– А где мой неразменный рубль!? – вскричал узник, безуспешно тряся книжицей.
— Что ты сказал? – не въехал негр.
— Ай, — тупо отмахнулся пленник. Он положил фантик назад, проворчав: – Я с ним ещё разберусь, — и уставился на собеседника. – Ну?
— Вот, — африканец положил перед врачом его револьвер. Сделал он это обыденным жестом, как будто находился в оружейном магазине.
Бутербродов зашипел, оглянувшись на дверь:
— Ты с ума сошёл! Мы всё-таки в тюрьме! Соображаешь!? Зачем ты его притащил!?
— Ты же сам просил… Взять вещи, спрятанные в тайнике под ванной. Я и сделал.
— Я велел тебе принести книгу! Про пушку даже не упоминал!
— Разве? – озадачился Уинстон. – По—моему, ты сказал – вещи. Или нет?
Люди не меняются ни черта. Просто мы узнаём их лучше. Андрюха устало засмеялся:
— Где-то я это уже слышал! — Сцена, практически с точностью, копировала знаменитый спор у столба тепетаев.
— Забирай револьвер, — умиротворённо сказал доктор. — Я не жажду попасть в карцер на один банановый сок, — он подвинул оружие негру.
— Не могу, — скорбно вздохнул 50%-ный ямаец и подвинул револьвер назад.
— Что значит, не могу?
— Вынести оружие из тюрьмы невозможно.
— А внести оружие в тюрьму возможно? — скептическим тоном возразил Бутербродов. – Кого ты лечишь, Уинстон?
— Эндрюс, я не врач, а гид и переводчик, — недоуменно пожал плечами проводник.
Сиделец грустно усмехнулся:
— Я говорю о том, что всегда проще вынести что-то запрещённое из тюрьмы, чем внести. И такой порядок существует во всём цивилизованном мире.
— Забавные порядки в мире, — возразил негр. – Здесь не так. И, думаю, это — верно. Смотри, ведь если ты вносишь в застенок запрещённый предмет…
— Стоп, Уинстон! Забудь болтологию. Что мне делать с оружием? Может, спрятать тут!? – Бутербродов лихорадочно огляделся.
— Не советую, белый брат. Оружие найдут и будут тебя бить.
— Угораздило с тобой познакомиться! – занервничал Андрюха. – Второй раз подставляешь! Ладно, давай по существу, — отрезал доктор, пряча револьвер за пояс.
Африканец закурил. Доктору на сей раз сигаретку не предложил. Вымолвил индифферентно:
— Эндрюс, у меня две новости. Плохая и очень плохая. С какой начать?
— Не тяни, Уинстон, — устало попросил зэк.
— Окей. Номера телефонов, которые ты записал, не существуют. Адреса, которые ты дал, тоже.
— Как так?
— Так. Их нет в природе. У меня приятель работает в МИДе, проверил.
Телефоны иногда меняются, но адреса за месяц исчезнуть не могут. Бутербродов хотел возмутиться, но рассеянный взгляд упал на книгу. И доктор передумал ругаться:
— Ладно, Уинстон. Говори просто плохую новость.
— Это и была просто плохая.
— Какая же тогда очень плохая? Что может быть хуже?
— Завтра тебя отправляют в тюрьму номер шесть. Известна под именем «Людоедка». Навещать там не смогу, – флегматично пояснил экс-гид. – Но обещаю через полгода забрать твоё тело и похоронить бесплатно. Ты мне симпатичен, скажу честно…
— Похоронить!? Через полгода!? – Андрюха изменился в лице. – С чего такие мысли!?
— Больше шести месяцев в «Людоедке» никто не выдерживает. Мне очень жаль, — негр всё же попытался изобразить сожаление на своей длинной физиономии.
31. Верните мне палец!
Единственный способ жить хорошо – это уходить оттуда, где плохо. Как только доктора вернули в его камеру – он споро достал из-под робы книжку. Послышались сладкие женские стоны, появилось изумрудное мерцание… книга даже завибрировала от нетерпения!..
— Никаких обид, только страсть, сближающая тела и души!.. – выла сладкая шлюха.
— Погоди, сейчас не до глупостей, — жалобно попросил Бутербродов, лихорадочно листая страницы.
— Выручай, дорогая, ты должна мне помочь. Так, обретение сверхсилы… — не то… Обретение красоты… богатырское здоровье, к чёрту… Вот, побег из—под стражи!
