полотно, так что невозможно было провести между ними границу. Волны накатывали и отступали, увлекая за собой разный хлам, плавающий у берега, коряги, всевозможные коробки и бутылки; и целыми днями размеренно звонил колокол на бакене возле Длинного мыса.
Чайки исчезли— видно, укрылись где-нибудь на берегу с подветренной стороны. Небольшие спортивные суденышки отчалили прочь либо покачивались на швартовах, позабытые и позаброшенные. Да и на моей верхней веранде из мебели осталось только кресло-качалка, издававшее неприятный скрип; сама я испытывала странное и непривычное чувство одиночества, будто весь окружающий мир исчез, и в живых оставалась одна лишь я.
Однажды я надела плащ-дождевик и боты и отправилась пешком в городок к Элизе Эдвардс. Мне казалось, что все наши таинственные события должны быть каким-то образом связаны между собой, и существовала вероятность, — ничтожная— что от внимания полиции что-нибудь да ускользнула. Однако у Элизы мало что нашлось мне сказать— практически ничего. Было совершенно очевидно, что всей своей новоанглийской душой она восставала против свалившейся на нее «известности», а также переживала из-за невозможности снова сдать ту комнату, которую занимала Джордан,
Зайти в дом она мне не предложила. Мы присели на ее небольшой, увитой плющом веранде, и при первом же моем вопросе она поджала губы.
— Я уже сообщила все, что знаю. Она пришла, оставила свои вещи и ушла. И больше я ее никогда не видела.
— Но она же наверняка о чем-нибудь с вами говорила?
— Спросила, где ванная комната, и еще захотела получить ключ от дома. Я сказала, что у меня и был-то всего один, да и тот я уже с год не видала. В этом городе воров нету, — благопристойно добавила она.
— Прошу вас, постарайтесь вспомнить, — настаивала я. — Она не говорила, куда собирается пойти? Она пришла к вам, поужинала и снова ушла. И все?
— Еще спросила, есть ли у меня телефон, и сказала, что вернется примерно через час.
— И вы так и не спросили у нее, кому она собиралась звонить?
Нет, она не спросила. Почти вое ее постояльцы задавали тот же самый вопрос— насчет телефона. Обычно она отсылала их в аптеку на углу. Она не знала, ходила туда Джордан или нет. Все, что ей было известно, — что та прекрасно поужинала и даже не удосужилась похвалить вкусную еду, а затем вышла из дома. На голове у нее была шляпа, в руках— сумочка, и перед уходом она заперла дверь в свою спальню. Было совершенно очевидно, что исчезновение и гибель Хелен Джордан вызывали у нее серьезную досаду.
— Я уже не говорю о полицейских, снующих туда-сюда, — хмуро заметила она. — Только ковры протирают— сплошные убытки от них; я им это самое и сказала, а они только посмеялись. Я исправно плачу налоги
Она еще некоторое время распространялась в том же духе, однако кое-что я от нее в тот день все-таки узнала, хоть и не придала тогда этому значения. Элизе казалось, что она раньше видела эту женщину, Джордан.
— Красавицей ее не назовешь, — сказала она. — Но у меня все не идет из головы, что где-то я ее видела. Она была такой некрасивой, а всегда легче запомнить уродливое лицо, чем еще какое-нибудь. И встречала я ее давно. Может быть, даже очень давно.
— Здесь? В городке?
— Здесь… Или еще где-то… Вообще-то я редко уезжаю с острова.
Я задумалась. Джордан практически не покидала Сансет-Хауса со времени приезда. Однажды она уезжала вместе с Джульеттой к парикмахеру, но вроде бы это все. Когда я заговорила было о косметическом салоне, Элиза в ответ лишь фыркнула. У нее нет времени на подобные Глупости, презрительно заявила она.
Однако к тому времени она уже несколько расслабилась. И позволила мне осмотреть комнату, которую так недолго занимала Джордан; последовав за ней наверх, я внесла свою лепту в протирание ее ковров. Комната была совсем небольшой, и, едва окинув ее беглым' взглядом, я уже поняла, что ничего мало-мальски стоящего я там не обнаружу. Всю ее обстановку составляли аккуратно застеленная кровать, письменный стол, комод, два стула и небольшой столик — все безупречной чистоты, без единого пятнышка. Ни плиты, ни камина там не было, а чемодан Джордан, который раньше стоял где-то здесь, теперь находился в полицейском участке.
Казалось просто непостижимым, что женщина, любая женщина, могла распрощаться с жизнью и отойти в мир иной, оставив после себя так мало: письмо, причем не ей адресованное, горсточку пожитков в нью-йоркской квартире, чемодан в полицейском участке и эту пустую комнату.
— Здесь ничего не изменилось после ее ухода? — спросила я.
— Ничего, за исключением чемодана. Его забрали полисмены. Кое-кто изрядно поживился, осмелюсь заметить, — мрачно добавила Элиза.
Казалось очевидным, что она не питала особого доверия к стражам правопорядка. Однако только это и было очевидным. Я попыталась сосредоточиться.
— Как Хелен Джордан вела себя в тот вечер? — спросила я. — Выглядела ли взволнованной? Или чем-то обеспокоенной?
— Она вроде бы не из тех, кто легко возбуждается. Нет. Она производила впечатление женщины решительной. Да, пожалуй, именно такой она и была.
Я покинула ее дом, по-прежнему озадаченная. В тот вечер Джордан на что-то решилась, наметила какой-то план действий. Она кому-то позвонила, после чего двинулась пешком по тропе вдоль залива в сторону Длинного мыса. С собой она взяла сумочку, а ключ от своей комнаты оставила у Элизы. И заперт в этой комнате был один-единственный предмет, который мог представлять ценность, — то, что шериф именовал «письмом Дженнифер».
Действительно ли оно имело какое-то значение? Сохранила ли она его в личных целях— возможно, надеясь прояснить ситуацию с этой «Дженнифер»? Этого я, разумеется, сказать не могла. Любопытно, однако, что в то самое утро эта самая Дженнифер хлебнула неприятностей, находясь в каюте причаливающего к берегу океанского лайнера.
Я знала: Рассел Шенд всегда считал, что письмо так или иначе связано с этим делом, но мне не было известно, что он попросил ребят из нью-йоркской полиции помочь ему. По номеру телефона из записной книжки Джульетты они установили фамилию подруги «Джен», и, должно быть, она испытала настоящий шок, когда двое детективов с Централ-стрит встретили ее корабль в карантинной зоне.
Немало времени прошло, прежде чем мне довелось услышать эту историю, и рассказал мне обо всем сам Рассел Шенд.
— Они довольно пренебрежительно отнеслись ко мне да и к тому письму, — весело заявил он. — Им это показалось уже чересчур: чтобы провинциальный шериф, на котором висят два, а может, и три, убийства, вдруг озадачивал их по первое число! Да вдобавок дамочка эта оказалась
