— По-моему, вот так.
И молодая девушка крепко обнимает и целует свою мать.
— Пусти, Ольга, пусти, задушишь…
— И задушу, мамуся, задушу тебя своими поцелуями…
— А меня, дочка… меня, иль забыла? — с легким упреком говорит Данило, ласково и любовно посматривая на свою дочку-резвушку.
— И тебя, тятя… и тебя задушу своими поцелуями.
Ольга так же обнимает и целует своего отца; она, веселая и счастливая, бежит в калитку.
— Дочка, возьми меня на прогулку, — говорит ей вслед Данило.
— Нельзя, тятя, нельзя, — на ходу отвечает отцу красавица.
— А почему?
— Мама скучать учнет по тебе, сиди с мамой и забавляй ее…
— Ох, уж ты мне, дочка… выдумщица… — говорит Марья Ивановна. Вот и чудный Днепр, по берегу которого так любит гулять Ольга. Вечер тихий, теплый.
Луна с выси небесной играет своими серебристыми лучами по поверхности величавой реки.
Вечерняя тишина стоит над стольным Киевом.
Красавица Ольга не идет по берегу Днепра, а скорее бежит…
Ей слово дал выйти на берег милый, сердечный суженый Тимофей…
Вот почему и спешит молодая девушка…
И слышит она, как тишина вечерняя нарушается заунывной песней.
Та песня унылая несется по тихим водам Днепра и замирает где-то далеко-далеко…
«Верно, рыболовы», — думает Ольга. Чу, где-то прозвучала свирель… Свирель как бы вторит унылой песне рыболовов.
Спешит дочка Данилы на свидание к своему желанному жениху, с ним Ольга тайком уговорилась провести этот вечер на прогулке по берегу Днепра; она хотела, чтобы никто не знал об этой прогулке.
Не вернулась домой Ольга, и попала она не на свидание с женихом, а в сети, расставленные ей мстящим стариком Черноусом.
Черноус занимал гражданскую службу в Киеве; скряжничеством и взятками нажил себе большое состояние.
Этот старый развратник тоже сватался за Ольгу и, разумеется, получил отказ.
Резвая шалунья Ольга подвела старого и некрасивого Черноуса к зеркалу, встала рядом с ним и, показывая на зеркало, с насмешкою спросила:
— Видите?
— Что, что? — не понимая, спросил у ней в свою очередь Черноус.
— Себя и меня видите?
— Вижу… Ну, что же?
— А то, пара ли я вам? Вам пора настала о могиле думать, а я только что жить начинаю… Ах, старичок вы глупенький, подыщите себе суженую лет в полсотни, вот вас и пара будет; а у меня есть жених Тимоша; готовьтесь к нам на свадьбу пировать, — такими словами ответила Ольга на предложение Черноуса.
Как змей, зашипел старый Черноус и поклялся отомстить «дерзкой и избалованной девчонке».
И злодей сдержал свое слово. Он подкупил двух татар-убийц…
Боярич Тимофей шел в условное с Ольгой время в самом счастливом настроении духа по берегу Днепра. Он не знал и не догадывался, что минуты его сочтены и что за ним следят убийцы…
На самом глухом месте, как звери, набросились на Тимофея подкупленные татары, вооруженные ножами. И бедняга боярич пал, не испустив даже стона; нож одного убийцы угодил ему прямо в сердце.
Труп его злодеями был брошен в Днепр; только на пятые сутки прибило волной к берегу несчастного Тимофея, верстах в трех за Киевом.
Те же татары-убийцы схватили бедную Ольгу, спешившую к милому жениху, завязали ей рот и глаза и беспамятную взвалили на телегу, запряженную тройкою лихих коней, и умчали ее далеко-далеко от родного Киева.
Напрасно Данило с женою ждали возвращения дочки.
Прошел час, другой… Ольга все домой не возвращалась. Данило со своими прислужниками бросился искать дочь: он бегал по берегу, звал, кликал свою любимку, но она не подавала голоса.
Прошел день, другой… неделя, месяц, об Ольге ни слуху ни духу; как в воду канула красавица.
Отчаяние Данилы и его жены не поддавалось описанию.
Пропал и боярич Тимофей.
Первое время думали, не увез ли он свою невесту…
Да зачем было Тимофею увозить Ольгу, когда уже назначен был день его венчания с ней. Только тогда догадались, когда труп Тимофея был прибит к берегу, что здесь произошло преступление. И что убийство и потопление боярича Тимофея связано с исчезновением Ольги, это было понятно.
Киевские власти того времени принялись энергически за расследование этого преступления. Были произведены розыски.
— Как ни тщательны были эти розыски, но они ни к чему не привели.
