Лариса. Больше в городе ничего на эту тему нет. Еще хорошо, что племянник у библиотекарши — шизофреник. Она мне все выгребла. И «СС в действии», и об этих злодеяниях… Что за интерес у вас такие страсти читать?
Звонит телефон.
Кондаков. Не трогайте трубку! (Подскочил к телефону, схватил трубку.) Нет… вы ошиблись…
Лариса. Ой, я прямо перепугалась, как вы крикнули.
Кондаков. Иногда со мной бывает… Чаю хотите?
Лариса. Что вы! У меня сегодня вечером университет культуры.
Кондаков. Вы меня неправильно поняли: когда я предлагаю чай, то имею в виду именно чай. С сахаром.
Лариса. Знаем мы эти чаи. А вы сами, Рем Степанович, как субботы-воскресенья проводите?
Кондаков. В беготне.
Лариса. Ну наши-то магазины не то, что у вас в Ленинграде.
Кондаков. Я бегаю, Лариса, не по магазинам, а в самом прямом смысле: в субботу — кросс, в воскресенье байдарка.
Лариса. Разносторонний вы!
Кондаков. Да так уж у меня давно принято. И потом — мне нужна постоянная борьба.
Лариса. С кем?
Кондаков. С самим собой. Я — самый серьезный мой враг.
Лариса. Здорово!
Кондаков. Что — здорово?
Лариса. Здорово с вами беседовать.
Кондаков. Шутите, а я серьезно говорю. Я сам себе поставил диагноз и сам выбирал методику лечения… Вы знаете, как ни странно, но она — очень цельная натура. В том смысле, что, обнаружив цель, движется к ней кратчайшим путем. Преодолевает моральные препятствия с легкостью тяжелого танка. И при этом — всегда искренна! Вот в чем поразительная загадка!
Лариса. Вы о ком, Рем Степанович?
Кондаков. Я… рассуждаю про себя, как говорится…
Лариса. Странный вы… У вас тут неуютно. Если хотите, я приберусь… в ваше отсутствие… без чаев… Пол помою, окна…
В дверь звонят.
Кондаков (к залу). Если б я знал, кому сейчас открою, я бы пристально рассмотрел этого человека. Хотя бы рассмотрел. Но в то время я не знал — не ведал. (Открыл дверь.)
В дверях — Пулатов.
Пулатов. Здрасьте, жилец.
Кондаков. Здрасьте.
Пулатов (заметив Ларису). Жена нервничает?
Кондаков. Случается.
Пулатов. А отчего? Догадываетесь?
Кондаков. Понятия не имею. Интересно было бы узнать.
Пулатов. Разъясню. Закройте дверь на секунду. (Из-за двери.) Слышимость превосходная. Новое строительство на нервах сказывается. Человеку от мира хочется спрятаться, а ему не дают.
Кондаков (открыв дверь). И что вы предлагаете?
Пулатов. Могу спасти семью от распада. Дверь обобью. Вот и образцы с собой. (Показывает обрезки материала.)
Лариса. Иди, дядя, иди… Он сам обобьет. Мужик у меня — что надо, только иногда заговаривается.
Пулатов. Сам? Ну что ж. Только… Качества не будет.
Лариса. Заставлю — будет и качество!
Пулатов. О! Женщина в наше время — могучая сила!
Лариса. Ступай, сказано тебе.
Пулатов вышел.
Пулатов (из-за двери, тихо). А может, обобьем? Недорого.
Лариса. Нет, я сказала!
Кондаков. Не знал, что ангелы могут быть такими решительными.
Лариса. Вы плохо их знаете, Рем Степанович.
Кондаков. Да нет, кое с кем из ангелов был знаком. Кстати, тоже проявляли характер.
Лариса. Я пошла. Если что-нибудь еще разыщу насчет злодеяний — принесу. А вы тут без меня никаких шаромыжников в дом не пускайте. Особенно бойтесь тех, что в юбке. Знаете, сначала чайку попить, в квартире прибрать… А потом судья спросит: «Общее хозяйство было?» — «Было». Все, не отвертишься.
Кондаков. Не сделаю ни шагу без консультации с кем-нибудь из ангелов.
Лариса. Лучше с теми, кто имеет медицинское образование. Салют!
Кондаков. До встречи.
Лариса ушла.
Славная девушка. Посмотрим, что она мне принесла… Начнем с истории болезни. Так… Короткевич Иван Адамович… двадцать седьмого года рождения. Белорус. Начато… двенадцатого октября сорок пятого года… У него есть родственники!