Арестант углубился в чтение нужного обряда, стараясь не упустить ни малейшей детали. Взор горел решимостью, от депрессии не осталось и следа.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Позовите священника! Мне нужен священник! Я требую священника! – узник уверенно застучал кулаком в дверь.
Тюремная камера в Африке – это бетонная коробка два на три метра. Умывальник, унитаз без крышки, табуретка и деревянный топчан. Под потолком окно с решеткой.
— Good Day, — оцинкованная дверь заскрипела ржавыми петлями. В камере возник адвокат в сером костюме, а за ним почтенный аббат с крестом на шее.
— Hello! — Бутербродов вскочил с топчана, на который успел присесть.
— Вы просили встречи со священником, — сказал адвокат на ломаном русском. — Перед отбытием в колонию закон даёт такое право. Заключённые могут исповедаться и причаститься плотью Христовой. К извинению, тюремное начальство не нашло ни одного священника вашей… — юрист запнулся, щёлкнул пальцами, — кон… конф… вашей веры. Прислало католического аббата. Как вы к этому относитесь?
— Ой, спасибо! Я очень рад буду исповедаться и причаститься, — искренностью дышало каждое слово зэка.
— Аббат говорит только по-английски, — сообщил защитник. — Я выступлю вашим переводчиком.
— Э—э, я хотел бы поговорить с аббатом наедине, — испугался зэк. – Я ведь буду исповедоваться, понимаете… и я смогу донести то, что нужно. Правда!
— Окей, — немного поколебавшись, согласился адвокат, — я буду за дверью. Если возникнут трудности, позовёте.
Юрист что-то быстро шепнул святому отцу, и удалился.
— Слушаю тебя, сын мой, — мелодично произнёс священник на чистейшем американском языке. Он сложил руки на животе и приготовился внимать.
* * *
Исповедь длилась недолго, всего пять минут. Узник не рвался рассказывать о прегрешениях, ну и хрен ему в руки… пусть Бог сам разбирается с его душой. «Запилим» ритуал, который государство оплатило, и уходим… Аббат осенил Андрюху крестным знамением и возгласил:
— Во имя Отца, и Сына, и Духа Святого! Отпускаются грехи твои! – Священник порылся в кармане пиджака и достал облатку. – Тело Христово.
Бутербродов смиренно раскрыл рот. Патер величаво положил просфорку на высунутый язык. Как вдруг… узник схватил святую руку с грязными ногтями, и вцепился зубами в мизинец.
— Аh! – вскрикнул от боли аббат. Облатка упала на пол. А Андрюха уже яростно терзал волосатый палец… трещала кожа и ручьём лилась кровь!
Странно, но лишь тогда, когда палец был почти откушен, аббат дал волю мощному крику.
— Аааааа! Fuuuuuuuuck……..
Доктор аж поперхнулся от дикого вопля. Однако сделал последнее усилие, зубами рванув палец на себя, и окончательно его отгрыз. Быстренько вскочил и бросил палец под лежанку. Аббат упал на колени, лицо искажалось мукой.
В следующее мгновение в камере нарисовались трое негров в форме охраны, и адвокат в сером костюме. Доктор встретил их милой улыбкой, стоя над жертвой.
— What happened, Abbe!?
— Fucking shit! – в благородном гневе вскричал церковник. – Этот сукин сын мне палец откусил!
— Пойдёмте, аббат, — юрист с помощью тюремщика, боком, опасливо косясь на узника, повёл священника к выходу.
— Пусть он мне вернёт мой палец! — вопил Божий человек.
— Окей, вы идите, окей…
Постанывая, патер удалился в сопровождении надзирателя.
— Эй, где палец аббата?! – крикнул защитник из-за спины охранников.
— В желудке, — осклабился Андрюха, гладя себя по животу.
В принципе нет ничего удивительного в том, что тюрьма лишает разума. Да ещё в драной стране и среди драных нигеров… Адвокат, помедлив, повернулся и вышел, ничего не ответив. Вслед ему улетел возглас узника:
— Хочешь, тебя попробую?..
Вернулся надзиратель, кивнул охране на доктора. Тюремщики, не спеша, подгребли к агрессору. Один взмахнул кулаком, и зэк упал. Также неспешно, охрана заработала ногами. Били без жестокостей, скорее формально. Мзда от Уинстона до сих пор шелестела в карманах. Потом всё ушли.
