В отличие от Грачинского я уже начал понимать, что происходит. Только боялся признаться себе в этом.
– То есть все-таки пятеро?
– Да. Индрик, Тилль, Епифанов, Нушич и Торпилин. Командир сказал… что они с Иваном Денисовичем должны срочно проверить ядерные погреба. Я предложил им свою помощь. Но они ответили, что помощь им не требуется, что, мол, сами справятся. Также командир приказал отвести обе ремонтно-восстановительные бригады к зданию комендатуры. Мы только к краю летного поля подошли, а тут они уже и… взлетели!
– Ну что там? – спросил Колесников, обращаясь к Аничкину, который как раз колдовал над терминалом связи.
– Ничего. Как и следовало ожидать.
– Ох уж я этого Торпилина!.. За самоуправство!
Стоило Колесникову произнести эти слова, как двери распахнулись и перед нами предстал капитан второго ранга Торпилин собственной персоной. Лицо у него было осунувшимся, нервным. Волосы – взъерошенными. Два пальца на правой руке капитана были кое-как забинтованы. Из-под повязки сочилась и капала на пол ярко-алая кровь.
Все мы воззрились на вошедшего, как на восставшего из мертвых.
Торпилин обвел зал инфернальным взглядом, быстро прошествовал к столу Колесникова, на ходу отстегивая перевязь, и, приблизившись к генерал-майору, положил свой меч прямо перед ним. Брякнули о полировку стола богатые капитанские ножны.
Во время этого демарша никто, в том числе Колесников, не проронил ни слова.
– А теперь… – глухим голосом сказал Торпилин, – теперь можете… судить меня.
На лицах собравшихся застыло выражение недоброго недоумения.
– Может быть, для начала вы… объяснитесь? – предложил Колесников.
Торпилин отрицательно замотал головой.
– И где, черт возьми, Индрик?
Торпилин указал забинтованными пальцами в сторону окна. Медленно, как пьяный.
– Он на «Дьяконове»?
– Да… С ним Нушич, Епифанов и Тилль.
– И что, позвольте спросить, они там делают?
– Летят.
– Конкретнее?
– Извольте… Нушич, Епифанов и Тилль выводят корабль на орбиту, программируют автопилот и калифорниевый боезапас в погребах номер два и три. Иван Денисович, я так думаю, курит.
– И куда они направляются?
– Я полагаю, догадаться не сложно. – В голосе Торпилина послышалась мрачная ирония. – Вариантов практически нет.
– Я хотел бы услышать прямой ответ на свой вопрос. От вас лично. Как от капитана вверенного вам Х-крейсера «Игорь Дьяконов».
– Автопилот будет выставлен на достижение планеты Дунай. Х-крейсер материализуется в недрах планеты. После чего будет осуществлен синхронный подрыв всего калифорниевого боезапаса, находящегося на борту корабля.
Таня ахнула. Негромко, но я услышал.
– Да вы хоть понимаете, что вы натворили?! – взревел Колесников.
– Да, я понимаю, что мы натворили. Я восемнадцать лет на флоте. И я готов отвечать за свои решения по законам военного времени, – устало кивнул Торпилин.
– Вы хоть понимаете, что при вашем преступном попустительстве погибнут четверо человек?
– Один. Один человек погибнет.
– ?
– Осуществив все необходимые процедуры, Нушич, Тилль и Епифанов покинут борт «Дьяконова» на штатной спасательной капсуле. Это произойдет… – Торпилин посмотрел на часы, – …через семь минут.
– А Индрик? Почему не с ними?
– Это невозможно. Кто-то должен осуществлять мануальный контакт со старт-панелью… Вам должно быть это известно. Я хотел заменить товарища Индрика и осуществить Х-переход лично. Но получил категорический отказ. Дважды.
Тем временем Колесников как будто говорил сам с собой.
– …погибнет новейший, ценнейший корабль, в котором так нуждается сейчас наша Отчизна! – рычал он в каком-то дурном самозабвении.
– Да. «Дьяконов» погибнет. Но зато жизни тысячи наших соотечественников, находящихся сейчас на планете Глагол, будут спасены! И многое другое… Я думаю, нет нужды в сотый раз повторять, все знают уже… Тысяча жизней против одной. Разве это не справедливо? Я полностью согласен с Иваном Денисовичем. Я принимаю его аргументы. И я… я преклоняюсь перед ним! – Произнеся последнюю фразу, Торпилин, который все это время смотрел на стол со своими ножнами, поднял на Колесникова глаза, которые горели сознанием собственной правоты.
Но генерал-майор так просто не сдавался.