* * *
Кабинет полковника Логинова. Логинов, капитан Ситник, Кондаков.
Логинов. Товарищи, прошу прощения, но у меня лишь несколько минут… Просьба ваша, Рем Степанович, понятна, но, к сожалению, мы бессильны. Скажу вам сразу: тщательное расследование, проведенное сразу после освобождения города частями Советской Армии, и неоднократные доследования никакой ясности в это дело не внесли. Мертвые не могут ответить на наши вопросы. Конечно, мог бы прояснить картину ваш Короткевич, мы в свое время интересовались им, но…
Кондаков. Я понимаю.
Логинов. Чуприкова нас информировала, что с ним — дело безнадежное. А у вас на этот счет другое мнение? Поймите правильно, я не хочу вламываться в чужую епархию.
Кондаков. Я просто придерживаюсь мнения, что безнадежный больной — только мертвый. Да и в этом случае, если не упустить момент, возможна реанимация.
Логинов. Ясно. А может, отправить его в Москву, как вы считаете?
Кондаков. Рано или поздно он попадет к академику Марковскому. А Марковский попросит меня им заняться.
Логинов. Так вы что — в этом деле, как теперь говорят, сильно сечете?
Кондаков. То я секу, то меня секут.
Ситник. Товарищ Кондаков — кандидат наук.
Логинов. Это я знаю. В общем, Рем Степанович, дело благородное. Вот капитан Ситник Сергей Сергеевич, все остальные вопросы — к нему. (Попрощался, ушел.)
Ситник. Начнем по порядку. Подполье здесь было мощное. Руководил им обком партии. Незадолго до освобождения фашисты провели довольно согласованную операцию: одновременно были нанесены удары по всем партизанским отрядам, и в тот же день гитлеровцы окружили дом номер пять по Оршанской улице — теперь там управление газового хозяйства. Так вот: на Оршанской, в доме пять, заседал обком в полном составе. Завязался бой, все члены бюро обкома погибли, в том числе и Борис Игнатьевич Корзун, первый секретарь. Как все это случилось? Нет сомнений, что организацию выдал предатель. Речь идет не о простом осведомителе, который работал за булку с эрзац-маслом. По-видимому, это был кто-то из своих. Разумеется, пропали все документы — постановления народных судов, протоколы заседаний обкома, списки полицаев, предателей, пособников… и еще кое-какие бумаги, которые не утратили бы силы и сегодня. Корзун получал важные задания из Москвы, и эти задания, по-видимому, выполнялись.
Кондаков. А Короткевич?
Ситник. Что Короткевич? Рядовой боец подполья. До войны учился в полиграфическом техникуме, там его избрали секретарем комитета комсомола. Как он воевал? Как попал в гестапо? Отчего потерял рассудок? Мы всего этого не знаем.
Кондаков. Вы не знаете, какие средства применяли немцы при допросах Короткевича?
Ситник. Никаких сведений нет. В этой истории есть, конечно, одна странность: почему они его сразу не расстреляли?
Кондаков. А может, выпытывали у него какую-то информацию?
Ситник. Какую?
Кондаков. Этого я не знаю.
Ситник. Такой информации уже просто не существовало. Когда Короткевич попал в гестапо, все уже было кончено. Подпольный обком разгромлен, половина партизанских отрядов разбита. Чего они добивались от этого парня? Что выпытывали? Значит, он знал что-то, весьма для них важное. А следствие, видно, велось капитально… Начальником гестапо здесь был Мюнстер. Садист невероятный. Все они бежали в одну ночь, даже не успев расстрелять узников в камерах. Эти люди, чудом уцелевшие, как раз и показали, что Короткевича пытали очень долго… Вот и все. Будут какие-нибудь новости по этому делу — позвоню.
Кондаков. Откуда этим новостям-то взяться?
Ситник. А жизнь, Рем Степанович, течет, так сказать. Знаете, есть такие слова: «Никто не забыт, ничто не забыто»?
Кондаков. Знаю.
Ситник. Вот так оно и есть — никто не забыт и ничто не забыто.
* * *
Кулисы областного театра. Кондаков стучится в дверь гримуборной.
Кондаков. Простите, пожалуйста, могу ли я видеть артистку Воеводину?
Голос из-за двери: «Минутку!» Из гримуборной показалась Воеводина. Она в костюме королевы с короной на голове.
