Вот это была встреча!
Теперь вы поверите, что мне и впрямь не везет. Я не мог рассказывать ни о ходе операции, ни о задании нашего батальона, я требовал доставить меня и моих ребят к командованию.
Мауро тем временем потерял сознание, у Гордо началась рвота. Мы не ели слишком долго, нам нельзя было есть что-либо!
И я попросил:
— Поехали скорее, вы узнаете, кто мы! Потому что мы уже на пределе! А ты, — я повернулся в сторону Рауля, — еще дурак и щенок, оказывается, хотя я и считаю тебя своим братом. Ты не дорос ни до доверия, ни до убежденности, все только слова да настроения... Тьфу!
Рауль снова было бросился ко мне, хотя уже не с таким запалом, как прежде, но его сразу же придержали товарищи. Я видел, правда, что его придержали, но я отвернулся. Не хотел ни объяснять, ни оправдываться. Даже обижаться всерьез не хватало сил.
В конце концов и мы вскарабкались на грузовики и поехали. Ну, а дальше что было?
Телефонный разговор. Всех немедленно в больницу в Сан-Хуан-дель-Норте, а через два дня, когда мы немного пришли в себя, в госпиталь в Чинандеге, где, прихрамывая, шел нам по госпитальной дорожке навстречу выздоравливающий Маркон.
Рауль отпросился у начальства и примчался в госпиталь Сан-Хуан-дель-Норте, как только стало известно, кто мы.
Плакал, на коленях просил прощения. Досадно было, обидно, но ведь такая моя судьба, вечно со мной случится какая-нибудь незадача. Вот ни за что ни про что получил от названого брата по физиономии, вот так не повезло, видите! Но разве не простишь и такого тому, кого любишь.
Рауль приезжал в Чинандегу, где мы пролежали две недели, несколько раз, и я в конце концов рекомендовал его Маркону в наш батальон. И тот обещал подумать над его кандидатурой.
Затем было две недели отпуска в Манагуа, семья, дети, Лаура как раз родила мне третьего сына, и я, конечно, назвал его Раулем, а что делать?
Завтра снова возвращаюсь в свой батальон, уже успел соскучиться по товарищам. Война продолжается, и мое место там, среди них.
КОГДА ВЕРА ПОБЕЖДАЕТ ВРЕМЯ
Мгновенно слово. Короток век.
Где ж умещается человек?
Как, и когда, и в какой глуши
Распускаются розы его души?
Булат Окуджава
Время трагично. Потому — что безжалостно. По отношению ко всему живому. И, разумеется, прежде всего — к человеку. Ведь человек наиболее стойко борется со временем. Упорно воюет с забвением. И побеждает. Часто ценой своей жизни. Верой в бессмертие человечности побеждает он время. Человек прорывается в будущее из настоящего, оставляя за собой прошлое. Но прошлое отказывается оставаться в плену прошедшего времени.
Что же будет дальше, человек мой странный?Все ушло сквозь пальцы — и пусты ладони.Погоди, мне ветер что-то напевает,Подожди, приятель, пусть напьются кони.
Это стихи главного героя романа Юрия Покальчука «И сейчас, и всегда» Андрия Школы. Писатель их поместил в конце романа. Как в «Докторе Живаго» Бориса Пастернака. Принципиальной композиционной целесообразности в этом нет, но любопытно. Стихи углубляют образ, эмоционально высвечивают внутреннюю борьбу Андрия за сохранение прошлого во времени. И раскрывают, как прошлым преодолевал он настоящее.
«А тень от прошлого в себе всегда мы носим, словно флаг».
Да, и тень тоже. Андрий Школа носил в себе, в своей памяти, в своем сердце тень и светлую, и темную. Как надежду и воспоминания. Надежду на то, что со временем станет легче и лучше. А воспоминания... .
Роман начинается с отступления бойцов интербригады! Они оставляют Испанию на растерзание фашистам. Осколок отряда, люди разных национальностей, которых объединила пролитой кровью борьба за свободу, равенство и справедливость, и среди них украинец Андрий Школа; один из последних, один из тех, кто согревал своим телом сухую, испанскую землю, как землю обетованную, где все народы как бы слились в единой клятве — бороться против зла, против бесчеловечности, против фашизма. Ему казалось, что он все забыл: он испанец, он воюет, он раненый, он погиб... И он живой. Потому что родился снова, поднимается вновь с тяжелым грузом ответственности за мир, в котором утверждается фашизм, который растерян, и тревожными всплесками первого отчаяния и боли сигнализирует человечеству об этой тотальной антигуманности и взывает к людской совести в надежде, что борьба будет продолжаться и фашизм не оставит своих ядовитых корней в нашей земле.