С того вечера, как отправилась Ольга на берег Днепра, она бесследно пропала.
Данило обещал большую награду тому, кто разыщет или нападет на след его дочери.
Но где же было ее искать?
Ольга под конвоем двух татар, грозивших ей при малейшем сопротивлении убить, была привезена в Крым.
А там несчастную девушку, точно так же, как Серебрякова, продали торговцу «живым товаром» за хорошую цену.
Ольгу везут в Турцию опять для продажи.
И едва торговец-татарин вывел ее на рынок, как она была куплена за дорогую плату развратным стариком-турком Ибрагимом, занимавшим видное положение и место в Царь-граде.
И вот Ольга — невольница гарема; редкая краса ее делается игрушкою сладострастного турка.
Сколько выстрадала и вытерпела бедная девушка, сколько горьких слез было ею пролито.
Унижение, стыд, позор — все пришлось ей перенесть.
Благодаря своей красоте Ольга делается женою Ибрагима; у него несколько жен, а не одна.
Она мало-помалу начинает свыкаться со своею жизнью и забирает в руки старого турка.
Ольга презирала и ненавидела старого развратника и ждала только случая ему отомстить за свой позор и унижение.
Прошло три мучительных для нее года; эти годы казались молодой девушке целой вечностью.
Однажды Ольга, во время прогулки по саду, встречает красивого невольника, спрашивает о нем и узнает, что это — русский невольник, ее соотечественник.
«Вот с кем мне суждено бежать из ненавистной Турции. Этот невольник так же несчастлив, как и я. Я спасу и его, и себя. Или же мы оба погибнем… Нет, мы не погибнем… Нам Бог поможет!.. Мы спасемся», — так думала Ольга.
Она стала запасаться на дорогу золотом.
Старик-турок дарил ей дорогие подарки, думая по своему тупоумию тем приобрести любовь и расположение прекрасной Ольги.
Она на время заглушила в сердце ненависть к своему «погубителю» и старалась казаться признательной и отвечать на его ласки.
Турок «растаял» и засыпал Ольгу подарками.
В ночь своего побега она жестоко отомстила своему погубителю, у нее не дрогнула рука всадить ему в грудь кинжал.
И вот она и молодой невольник, бывший гвардейский офицер Сергей Серебряков, спасены — они в родной своей земле…
Вот и чистенький, уютный, утопающий в зелени домик Данилы, Ольгина отца.
XXIV
Старик Данило и его жена в тот день, когда совсем неожиданно вернулась к ним дочь, были как-то особенно спокойны и веселы; они как бы предчувствовали большую радость, хотя утром Марья Ивановна встала с заплаканными глазами и печальная.
— Ты плакала, Марьица? — с участием и любовью посматривая на жену, спросил у ней Данило.
— Да, плакала, — ответила Марья Ивановна.
— О чем?
— О дочке… одни у меня слезы — о ней…
— Зачем плакать, Марьица, зачем себя тревожить?
— Снилась мне Олюшка… вот как живую ее видела, голубушку; будто она вернулась к нам…
— А хорошо бы, Марьица, сон в руку… то-то была бы радость.
— Где ей вернуться… Наверное, нашей дочки и в живых нет.
— Кто знает…
— Если бы была жива, то весточку о себе прислала бы…
— Как ты хочешь, Марьица, а думается мне, что наша дочка жива…
— Думай, пожалуй.
— А ты как за дочку молишься, как за живую или как за умершую? — тихо спросил у жены Данило.
— Молюсь, как о пропавшей… Старец Мисаил меня так молиться научил.
«Молись, говорит, за пропавшую дочь, и Господь ее обрящет». Я и молюсь.
— Вот видишь, Марьица, и старец-инок тоже говорит, что наша дочь жива.
— Точно, отец Мисаил признает нашу Олюшку живой, — согласилась с мужем Марья Ивановна.
— Стало быть, она жива… Ведь ты веришь в святые слова старца?
— Если бы не верила, то не пошла бы к нему спрашивать.
— Старец говорит, что наша Олюшка жива, стало быть, так по его словам и будет.
— Дай-то Бог… А все мне, Данилушка, не думается, что жива наша дочка.
— Опять за свое.
— Ну, и то сказать, буди воля Божия над нами грешными. Что Богу угодно, то и будет.
— Давно бы так, Марьица, ведь слезами да тоской не поможешь горю.
— Так-то так… А все, Данилушка, поплачешь, как будто и легче станет, и на сердце покойнее. Вот поплакала я и с тобою поговорила, мне и полегчало и веселее стало… Право… Кажись, кто-то к нам подъехал. Так и есть, у ворот остановились кони. Кто бы это был? — проговорила Марья Ивановна, посматривая в окно.
