Все наши действия были обдуманы еще ночью, так что инструктаж много времени не занял. Правда, пришлось внести в первоначальный план несколько поправок, сделанных по дельным советам соратников. Но, как говорил Змей Горыныч, одна голова хорошо, а несколько – еще лучше.
Если вкратце, диспозиция такова. Мы занимаем оборону на очень удачном участке местности. Он находится на возвышенности, откуда великолепно просматривается все на несколько миль вокруг. Личный состав зароется в землю на холмах по обе стороны дороги. Там же будет расположено все наличное тяжелое вооружение, то бишь четыре наших пулемета, два снятых с бронепоезда, ракетный и минометный дивизионы, а также двухорудийная батарея семидесятипятимиллиметровок Максима-Норденфельда.
Сам бронепоезд станет подвижной огневой точкой. Его трехдюймовые орудия – морского образца, то есть с длинными стволами, – способны закидывать двенадцатифунтовые снаряды на добрых девять тысяч ярдов, то есть примерно на четыре мили, так что при должной корректировке огня бриттам не поздоровится.
Не думаю, что они смогут с нами что-то быстро сделать, разве что только измором. Но на это потребуется время. И немаленькое. Вроде как. Интересно, а на сколько нас хватит?
– Палыч, – окликнул я Борисова, матюгами погонявшего расчет, втаскивающий орудие на холм, – ты глянул, что там со снарядами на бронепоезде?
– А как жа… – Старик недовольно зыркнул на меня, мол, чего отвлекаешь, сверился с потрепанной записной книжкой и отрапортовал: – По полусотне картечи, столько же шрапнели и по сотне гранат на ствол. А точнее, по девяносто три штуки.
– Хорошо. Как справишься, подойди, будем выбирать ориентиры.
– Угу… – Борисов кивнул и умчался, истошно вопя на своих помощников: – Да что ж вы творите, ироды, тудытьваснаперекосяк!..
Итак, с этим ясно, а что у нас с остальными боеприпасами?
У бойцов носимый запас в полторы сотни патронов на ствол, и еще по триста на каждый лежат в обозе. Мало, черт побери, но придется выкручиваться. Если что, перейдут на вражеские «Ли-Энфилды», коих мы натрофеили почти полторы сотни штук с большим количеством припаса к ним.
Теперь пулеметы. На каждый пулемет бралось в рейд под две с половиной тысячи патронов. Еще восемь тысяч мы взяли с двумя трофейными «виккерсами». Теми же «максимами», под тот же ублюдочный патрон калибра .303, только уже британского производства. В общем, с этим терпимо.
Но вот на орудия у нас есть всего по шестьдесят гранат. Шрапнели и картечи нет совсем. С минометами и ракетными установками дело обстоит еще хуже. Всего лишь по тридцать мин на ствол и шестьдесят ракет в общей сложности. М-да… явно не клондайк боеприпасов. Скудно, очень скудно…
– Твою же кобылу в дышло! – с досадой выругался я. – Зараза, огневого припаса – всего на световой день хорошего боя. Кто же предполагал, что так получится. Да и хрен с ним, больше все равно нет. И негде взять. Стоп!.. Надо будет приказать набрать воды во все подходящие емкости…
– Господин… как вас там! – послышался позади звенящий от возмущения голос. – Что вы себе позволяете?!
– Коммандант Игл. – Я сделал поворот круго́м и увидел перед собой автора, подарившего миру Маугли, Балу, Багиру и прочих бандерлогов.
Писатель имел вид донельзя воинственный и просто кипел от гнева. Хваленой британской невозмутимостью даже и не пахло.
– В чем дело, господин Киплинг?
– Да как вы смеете заставлять пленных работать… – с жаром начал он, но не договорил, потому что сзади подошел один из моих пруссаков, схватил его за воротник и без лишних слов потащил к остальным пленным, от которых британец в порыве возмущения отбился.
Киплинг попытался вырваться, но в связи с явным несоответствием весовых категорий успеха не добился. Так и тащился, взрывая каблуками ботинок каменистую рыжую землю.
М-да…
– О-отставить!.. – пришлось прикрикнуть, вызволяя писателя из рук детины. – Что вас возмущает, господин Киплинг?
– Вы заставляете пленных рыть окопы! – Писатель ткнул рукой в сторону своих собратьев по плену, уже вовсю работающих лопатами и кирками. – Это возмутительно!
