— Проходи своей дорогой, чего расселся, — добавил он, повернувшись спиной к Даниле.
А тому знать больше нечего; он встал и, обращаясь к дворовому, с улыбкою проговорил:
— Прощай, паренек, спасибо за рассказ, — и пошел прочь от княжеского дома.
Дворовый не преминул послать ему вслед ругань.
Данило пробыл в Москве с неделю и отправился на своих же лошадях, отдохнувших вдосталь, в Петербург.
Добравшись до северной столицы, Данило несколько дней отдыхал и никуда не выходил; продолжительная дорога утомила старика.
Потом принялся он хлопотать по делу своего брата; хлопот было немало, но все же они увенчались успехом благодаря деньгам. Даниле пришлось «тряхнуть мошной».
Устроив свое дело, Данило отправился в полк, в котором служил Сергей Серебряков, чтобы выполнить возложенное на него Серебряковым поручение, то есть узнать, как в полку говорят об его отсутствии.
Данило пришел в казармы, его направили в полковую канцелярию.
Там он застал одного только писаря, который, сидя за простым столом, «строчил» какие-то бумаги; большое гусиное перо быстро бегало у писаря по синей бумаге.
Писарь не обратил никакого внимания на вошедшего Данилу и продолжал писать.
Старик и кашлял, и слегка постукивал ногою об пол, чтобы обратить на себя внимание писаря; наконец решился с ним заговорить и подошел к столу.
— Дозволь спросить, господин писарь!
— О чем? — с досадою проговорил писарь, отрываясь от своего дела и поднимая сердитые глаза на Данилу.
— О гвардейском офицере Сергее Дмитриевиче Серебрякове, служившем в вашем полку.
— Не знаю, — отрывисто ответил писарь и принялся опять «строчить» по бумаге.
— Как не знаешь, господин писарь?
— Да так и не знаю… между господами офицерами такого у нас нет.
Данило понял, что писарю надо развязать язык, для чего он полез в карман и, кладя на стол полтину серебра, — по тому времени монета была не малая, — проговорил:
— Сделай милость, господин писарь, наведи справку об офицере Серебрякове.
Со стола серебряная монета моментально исчезла и нашла себе пристанище в кармане писаря, который вдруг стал внимателен и предупредителен с Данилою и усадил его на стул.
— Сейчас, сейчас я наведу справочку, а пока присядь, почтеннейший. Говоришь, офицер нашего полка Серебряков, так? — суетливо спросил у Данилы писарь. Он достал из шкафа толстую шнуровую книгу и стал быстро перебирать ее листы.
— Так, так, почтеннейший, офицер Серебряков точно служил в нашем полку; вот его графа, тут весь послужной список офицера Серебрякова вписан, вот, — писарь в подтверждение своих слов ткнул свой жирный палец на одну из страниц книги.
— А теперь разве не служит у вас Серебряков? — спросил у писаря Данило, притворяясь, будто ничего про него не знает.
— Может, и теперь служит, только не у нас, почтеннейший, — с глупою улыбкой ответил писарь.
— А где же?
— Там, на небе, где нет ни печали, ни воздыхания.
— Как, разве офицер Серебряков?..
— Помре…
— Как, не может быть, не может быть!
— Если грамотен, то читай, — писарь опять ткнул пальцем в раскрытую книгу.
— Читай ты, господин писарь, читай…
— Ну, слушай, почтеннейший, написано так: такого-то года, такого-то месяца и числа. Из реки Невы вытащено тело утопшего некоего человека… после тщательного осмотра медиками утопшего и на основании свидетельских показаний было признано и удостоверено, что утопший офицер гвардии Сергей Серебряков…
— Не может быть, Серебряков жив, он и не думал тонуть! — воскликнул удивленный старик Данило.
— Как? Кто жив? — спросил у него удивленный, в свою очередь, полковой писарь.
— Серебряков жив; я это отлично знаю… жив…
— Может, и жив, только не тот, а другой какой-нибудь Серебряков, а наш утонул и давным-давно похоронен…
— Да жив же, я говорю, жив! — горячился Данило.
— А ты, почтеннейший, почем знаешь, что он жив?
— Как же мне не знать, когда он живет со мною, в моем доме…
— Кто, кто живет в твоем доме?
— Да офицер Серебряков…
Старик Данило в своей горячности совсем забыл предосторожность, и что этих слов, то есть открывать, что у него живет Серебряков — не надо бы.
