Не имея возможности на память подробно изложить ход этих боев, заслуживающих полного внимания, ввиду трудности задачи ограничусь лишь схематическим изложением хода форсирования.
Как всегда, мы атаковали на всем указанном фронте: 13-я дивизия на участке Ратыще – Чистопады; Саратовская Отдельная бригада на участке Вертелка – Новоселки; 34-я дивизия посередине должна была атаковать Заложце и вести прорыв.
Несмотря на тщательную артиллерийскую подготовку, первая атака 133-го пехотного Симферопольского полка не удалась. Повторенная после обеда, несмотря на своевременное усиление атаковавших, также не имела успеха; не удалось захватить плотину, перегороженную прочной решеткой.
Тогда в пять часов пополудни я приказал прекратить бой, произвести перегруппировку войск и главный удар перенести севернее Заложце в район д. Чистопады Ратыще. На подготовку нового удара предоставил ночь с 20-го на 21-е, все 21 июля и ночь с 21-го на 22-е.
В течение 21 июля корпусным инженером были заготовлены материалы для 11 мостков: восемь для пехоты и три для артиллерии. Для отвлечения внимания австрийцев я приказал генералу Лихачеву готовиться к переправе у Вертелки.
Генерал Лихачев, всегда все понимавший с полуслова, так энергично вел приготовления к переправе, что австрийцы стянули против него все свои резервы.
Как только совершенно стемнело, мостки в районе д. Чистопады были наведены; по ним двинулась пехота и два взвода артиллерии, и к моменту рассвета мы уже имели на том берегу 14 рот пехоты и два взвода артиллерии, следовавшие на линии цепей. Присутствие орудий в цепи оказало ошеломляющее влияние на австрийцев, которые не выдержали удара и отошли настолько, что мы смогли прочно закрепиться на том берегу и исправить мост в д. Ратыще.
Несмотря на этот первый успех, потребовалось еще семь дней боев, пока противник был окончательно сломлен. В течение 27–28 июля, тесня австрийцев, мы постепенно заходили правым своим флангом и заняли деревни Ренюв Белоглавы, Белокерницу, Олеюв.
29-го на рассвете австрийцы, подкрепленные тремя полками германцев, присланных из-под Вердена,[338] перешли в контратаку.
Начавшийся в четыре часа утра бой продолжался весь день до девяти часов вечера с особенным напряжением артиллерийского огня. Несмотря на утомление от десятидневных непрерывных сражений, войска корпуса, одушевленные предыдущими успехами, не только отбили атаки австрийцев, но сами перешли в наступление и нанесли противнику полное поражение.
Австро-германцы в полном беспорядке поспешно уходили, оставив в наших руках свыше 17 000 пленных, в том числе 3000 германцев и трех командиров полков.
Отступали в полном беспорядке не только разбитые нами войска, но также поспешно очищали они злосчастные позиции у Гладки – Воробьювки, ранее атакованные 22-м корпусом.
Бой 28 июля, продолжавшийся 20 часов (с четырех утра до девяти вечера), был настоящим побоищем, потребовавшим напряжения всех сил корпуса. У меня не было ни одной свежей части, чтобы вести энергичное преследование.
Наступило время или подчинить мне соседние корпуса 17, 6 и 22-й, или самому командующему армией прибыть на поле сражения и вести неослабное преследование. Но ни то, ни другое не было сделано, и я только продолжал получать указания, что необходимо завершить столь доблестно начатое дело, дабы понесенные потери не были напрасны. За десять дней боев корпус потерял убитыми и ранеными 488 офицеров и 20 500 солдат. Необходимо было привести части в порядок и восстановить командование. Все же мы продвинулись вперед и заняли все очищенные перед нами позиции. Штаб корпуса перешел в д. Городище.
Несмотря на столь тяжелые потери, настроение в корпусе было повышенное. Даже раненые, когда я их обходил и благодарил, встречали меня улыбаясь, поздравляли с победой.
Впервые за время войны о действиях корпуса было объявлено в реляции штаба Верховного главнокомандующего с упоминанием моей фамилии. Недаром начальник штаба Верховного главнокомандующего[339] высказал:
– Победа Экка обратила тактическое поражение австрийцев в стратегическое поражение.
Случайное ли это совпадение или действительно этот успех повлиял наконец на румын, но на другой день, 30 июля, Румыния объявила войну Австро-Венгрии и Германии.
К сожалению, эта победа явилась неожиданной, не в развитие заранее составленного плана, и хотя она открыла пути на Львов, воспользоваться ею было некому, и открытые пути стали опять постепенно закрываться. Но каково же было удивление не только мое, но и всего корпуса, когда командующий армией прислал комиссию для расследования, как мы могли за время боя 28 июля израсходовать 22 000 снарядов? Когда инспектор артиллерии армии доложил мне о возложенном на него поручении, я только сказал:
– Пожалуйста, расследуйте что хотите, как хотите, но меня оставьте в покое.
Войдя утром 30-го в нашу столовую, я застал в ней командира одного из австрийских полков с полковым адъютантом. Когда мы сели пить кофе, командир, указывая на адъютанта, сказал:
– Вот, кажется, мы с ним единственные, оставшиеся в живых от всего полка после вчерашнего ужасающего боя.
Когда же я затем подошел к стоявшим на улице военнопленным, я был поражен их удрученным видом. Обыкновенно военнопленные очень быстро приходили в веселое расположение духа и первым делом поедали бывшие на каждом из них консервы, считавшиеся неприкосновенным запасом и за самовольное съедение которых жестоко карали до расстрела включительно. Эти же стояли как окунутые в воду и не смотрели прямо в глаза. На мой вопрос, почему они так грустны, что им нечего опасаться, они отвечали:
– Нам не только было объявлено повеление императора об удержании этих позиций во что бы то ни стало, но и офицеры нам объяснили, что если мы сдадим эти позиции, то нам не удержаться и русские опять свободно вступят в нашу страну.
А когда я спросил у германцев, как они сюда попали, они объяснили:
– Четыре дня тому назад под Верденом нас неожиданно посадили в вагоны и в два дня доставили в Зборув. От Зборува мы сделали один переход пешком и 29-го приняли участие в бою.
Стоявший рядом с говорившими германский унтер-офицер добавил:
– Вы нам враги и, конечно, должны нас ненавидеть, но если бы вы видели, что с нами делали под Верденом, то и вы бы нас пожалели, – и, закрыв лицо руками, так разрыдался, что сел на землю.
В один из последующих дней я объехал австрийские позиции в районе д. Гладки – Воробьювки и был поражен, если так можно выразиться, их зловещим видом. Они произвели на всех нас очень тяжелое впечатление.
Одно только было отрадно видеть, в каком образцовом порядке содержались на них кладбища, и не только те, на которых были похоронены австрийцы и германцы, но и наши. На всех могилах были кресты, на которых набиты личные номера похороненных. В таком же порядке были кладбища и в Заложцах.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
