Сзади доносились приглушенные голоса — между шатрами на краю площади ходили северяне. Чаттану уже не раз приходил на ум вопрос: что они поделывают целыми днями? Какая-то часть караулит вокруг Универсала, кто-то готовит еду, кто-то по приказу Эрика патрулирует улицы в верхних кварталах — но всем этим занята едва ли половина прибывших в Фору воинов. А остальные? Дома они не грабят, за оставшимися в городе женщинами не гоняются и в шатры свои их не тащат...
— А это там что? — тихо спросил Керен, показывая пальцем вверх.
Хуго поднял голову, вгляделся.
— Вон та полоса? Это балкон такой, как я понимаю. Он вдоль всех трех стен идет.
— Раз балкон, значит, с него проходы внутрь ведут?
— Ну да, а как же.
— И дозорные скорее всего на нем стоят?
— Скорее всего. Даже наверняка.
Если раньше, в шатре, говорил в основном Чшанка, то теперь он молчал, вопросы задавал Керен. Хуго понял это так, что Чшанку больше занимает джига и все с нею связанное, но в других делах, — например, как проникнуть внутрь пирамиды, — он уступает первенство брату. И еще Чшанка оказался более нахальным и болтливым, не испытывал никакого почтения к людям вообще и аркмастерам в частности. Керен был скромнее и вежливее. Он и говорил, будто все время извинялся.
— Дозорные там со всех сторон, думаю, стоят, — подал голос Торонкан. — По всем трем стенам.
Керен кивнул, залез на колесную ось, торчащую из груды обломков, и стал рассматривать ворота.
— Мы не бойцы, — заявил вдруг Чшанка. — Имейте это в виду, дылды. Ни я, ни братан мой драться не горазды. У нас другие достоинства, ясно вам?
— Это я вижу, — согласился Хуго и повернулся к Торонкану.
— Трех сильнейших воинов клана дадим, — подтвердил тот. — Я знаю, кто у нас лучше всех сражается. Хотя есть у меня опасения, — он замолчал. Хуго вопросительно глянул на кверемора, но тот лишь пожал плечами.
— А вот это, значит, ворота... — задумчиво продолжал Керен. — Железные, я гляжу. Скажите, уважаемый, там возле них такая же мостовая, как и везде?
— Мостовая, — подтвердил Чаттан.
Керен вновь покивал, спрыгнул и, присев на корточки, оглядел камни. Провел по одному рукой, ковырнул пальцем узкую щель и поднял взгляд на брата.
— Значит, нужно будет пару камней из-под ворот выворотить и две сосиски туда вставить.
— Какие сосиски? — удивился Торонкан. Керен повернулся к нему, смущенно улыбаясь.
— Это кишки мы так называем с горючим песком. Еще гибкий фитиль к ней. Такая веревка, пропитанная смесью. Если хотите, я вам расскажу, только не знаю, нужно ли оно вам.
— Нужно, — сказал Чаттан, человек не слишком воинственный, но по долгу службы всегда интересовавшийся разными военными устройствами и приспособлениями, так или иначе связанными с убиением ближних.
Керен открыл было рот, но Чшанка, скучавший все время, пока они разглядывали пирамиду и обсуждали план атаки, воспрянул духом и заговорил первым:
— Для одного фитиля нужны четыре нитки. Их сначала держишь в растворе селитры. Пока нити им напитываются, в большой таз насыпаешь горючего песка. Перемешивая, заливаешь клеем, пока оно не станет вроде густой сметаны. После нити вытаскиваешь из раствора и валяешь в этой «сметане», а потом плетешь из них косицу. Вбиваешь в стенку гвозди, ну или лучше даже в потолок, натягиваешь на них и судишь. Как высушишь, так и получится зарядная веревка, то бишь гибкий фитиль.
— Снова бред какой-то! — сказал Торонкан. — Сметана, косица... Да зачем оно нужно?
Чшанка лишь поморщился и махнул рукой. Керен, улыбнувшись, пояснил:
— Один конец фитиля вставляешь в сосиску, то есть в набитую горючим песком кишку, фитиль кладешь на землю... ну или на мостовую прямой линией, свободный конец поджигаешь. И мчишься подальше.
— Прячешься, — вставил Чшанка.
— Прячешься, да. Огонек по фитилю бежит. Так, не быстро — не медленно. — Керен, все еще сидящий на корточках, указательным и средним пальцами стал «шагать» по камню, изображая идущего человечка. — Пока он до сосиски дойдет, успеешь спрятаться. А как дойдет, так оно и того... рванет.