— Да ты, видно, почтеннейший, не в здравом уме, что ты за чушь несешь? Вишь, офицер Серебряков живет у тебя, когда его давно, говорю, похоронили…
— Странно, непонятно…
— Сам сознаешь, почтенный, что говоришь ты странные слова… Про умершего и погребенного говоришь, как про живого. Видно, у тебя голова побаливает; даю добрый совет полечиться… полечись…
— Я здоров, мне нечего лечиться…
— Говорю, почтеннейший, не мешает тебе полечиться… Ну, прощай… ступай, мне недосуг из пустого в порожнее переливать… Ступай, не проедайся…
Полковой писарь опять заскрипел пером.
— Как это живого человека в мертвецы записали? — каким-то упавшим голосом проговорил старик Данило. Он был не только удивлен, но даже поражен; Данило никак не думал, что его жилец, офицер Серебряков, столько претерпевший разных несчастий и бед, в конце концов будет еще признан умершим, похороненным и таким родом вычеркнут из списка живых людей.
— Ну, ну, уходи, почтенный, а то начальство тебя здесь застанет и прикажет упрятать тебя, раба Божия, в сумасшедший дом… Уходи, пока цел и невредим, — посоветовал полковой писарь старику Даниле и отворил ему дверь.
— Я… я уйду…
— Да, да, уходи, пожалуйста. Уходи от греха… С тобой как раз беду наживешь… Прощай!
Данило вышел, понуря свою голову, из полковой канцелярии.
— Что же это? Как же? живого человека называют мертвым. Сергей Дмитриевич живехонек, а про него говорят, что давно его похоронили… Может, писарь спьяну болтает… да нет, он и книгу показывал… В книге прописано, что тело Серебрякова вытащили из реки Невы, отпели и похоронили… Не понимаю, решительно ничего не понимаю… Может, ошибка какая вышла — надо сходить в канцелярию обер-полицеймейстера…
Данило попал в недобрый час; начальник полиции за что-то сильно распекал писарей своей канцелярии; ругал их по-всячески, не стесняясь в выражениях…
— Тебе что надо? — не спросил, а крикнул Рылеев на вошедшего в канцелярию Данилу.
— Мне бы повидать господина обер-полицеймейстера. — робко ответил старик.
— Ну, я обер-полицеймейстер, говори, что надо. Да ты, видно, приезжий, если меня не знаешь?
— Так точно, господин обер-полицеймейстер, я приезжий.
— Откуда?
— Из Киева.
— Ну, сказывай, что тебе надо? Только скорее.
— При всех мне не хотелось бы.
— Что, или секретное дело?..
— Так точно, ваше превосходительство!..
— Ну, следуй за мной.
Рылеев првдел Данилу к себе в кабинет и, развалясь в кресле, грубо промолвил:
— Ну, рассказывай, объясняй свой секрет…
Бригадир Рылеев был сильно не в духе, он тяжело дышал, и лицо его то бледнело, то краснело, глаза сверкали гневом.
Данило не сразу нашелся, как заговорить с начальником полиции о Серебрякове.
— Что молчишь, пришел секрет сказывать, так сказывай, нечего зевать!..
— Мне хочется узнать, проверить.
— Не мямли, что узнать, что проверить, говори скорей, мне недосуг!..
— Надо мне узнать про офицера Серебрякова.
— Про какого Серебрякова, что узнать?
— Про офицера гвардии Серебрякова.
— Ну, ну, не мямли, говорят тебе!..
— Про него, ваше превосходительство, мне сказали, что он утонул в реке Неве и что тело его вытащили и похоронили. А Серебряков живехонек.
— Постой, постой, дай припомнить.
Начальник полиции начал тереть свой большой лоб, думая, что это ему поможет вспомнить давно прошедшее дело о Серебрякове.
— Так, так, припомнил… Серебряков. Ну, так что же, что тебе надо, в чем же твой секрет?
— Мне сказали, ваше превосходительство, что Серебрякова похоронили?
— Ну, похоронили, тебе-то что же?
— А он жив.
— Что? Кто жив?
— Офицер гвардии Серебряков.
— Что такое, Серебряков жив?
— Так точно, ваше превосходительство, живехонек.
— Что же, ты видел его, что ли? — не спросил, а как-то прохрипел Рылеев.
— Да, он со мной живет.
— Серебряков с тобой живет? Вот оно что. Как я не знал, что мертвые могут жить с живыми. Что же, офицер Серебряков пришел к тебе с того света? Ну, говори, глупая твоя голова! — кричал Рылеев.
— Он был в неволе у турок и с моей дочерью спасея; живет теперь со мной, — робко ответил старик Данило, удивляясь, за что на него сердится начальник полиции.
— А ты-то где живешь?
— В Киеве, ваше превосходительство.
— Нет, тебе место в сумасшедшем доме, туда мы тебя скоро и отправим.
Проговорив эти слова, Рылеев позвонил и быстро вошедшему полицейскому офицеру, показывая на беднягу Данилу, проговорил:
