Через неделю в Канцелярии ГУКа лежало угрожающее письмо, подписанное четырьмя академиками и двумя депутатами Ассамблеи ООН. Гиря сказал "Ага!", потер руки и тотчас исчез, а его место занял Валерий Алексеевич, причем настолько унылый, что с него можно было писать икону. Еще бы! Вместо того, чтобы с одним Гирей предаваться неге общения в виртуальной реальности, он должен был нести бремя ответственности, возложенное на него другим, без всяких гарантий на компенсацию…
В промежутке между встречами с Бодуном я посетил Таккакацу, узнал кое-что интересное и заполучил от него координаты некоего Жофруа, с которым должен был удерживать контакт и взаимодействовать в дальнейшем.
Этот Жофруа оказался бойким парнем средних лет. С ним я встретился после второго посещения Бодуна, но еще до того, как Коллегия вплотную занялась кометными делами, хотя на столе у Шатилова лежали уже четыре весьма задиристых, но вполне официальных письма, которые он не мог долго игнорировать.
Несмотря на рекомендации Таккакацу, Жофруа долго меня прощупывал на предмет того, кто я, собственно такой и не являюсь ли чьим-либо "клевретом". Он старательно наводил тень на плетень, но в конце концов я его расколол на откровенность. Жофруа заявил, что в курсе всех дел Асеева, но, как я понял из контекста разговора, в курсе он был не вполне, и даже более того. Он считал, что Асеев организует флотилию сопровождения уходящей кометы с исследовательской целью, не надеясь на оперативность решений руководства ГУКа. А с этой кометой связаны какие-то феномены, и не исключено, что там будут обнаружены следы Посещения. Про комету, падение которой на Юпитер ожидалось, он тоже знал, но только рукой махнул, мол, большим начальничкам ГУКа на нее плевать – они заняты междуусобными разборками. Он признался, что в свое время был в числе экипажа захваченного Межпланетной Лигой лайнера, а с тех пор мало что изменилось.
Я не стал поднимать уровень его информированности относительно истинных намерений Асеева, но уведомил, что отнюдь не все "начальнички" заняты склоками. Петр Янович Гиря, например, хотя и подспудно, но активно поддерживает Асеева. Для Жофруа это было откровением. "Ну, если уж Безопасность нас подпирает – дело сделается!" Я заверил, что это именно так, и более того, Сюняев вполне лоялен к мероприятию. По моему, он мне не поверил, и даже опять начал в чем-то подозревать, но когда я сообщил, что, приходясь Сюняеву зятем (что легко проверить), имею информацию из первых рук, Жофруа раскололся окончательно. Он сообщил, что является координатором двух цепочек: кадровой и материально технической. По одной к Асееву текут завербованные кадры, а по другой – материалы и оборудование, предназначенные ГУКом для разбазаривания. О том, что Асеев восстанавливает аварийные КК, он знает, но как именно – не в курсе. Да это и не его задача. Его задача, в основном, обеспечить перетекание к Асееву информации о том, что и где неловко уронили и не удосужились подобрать, а так же оформление бумажной крыши. Все, разумеется, держится на личных связях. Я сказал, что его кухня меня не интересует. Тогда он напрямик спросил, что именно меня интересует. Я ответил, что предварительно зондирую каналы снабжения на предмет надежности и оперативности. В ближайшее время в верхних эшелонах ГУКа должно свариться распоряжение относительно отправки экспедиции к Юпитеру, в составе которой будет лайнер "Челленджер", два крейсера, ремонтный док и кое-что еще для поддержки созерцания падения кометы учеными мужами. Эти суда должны снаряжаться предельно тщательно и предельно оперативно в полном соответствии со списком, который мною будет позже предъявлен. Может ли он гарантировать именно такой подход, используя на выбор традиционные, либо нетрадиционные каналы снабжения. "Нет", – сказал этот тип, подумав. "Но это, в принципе возможно?" – спросил я. "Да", – сказал он твердо. "Что необходимо, чтобы это стало возможным?" – спросил я. "Нужны некоторые документы, позволяющие обходить некоторые формальности", – сказал он. "Источник?" – спросил я без обиняков. "Исполком ООН и Коллегия ГУК", – ответил он тем же манером. "Будем поддерживать контакт. Когда и какие именно документы необходимы, установим после принятия решения Коллегией", – сказал я. Жофруа посмотрел на меня задумчиво. "Знаешь, – наконец произнес он, – я сейчас сопоставил два факта: ты, по твоему собственному утверждению, зять Сюняева, а Сюняев, как мне достоверно известно, зять Шатилова. Последний же… Вот я и подумал, не наступила ли в нашем департаменте эра кумовства?" "Да, – согласился я, – очень похоже на то. Дело в том, что внучка Председателя Коллегии ГУК беременна". Это его не смутило. "И что с того?" – поинтересовался он. "Да то, что начальники размякли, но зато подчиненные обрели твердость духа", – отвествовал я. "Хм, – произнес он задумчиво. – Эти факты требуют дополнительного осмысления. Равно как и то, что Владимир Петрович Гиря приходится сыном Петру Яновичу, а Владимир Корнеевич Сомов, э-э-э…". "Вероятно, сватом", – подсказал я. "Весьма вероятно, – согласился Жофруа, и туманно добавил: – У французов с этим проще. Культивируются и перекрестные браки и порочащие связи, но это не препятствует взаимной привязанности".
