Гвен молча смотрела на Рода. Молчание затянулось так надолго, что Род уже испугался за жену, но больше ничего сказать не решался. Он сказал все, что мог. Скажи он еще хоть слово — и он мог бы оттолкнуть Гвен от себя навсегда.
И тут у нее задрожали плечи.
«Она смеется? — в страхе подумал Род. — Или плачет?»
Губы у Гвен скривились, и она расхохоталась.
Род чуть было чувств не лишился.
Заливисто смеясь, Гвен опустилась на стул. Дом огласился ее веселым хохотом. Род и сам против воли расхохотался до слез. Пошатываясь, он подошел к Гвен, опустился на колени, раскинул руки, и Гвен упала в его объятия. Еще несколько минут супруги не могли унять приступ смеха.
Наконец они успокоились. Гвен утерла слезы и выдохнула:
— Ой, как глупо, правда? Я ведь прекрасно видела, как этот священнослужитель падает в бездну греха, и вдруг стала прислушиваться к его речам!
— Он сам себя подверг анафеме, — заметил Род, — когда отделился от Рима. Так что он и есть еретик, и погряз в этом по уши.
— Верно, — кивнула Гвен. — Римская Церковь объявила бы его еретиком, правда?
— И сам Папа, и вся коллегия кардиналов, — заверил жену Род. — Ну и кто же, спрашивается, ты такая, если еретик объявляет тебя еретичкой?
— Одна из истинно верующих, несомненно, — взволнованно проговорила Гвен, но тут же помрачнела. — Мы по-прежнему принадлежим к Римской Церкви, господин мой, не так ли?
— Конечно, — кивнул Род. — Мы от нее не отрекались.
— И без сомнения, это были происки лукавого — он пытался сбить меня с пути истинного, — с горечью проговорила Гвен. — Если бы не ты, супруг мой, я бы точно угодила в его сети.
— О нет, я не заслуживаю твоих похвал…
— Перестань, — оборвала его Гвен. — Помимо прочих добродетелей, тебе не откажешь в скромности. И как только я могла назвать тебя грешником?
— М-м-м…
— Помолчи, пожалуйста, — снова решительно прервала Рода жена. — Если ты сам не желаешь перечислять свои добродетели, это сделаю я. Но, господин мой… — Она повернула к нему голову, нахмурилась и озадаченно произнесла: — Как же нам понять, где истина, когда обе Церкви утверждают, что они лучшие, единственные и истинные? И как нам понять, кто прав: тот, что утверждает, что мы прокляты, или тот, кто говорит, что это не так?
— Я бы сказал, что это Богу решать, — негромко отозвался Род.
— Конечно, и я так думаю, но все же — как нам это понять?
— А так же, как понимают Божью волю церковники: надо постараться прислушаться к Господу. Ну а на тот случай, если ты не услышишь его глас, можно просто-напросто спросить у своей совести. Ну вот скажи, разве в глубине сердца ты действительно считаешь себя закоренелой грешницей?
Гвен молчала. Род затаил дыхание.
— Быть может, я грешила в юности, — наконец ответила Гвен. — Хотя, я так думаю, наши детки помогли мне сполна искупить те грехи.
Род облегченно вздохнул:
— Получается, что грешны не мы, а архиепископ и его приспешники.
— Верно, он грешит, и притом очень тяжко, — тем, что, отделившись от Рима, принес такое смятение в наши души. — Гвен широко раскрыла глаза. — Неужели я вправду это сказала?
— Не переживай, — успокоил ее Род.
— Не буду, — решительно кивнула Гвен. — Но теперь, господин мой, на взгляд нашего архиепископа, я точно — еретичка.
— Только в Грамерае, милая, — утешил жену Род. — И только в пяти графствах.
— Вот не думал не гадал, что она так близко примет это к сердцу. — Род сокрушенно покачал головой.
— А как же иначе, Род? Ведь она, в конце концов, средневековая женщина.
— Ну да, да, — согласился Род и сдвинул брови. — Порой я забываю об этом, потому что она так умна, сообразительна и серьезна. Все, чему бы я ее ни обучал, она так легко схватывает, и для страны делает не меньше меня, и…
Векс издал скрежет — так человек бы кашлянул, прочищая горло.
— Ну, понятно. Я был в таком восторге от ее способностей, что ухитрился забыть, в каком мире мы живем. — Род покачал головой, поджал губы. — Но согласись, меня можно понять.
— Понять можно. Но Гвен родилась и выросла в средневековом обществе, Род, а то, что заложено в детстве, носит фундаментальный характер. Эти привычки, эти взгляды всегда лежат в основе личности.
— Верно, — кивнул Род. — Нечего удивляться тому, что на несколько минут она потеряла рассудок. Хорошо еще, что потом снова обрела.
* * *
Архиепископ сидел за столом в скриптории и писал указы о назначении епископов. Он, улыбаясь, выводил буквы на пергаменте, торжественно обмакивал перо в чернила и размашисто ставил свою подпись.
— «…с этих пор назначаешься епископом Стюартским и будешь рукоположен в аббатстве обители Святого Видикона в урочное время. А до тех пор опекай свою паству со всем тщанием и веди их истинным путем нашей Церкви. Джон Виддеком, архиепископ Грамерайский».
— Теодор Орбиз, епископ Стюартский, — проговорил он, посыпая исписанный пергамент песком.
Брат Альфонсо аккуратно вписал имя отца Орбиза в реестр епископов.
Архиепископ стряхнул песок с пергамента, скатал его в свиток и передал бледному и растерянному брату Анхо. Тот капнул на край свитка расплавленным воском, протянул архиепископу, и тот приложил к воску свой перстень с печатью. Затем он обернулся и уложил готовый свиток к еще нескольким, приготовленным для гонца, после чего взял чистый лист пергамента.
— Так… Кто служит капелланом у герцога Тюдора?
— Отец Грегори Маккензи, — ответил брат Альфонсо.
— «Преподобному Грегори Маккензи, — написал архиепископ. — Во имя Господа нашего, приветствую тебя. Зная тебя как истинного приверженца правой веры…»
Отец Маккензи, хмуро сдвинув брови, развернул свиток.
— Что такого желает сказать мне его преосвященство, брат Лайонел, чего нельзя передать на словах?
Гонец поставил на стол кружку и отер с губ пивную пену.
— Не знаю, святой отец. Мое дело было доставить вам этот свиток.
— «Преподобному Грегори Маккензи…», — начал читать священник, и чем дальше читал, тем шире раскрывал глаза. Когда он закончил чтение, глаза у него заблестели, а губы так задрожали, что он даже улыбнуться смог с большим трудом. — Благодарю тебя за добрые вести, брат, — пробормотал он. — Не откажешься ли доставить весть от меня всем приходским священникам герцогства Тюдорского?
— С вами желает поговорить отец Орбиз, милорд.
— Священник? — Граф Стюарт провел ладонью по гриве своего нового каракового жеребца и недовольно нахмурился. — Чего ему нужно?
— Он не говорит, милорд. Но он бледен, как покрытый снегом холм.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