– Нет, вы не понимаете, что вы натворили… Вы не понимаете, – бормотал он. – Иван Денисович способен… да он кого угодно способен околдовать… Ему просто невозможно противостоять! Он просто… невозможный человек! Да вы хоть понимаете, что тысяча предателей из ДОА не стоят одного седого волоса с головы товарища Индрика?! Одного дня этого человека они все не стоят! Господи, Твоя воля… Да как он мог… Черт с ним, с Х-крейсером… Железо. Дорогущее, но все равно железо… Но это… Это… Почему?.. Не надо было…
Тут у Колесникова закончились слова. И его речь превратилась в бессвязный лепет уязвленного в самое больное место немолодого человека.
– Но ведь есть еще ретроспективная эволюция! – из-за консоли видеонаблюдения за воздушным пространством раздался скрипучий голос академика Двинского. Я и не подозревал, что он тоже здесь, в штабе, настолько неприметна была его согбенная фигурка. – Полагаю, это было самым весомым соображением… Ведь товарищ Индрик в отличие от вас, Демьян Феофанович, действительно верит в науку! И воспринимает всерьез те советы и предостережения, которые наука дает армии!
Двинский был единственным человеком из числа принимавших участие в операции «Очищение», способным сказать подобное в лицо Колесникову втакуюминуту. Иван Денисович – тот тоже мог, но только никогда не сказал бы. Скорее сделал бы так, чтобы все дошли до правды и без его слов. Однако Колесников отреагировал на выпад Двинского с неожиданным спокойствием:
– Вы правы, Константин Алексеевич. И это обидная для меня правда. Но не обо мне сейчас речь. А о том, что происходит. Я считаю… что товарищ Индрик… совершил подвиг. Оценить который по достоинству нам еще предстоит.
Я издал тихий вздох облегчения.
Колесников снял с моей души тысячетонный груз. И не только с моей.
Потому что не только кавторанг Торпилин, но и все мы преклонялись перед Индриком.
Генерал-майор зашагал к дверям.
За Колесниковым гурьбой потянулись и все мы. Никто не спрашивал, куда и зачем мы идем. Поскольку было ясно – мы спускаемся на летное поле космодрома. Чтобы там, на вольном воздухе, пронаблюдать взрыв Дуная, который последует с минуты на минуту, когда Х-крейсер «Дьяконов» материализуется внутри планеты. Если автоматика корабля не откажет и не подведут сложнейшие агрегаты движения в граничном слое Х-матрицы.
Спустя двадцать семь минут после взлета Х-крейсера «Дьяконов» в небе над Глаголом наблюдалось редчайшее астрофизическое явление – полное разрушение планеты вследствие внутреннего взрыва.
Не стану врать – видно было очень плохо. Ведь атмосфера, день, серо-сизая дымка, которая в это время суток на Глаголе неизбежна, как победа гуманизма.
Просто Дунай, бледный и немощный, распался на множество звездочек, которые быстро погасли. Наверное, из-за изменения отражающих свойств обломков планеты – то ли под воздействием температуры, то ли за счет громадных облаков пыли и газа.
И – больше ничего, кроме серой дымки.
Да, Локшин успел кое-как наладить клонский телескоп. И персонал комендатуры кое-что заснял для истории. Однажды, сидя в мягком кресле с чашкой кофе, я, наверное, увижу все это в увеличенном, почищенном, отредактированном виде. Если захочу. Но в те мгновения все самое интересное происходило не в небе, а в моей душе.
«Иван Денисович… Дорогой Иван Денисович… Как же так?» – повторял я про себя.
Да, это нелепо, по-девичьи как-то. Но ничего более умного мне в голову не приходило.
Итак, вспышка была неказистой, так и тянет почему-то сказать «небрежной». Никогда бы не подумал, что тридцать восемь БЧ мощностью шестьсот мегатонн каждая взрываются так невыразительно…
Но сомнений не было: всплытие «Дьяконова» в недрах Дуная состоялось. И если бы не гибель нашего кумира, многие из нас закричали бы в ту минуту «ура».
– Прошу почтить память спецуполномоченного Совета Обороны Ивана Денисовича Индрика минутой молчания, – надтреснутым голосом произнес Колесников.
Мы сняли головные уборы – у кого они были.
Кажется, Таня заплакала. А я? Я – нет.
Я лишь почувствовал, что в моем сердце стало на один ледяной осколок больше. И что осколок этот никому и никогда уже не вытащить. Разве что Господу Богу. Но это будет нескоро. Наверное – после смерти.
Генерал-майор Колесников больше не гневался. Не брызгал слюной, не кричал.
Он стоял на летном поле дольше всех, всматриваясь в серые небеса, будто ожидал увидеть Индрика, летящего к нам верхом на одном из обломков Дуная.
«Они ведь с Индриком однокашники, вместе начинали. Друзья были – не разлей вода. Если ты не в курсе…» – шепнул мне на ухо Свасьян.