Я удалился несколько озадаченный. Но решил, что уж, во всяком случае, голыми руками этого Жофруа никто не возьмет – на него можно положиться.
Здесь, если следовать хронологии, я был бы должен описать совершенно невероятное количество событий, встреч, диалогов и монологов. Все они интересны в той или иной степени, как, впрочем, и самая жизнь для человека, нашедшего себя в этой жизни, то есть занятого каким-то, с его точки зрения важным и полезным делом. Относительно важности дела, которым я занимался, у меня сомнений не было тогда, нет их и сейчас. Что же касается моего личного вклада, в сравнении с вкладом всех причастных к административной комбинации, проводимой Петром Яновичем, – судить об этом я, пожалуй, не возьмусь. Но, смею надеяться, вклад был положительным. Во всяком случае, я, наплевав на свое реноме, добросовестно выполнял все поручения, старался на совесть, и сделал все от меня зависящее, чтобы впоследствии очнувшееся от спячки человечество не комплексовало по поводу слабого оснащения своего космического дитя, без спросу упорхнувшего из родной колыбели в бездны вселенной.
Если говорить конкретно, то суть моей деятельности сводилась к тому, что я должен был соединять разрозненные звенья цепи, а точнее, отдельные ветви, самопроизвольно проросшие из трухлявого ствола ГУКа, в могучий дуб, который непосвященным напоминал бы развесистую клюкву, но, по существу, являлся бы проводником живительных соков, которыми наша дремлющая цивилизация должна была напитать космических странников, убывающих в неизвестность. Понятно, что выспренность слога и многооборотность предложения вызвана здесь исключительно тем обстоятельством, что мне необходимо как-то обиходить собственное самолюбие. Иначе я бы не вынес иррациональности происходящего. Либо истощил бы свои потенции упреками совести. А бывали ситуации, когда я мог бы сойти с ума, или просто лопнуть от смеха, наблюдая циркуляцию официальных бумажек в административных водоворотах, и сопутствующие ей взаимные выпады, реверансы и эскапады начальников всех калибров. Мотивация их поведения, порой, была мне совершенно непонятна. Например, один и тот же человек, будучи пересажен из одного кресла в другое, начинал отстаивать позиции, совершенно противоположные тем, которые он отстаивал до пересадки. Создавалось впечатление, что эти позиции есть атрибут должности, сам же индивидуум не имеет никакого собственного мнения. Или…
Однажды я не выдержал и пожаловался Гире, мол, сил моих больше нет! Он печально на меня посмотрел, а потом сказал серьезно:
– Слушай меня внимательно. Каши, по масштабу подобные той, которая сейчас заваривается, случались в истории и раньше. Единственное, что может спасти психику нормального человека в таких ситуациях, – молитва. Вот примерный перечень: "Делай, что должно, и пусть будет, что будет!" "Если не я, то кто?!",, "Служенье муз не терпит суеты!", "Пусть проигравший плачет!", "Пусть мертвые хоронят своих мертвецов", "Каждому – свое!", "Жребий брошен!", или там…, ну и так далее. Когда подпирает, выбирай что-нибудь подходящее, и повторяй, пока не достигнешь равновесия духа.
Уж не знаю почему, но я выбрал "Служенье муз не терпит суеты!" Да, господа, признаюсь: я утешался тем, что преданно служил музе дальних странствий. Не знаю по какой причине, но эта фраза действовала безотказно. Будучи произнесена раз двадцать нараспев, она наполняла смыслом все мои деяния. И превращала прозу существования в поэму бытия. Пусть мне пеняют на то, что я стал лингвистом. Пусть! Я ведь честно предупредил Гирю, что желаю быть поэтом-романтиком. И вот, в данном абзаце мое желание, наконец исполняется. Помните: "Безумству храбрых…". Им я посвятил свой административный гимн, написанный возвышенным белым стихом канцелярских оборотов…