Возвращаться снова и снова в сложное сплетение вопросов и сомнений, воспоминаний и переживаний, возвращаться в свою жизнь, чтобы убедить себя на склоне лет: жил тревожно, глубоко, для людей, боролся за справедливость, за социальное равенство, утверждая себя и себя познавая. В контексте исторических событий Андрием Школой осуществляется нелегкое самопознание. А как же иначе мог дойти до понимания себя, прийти к выявлению своей человеческой сущности герой романа? Только через проникновение вглубь исторических потрясений своей эпохи он мог добраться до сути своего «я», только через сопереживание, через ошибки, потери и победы на путях человеческой истории создавалась личность. Андрий брал уроки у Истории. История была его главной школой, и как эти уроки осваивались, как осмыслялись разумом, как потрясали, опустошали и обогащали его внутренний мир — все это исследуется в романе Юрия Покальчука «И сейчас, и всегда».
Роман «И сейчас, и всегда» своим композиционным построением напоминает круги на воде, которые разбегаются от брошенного камешка. Этим своеобразным камешком в романе является память Андрия Школы, которая в долгие бессонные ночи оживает и своими приливами и отливами возрождает пережитое, снова заставляет душу страдать от неправды, лжи, предательства, возвращать из небытия лица погибших друзей, их слова, жесты, воссоздавать целые эпизоды, анализировать свои поступки, поступки своих друзей и противников...
У Андрия Школы, как и у каждого человека, есть память легкая и память тяжелая. По существу, это одна память. Как и одна жизнь, вместившая в себе и счастье, и страдания, и боль, и радость. Андрий нелегко входил в стремительное течение исторического времени. Он не просто входил, а втягивал в себя историю надолго, навсегда, «пропускал» ее через свой внутренний мир — как бы наново перепроверяя каждое событие, каждый свой шаг, поступки окружавших его людей собственным кодексом чести, совести, справедливости, долга. Но и его кодекс также в процессе этой проверки совершенствовался, формировался, утверждался. Андрий медленно, но уверенно, целеустремленно приближается в процессе самопознания и самоусовершенствования к самому себе, постоянно решая главную проблему — проблему выбора. Постепенно его жизненное русло очищается от болезненных тревог и сомнений, приобретает четкие контуры, нравственные берега. Его судьбу можно считать счастливой, потому что смысл своей жизни, свое назначение он видел в борьбе — во имя человека, во имя социальной справедливости.
Самопознание через утверждение себя в истории. Или — утверждение себя как личности через самопознание. Диалектическое единство, нерасторжимость, взаимообусловленность внутреннего мира человека и его социальной деятельности.
О чем же этот роман? О мужестве человека, сумевшего сотворить свою судьбу, сделать ее достойной своего сложного, прекрасного времени. Нет, Андрий Школа — это не типический человек в типических обстоятельствах. Это человек необыкновенно не типической судьбы, и жил он, боролся, проигрывал и побеждал, в обстоятельствах не типичных. Прав критик Виктор Шкловский, утверждавший: «Типичный человек в типичных обстоятельствах — это человек несчастливый.» Он — не герой, потому что «герой — обычно человек, ищущий свое место». Андрий Школа ищет свое место в истории. Он видит свой долг в том, чтобы всеми силами способствовать гуманистическому прогрессу человечества. И действует он в ситуациях не типических, наоборот — в исключительных, на переломах истории (В. Шкловский: «Герои — это люди па переломах истории; в них человечество осознает свое изменение...») Создать свою судьбу. Что для этого нужно? Идеи, убеждения, вера... И любовь. Любовь к своей родине, к своей Украине, которая согревала и охраняла восемнадцатилетнего Андрия Школу в далекой Испании, вера в то, что здесь, в республиканских окопах войны с фашизмом, он и его товарищи из интербригады вели борьбу за свободу и своих народов.
Идея интернационального долга, который вырастал из убеждений: в беде нужно помочь, справедливое дело нужно защищать, а поэтому приходится и убивать. Вспомним, через какие тяжелые нравственные испытания пришлось ему пройти после первого убийства человека. Да, он убил врага, подлого шпика, но ведь он оборвал чужую человеческую жизнь! Имел ли он на это нравственное право? Не случайно Андрий мучительно ведёт долгие внутренние диалоги с убитыми им франкистами — возможно, насильно мобилизованными недавними крестьянами. Его сознание и совесть бессильны погасить эту, казалось бы, ненужную и с трудом одолеваемую внутреннюю борьбу со своим сомнением. А ведь он в то же самое время любил и мечтал о новой человеческой жизни, которой они с Марией-Терезой надеялись дать начало. Как же так? Одна жизнь насильно обрывается, а другая зарождается. Гуманно ли это?
