Строятся новые города и называются греческими именами: Симферополь, Севастополь, Мариуполь, Мелитополь, Херсон, Тирасполь, Тернополь. Сотни греческих юношей принимаются в обучение — из них готовят русских офицеров. Татарский Крым получает новое официальное имя —Таврида. И Екатерина Великая едет через песни и пляски одетых в греческие, русские, украинские и молдавские костюмы актеров, прекрасно зная, что это —актеры, и сама ответственно относится к исполнению собственной роли. Она освящает новые города и церкви. Она одним своим монаршьим присутствием даёт понять, что целина здесь поднимается навечно. Что Россия пришла сюда не просто надолго. Она пришла сюда навсегда. И что это — всего лишь начало долгого пути на юг. Тот, кто поставил этот спектакль, был гениальным режиссером. Так круто повернуть политику страны, уже набравшей ход и вес на Балтике, создать целую идеологию, в которую искренне поверили бы и сама Екатерина, и весь правящий класс, — виртуозно, одно слово. Виртуозно. Потемкин в авторы не гож. Слишком ограничен и слишком занят собой. Но проводника идеи лучшего, чем он, просто не найти. Но где же Штирлиц, подкинувший шефу эту идею, которую тот привычно выдавал потом за свою? Боюсь, что без доступа к основным архивам Братства мы этого не узнаем никогда. И —парадоксальнейшая вещь. Судя по этому документу, резкая смена политики при Павле сменой политики была лишь внешне. А по сути —следующим актом заранее продуманного действа. Так как же прикажете всё это понимать? А так и понимать. Что завещание Петра—и фальшивка, и, одновременно, самое что ни на есть руководство к действию. Продолжение в следующем файле.
* * *
Записка майора Борисова. Шифрованный файл OUSNECH12.doc.
Итак, что у нас с восстанием на Сенатской площади в декабре тысяча восемьсот двадцать пятого года. Если смотреть со стороны, акция спланирована совершенно бездарно. Так, словно планировали её не боевые офицеры, а какие-нибудь нежинские семинаристы-двоечники. Вывести свои силы на площадь, дать противнику опомниться, собраться с силами, позволить ему запереть себя со всех сторон. Потом убить Милорадовича. А потом без единой попытки предпринять хоть что-нибудь позволить себя расстрелять и рассеять. Восстание Черниговского полка и нелепый марш-бросок по заснеженной степи — не меньшая нелепость. Как и несостоявшаяся авантюра Якушкина, которому, видите ли, «совестно» стало убивать помазанника Божия. То есть Николая, которого, по официальной версии заговорщиков, признавать помазанником Божьим никто вовсе и не собирался. Потому что присягали Константину. Зато разговоров о покушении на государя было столько, что даже нижние чины, и те были в курсе. И надо же такому случиться, что все основные фигуранты по делу были известны своим сослуживцам как строгие западники, нахватавшиеся крамольных идей во время европейских походов. И бравировавшие принадлежностью к масонским ложам. Настолько западники, что Муравьев-Апостол демонстративно учил перед судом русский язык, ибо никаким другим, окромя французского, вроде как отродясь на владел. И жандармский шеф Бенкендорф сделал из этого, естественно, соответствующие выводы. И представил эти выводы государю. И славянофильство не менее чем на полвека стало официальной идеологией империи. Той самой империи, которая постепенно клонилась к упадку. Проиграв сперва Крымскую войну — на той самой, освященной гением Екатерины и Суворова территории. Потом проиграв дипломатические баталии после турецкой компании, когда после Шипки, после полного разгрома турок и после стояния русских войск ввиду Константинополя реальный выигрыш оказался —шиш с маслом. И даже народившаяся Болгария, которая, казалось бы, по гроб жизни должна была быть благодарна «старшему брату», в обеих последовавших вскорости мировых войнах воевала на стороне противников России. На стороне ненавистных турок и коварных пруссаков-австрияков. А что потом? А потом позор японской войны. Когда одна из «ключевых держав Европы» была наголову разгромлена доселе никому неведомой страной, островным азиатским карликом. Вот они, горькие пилюли. Вот он, рвотный порошок. Потому что старая схема себя исчерпала. Потому что для дальнейшего движения вперед нужна новая утопия. И эту утопию понемногу творили — в Петербурге, в Лозанне и Базеле — игроки нового поколения. Которым задача была — провести Россию через жестокий очистительный костер. И возродить её из пепла. И сделать её мировой сверхдержавой. Но об этом —в следующий раз.
* * *
Москва. 11 апреля 1999 года. 7.40.
Весть о прибытии майора Ларькину сообщил утром Илья. Воскресений и праздников в ГРАСе не знали, при желании превращая в маленький личный выходной любой день недели. У Большакова, похоже, был трудовой запой —впрочем, он вообще редко отрывался от «Вампира».
— Что творишь? — поинтересовался Виталий рассеянно. С середины апреля он сам начал постепенно впадать в особое состояние полной сосредоточенности мыслей на объекте исследования, порой совсем не замечая того, что творилось вокруг. Но пока ещё с ним можно было общаться.
— О! —с восторгом сказал Илья. Он всегда говорил о себе с восторгом. —Пьеса. По жанру произведение драматическое, но только по жанру. По масштабу фигур и глубине чувств это эпос. Эпическое полотно. «Иван Грозный убивает…» То есть нет, это предшественники. Моё произведение называется «Майор Борисов вставляет пропеллер прапорщику Ахмерову». Хочешь послушать?
— Конечно!
Большаков включил запись. Ларькин послушал, посмеялся и позволил себе критическое замечание:
— Нет, «осложопый семих...» — это нарушение единства стиля. Наш майор так не ругается. Так скорее выразился бы Ренат.
— Хорошо, я исправлю, —пообещал Большаков. — Он сам себя так назовет.
После этого компьютер исполнил ларькинским голосом похабные анекдоты.
— Да, после этого нужно окончательно признать, что аудиозапись не является вещественным доказательством... — сказал Виталий. —Не верь ушам своим...
— Не верь глазам своим! —подхватил Большаков. — И это тоже недалеко, не за горами. Будешь такое кино про себя смотреть!
— Слушай, но это же кошмар. Ведь такое кино можно и про другого показать. Поверят.
— Уже показывали. В примитивной форме, правда... Верят! Так можно создавать мнимые миры не для себя, а для других: отдельных людей или целых социальных слоев. Целый народ можно дурачить, даже все человечество, потому что технические возможности растут с каждым днем. Скоро я смогу монтировать целые порнофильмы с участием политиков, и никто их не сможет отличить от настоящего/с трудом добытого компромата.
— Бардак... Вся реальность станет виртуальной.
— В каком-то смысле реальность всегда виртуальна, она у каждого своя. Стало возможным технически управлять чужой виртуальной реальностью — вот это главное. Плата за прогресс, кэп. Для меня давно реальностью стало то, что огромный слой населения моей страны живет в виртуальной реальности, созданной не здесь, не на этой земле. Made in USA, причем