— Что рванет? — спросил северянин насмешливо.
— Всё! — рявкнул на него Чшанка. — И не кривляйся тут, дылда! Взорвется оно! Разнесет все, что рядом, к...
— На мелкие кусочки, — заключил Керен.
Как и после заявления карл о том, что джигу приводят в движение пускаемые ею ветра, да еще и огненные, воцарилась тишина. От шатров сзади доносились приглушенные голоса северян, иногда ветер шелестел в развалинах баррикады у ворот Универсала, вздымал мелкие снежные смерчи среди черных прогоревших бревен и обломков мебели.
— Ну хорошо, рванет оно все, что рядом, на мелкие кусочки. Но обязательно этот подкоп делать? — заговорил, наконец Хуго Чаттан. — Почему бы, если так, сосиски ваши просто рядом с воротами не положить?
— Не-е, так ничего не получится... — протянул Керен. — Сила от взрыва в эфир уйдет.
Торонкан, которому, видимо, надоели малопонятные речи заносчивых недоростков, раздраженно теребил:
— Эфир! Сколько раз слышал, а так и не постигаю. Что оно такое: эфир? То говорят — воздух, то — эфир! Окаянство какое-то! В чем разница?
— Воздух — это то, что вокруг нас. Вот это вот... — Керен растопыренными пальцами помахал перед своим лицом. — Прозрачное вот это, понимаете, уважаемый? Тут батя с мастером Лейфой и великим чаром были согласны — это, скорее всего что-то вроде подземного газа, который мы в емкости закаливаем.
— Так газ воняет, — возразил Хуго.
— Подземный — да, воняет. Наверное, потому, что загрязнен всякими веществами, перегноем всяким, навозом, гнилью — всем тем, из чего земля состоит. Если такого газа надышаться, то отравишься и помрешь. Один славный карла и помер, в самом начале, когда мы еще только учились газ добывать. А надземный газ, который воздух, — он чистый, прозрачный. Мы им дышим. Он, значит, наоборот, животворен.
— Ну хорошо, а эфир что такое?
— А эфир — это... — Керен, выпрямившись, широко развел руками. — Это все вокруг. Пустота между твердыми предметами. Пространство. Батя полагал, что он живой и передает наши голоса.
Торонкан аж сморщился.
— Чего?
— Вот вы, уважаемый, болтаете, губами и языком двигаете, производите, будем говорить, упорядоченные звуки — почему мы вас слышим? Как эти звуки в наши уши попадают из вашего рта? Батя полагал: их эфир передает, он как бы вслед за вами, одновременно с вами их повторяет.
— Что-то я не... — начал Чаттан, но Керен, воодушевившийся этой темой и разглагольствовавший теперь без смущения, звонким голосом перебил:
— Да-да, присутствует в этом на первый взгляд противоречие. Казалось бы, если «повторяешь» — значит, не сразу. Как эхо в пещере: сначала шум какой-то, а уж после его эхо подхватит и давай повторять. Вот так и здесь... Но все же не так. Эфир те слова, которые ты как бы в своем рту, ну или прямо перед своим лицом говоришь, подхватывает и повторяет в уши других, тех, с кем ты говоришь, — повторяет им сразу в то мгновение, когда и ты эти слова сказал. Такое вот мгновенное эхо выходит. А взрыв от горючего песка, он тоже эфиром передается. Эфиру в месте взрыва больно становится, и он там как бы содрогается, корчится. И разрушает твердые предметы, которые рядом. Корчи эфира можно направить в нужную сторону. Ну это как если бы я вас ножиком тюкнул в правый бок, то вы бы тогда отскочили влево. Для того чтобы эфир именно ворота сломал, а не просто содрогнулся по всей площади — для этого и нужно взрывные сосиски под ворота подложить. Вообще это… Трудная это материя для понимания.
— Да уж, хитро, — согласился Торонкан. — Ладно, поверю вам. Хотя если меня кто ножиком в правый бок тюкнет, так я не просто влево отскочу, я в ответ правой рукой так наверну, что...
— Правильно! — подхватил Керен. — Потому и нужно убежать прежде, чем огонек по фитилю достигнет зарядной сосиски. Эфиру в этом месте больно станет, он на тебя обидится и может ударить в ответ. Надо спрятаться от него на время, пока он не успокоится. Эфир — он отходчивый, наверное, оттого, что большой, вроде как всеобъемлющий. И потому он добродушный, ленивый тихоня — быстро успокаивается и зла на тебя не держит.