– Для начала… – я аккуратно стряхнул с его френча пыль, – вы копаете могилы… простите, оговорился, окопы для самих себя.
– Как? Зачем? – на лице Редьярда Киплинга выразилось явное недоумение.
– Затем. Подозреваю, что уже сегодня к вечеру ваши соотечественники начнут лупить по нам из всего, что только под рукой найдется. Как вы думаете, остановит их наличие в лагере пленных? Правильно, не остановит, ибо дорога, которую мы будем удерживать, сейчас имеет гораздо большее значение, чем какая-то горстка солдатиков. Так вот, вместо того чтобы заставить пленных строить укрепления для нас, что более насущно, я озаботился вашей безопасностью. А мог бы выставить на бруствер распятыми на крестах, как поступил со мной в Кимберли командир британского гарнизона майор Кекевич.
– Не сомневаюсь – если бы этот случай был предан огласке, – энтузиазм писателя заметно погас, – Кекевич был бы строго наказан командованием.
– Мне от этого стало бы легче? – задал я вопрос и отвлекся, завидев слоняющегося без дела нашего батальонного фельдшера Якова Бергера, недоучившегося студента Гамбургского медицинского университета. – Ко мне, солдат! Де́ла себе не можешь найти? Вперед, оборудовать полевой лазарет в одном из броневагонов. Живо!
– Есть, господин коммандант! – Яков, спотыкаясь, ринулся к бронепоезду.
– Бегом, лепила хренов… – рыкнул я ему вслед и обернулся к писателю: – Так о чем мы говорили?..
– Зачем вы на этой войне? – вдруг поинтересовался англичанин – Вы же не бур. Какие-то счеты с Британией?
– Господин Киплинг, вы здесь находитесь в роли журналиста? – Мне в голову вдруг пришла одна интересная идея.
– Да, – кивнул он, – корреспондент армейской газеты «Друг».
– Отлично. Не хотите, пользуясь случаем, взять у меня интервью? Озаглавив его, скажем… «Один день вместе с коммандантом Майклом Иглом». Или как-нибудь еще, это совершенно не важно. Думаю, тысячи ваших коллег по всему миру передрались бы за такую возможность прославиться. В свою очередь, обещаю, что отвечу предельно честно на любые ваши вопросы.
– Вы серьезно?.. – заметно растерялся писатель.
– Серьезней не бывает. Конечно, сомневаюсь, что интервью выйдет в своем истинном виде, но готов рискнуть.
– Британия – свободная страна! – вспылил Киплинг. – Если я соберусь что-либо сказать, мне не смогут закрыть рот. А если попробуют, я обращусь в иностранные газеты.
– Не горячитесь. Значит, решено. Пока присоединитесь к своим товарищам, а когда я освобожусь, вызову вас. Кстати, вы уже закончили роман о Большой игре? Если не ошибаюсь, главного героя зовут Ким О’Хара?
– Но… – англичанин вытаращил на меня глаза, – откуда вы…
А я мысленно обматерил себя последними словами. Проговорился, идиот! Действительно, откуда какой-то там Майкл Игл может знать, что Киплинг пишет роман «Ким». В каком году он хоть издан был? Черт… теперь выкручивайся, дурень. Хоть бери и стреляй будущего лауреата Нобелевской премии.
– Ну-у… Я уже точно не помню, но, кажется, я беседовал с одним из пленных офицеров…
– Это, наверное, Ричард Бартон? Я с ним консультировался по некоторым вопросам для книги – Киплинг сам подсказал мне выход. – Он как раз около пары месяцев назад попал в плен. Нет, роман не закончил. И теперь даже не знаю, когда возьмусь за него.
– Да-да, с ним, – поспешно согласился я. – Ничего, закончите со временем. Но мне уже пора…
Избавившись от писателя, я перевел дух и стал рисовать схему обороны, а потом отправился нарезать пулеметчикам сектора́ обстрела. Когда справился, принялся вместе с Борисовым и Штайнмайером работать над пристрелкой орудий.
Пока пристрелялись по ориентирам, я почти оглох, зато теперь вполне качественно смогу корректировать огонь со своего НП, которым я определил вершину самого высокого холма.
К часу дня притащили обед, состоящий из куска ржаного черствого хлеба и миски наваристого горохового супца с копченым мясом, обильно сдобренного смальцем и жгучим красным перцем. Конечно, не рябчики под бешамелью, но тоже вполне ничего. Особенно на голодный желудок.
