный Луч, Краснодон и т. д. Еще раз стоит подчеркнуть: эту границу признала Украина, но не Россия!
Чем объясняется такая странная покладистость Киева, вынашивавшего грандиозные планы расширения своих границ вплоть до Майкопа? Дорошенко, конечно же, делает хорошую мину при плохой игре, ссылаясь на некие «стратегические мотивы». Однако атаман Краснов прямо указал на то, что именно немцы помогли ему «уладить пограничный вопрос с Украиной, покушавшейся на западную часть Донской земли»[1143]. Так что говорить о том, что Дорошенко был самостоятелен в определении своих «стратегических мотивов», не приходится.
Гораздо более правдоподобную версию высказал генерал Деникин: «Внешние сношения Украины также всецело зависели от немцев. Все спорные территориальные вопросы о западной границе, о подчинении Украине Крыма, о Ростовском, Таганрогском округах и части Бессарабии, на которые претендовала Украина, разрешались односторонней волей немцев и притом не в ее пользу… Поскольку вопросы, касавшиеся интересов Германии, как, например, передача оккупированной Украине в большом числе подвижного железнодорожного состава и урегулирование железнодорожного сообщения, проходили быстро, постольку все остальные, в особенности вопросы о границах, затягивались неимоверно. Участники конференции играли положительно непристойную роль, будучи пешками в руках закулисного дирижера».
В подтверждение этого тезиса Деникин приводит убедительное свидетельство — секретную директиву министра Дорошенко главе украинской делегации Шелухину: «Ввиду того, что в частном разговоре с министром иностранных дел председатель мирной делегации Раковский выразил желание разрешить возможно скорее вопросы, относящиеся к соглашению между Российской республикой и Украинским государством, считаем необходимым поставить вас в известность, что ускорение украино — русских отношений возможно лишь после того, как по этому вопросу выскажется германское правительство»[1144].
