часов до того, как первые корабли вошли в гавань, и вся вторая половина дня прошла в суматошных, изматывающих хлопотах, растянувшихся далеко за полночь. Трудились все, однако храмовники организовали собственные команды и держались особняком, получая приказы от своих начальников.
К тому времени, когда первые группы работавших в доках, будь то привлечённые платой местные жители или назначенные в приказном порядке воины и моряки, смогли отдохнуть, они уже валились с ног от усталости. Раздражение людей порой выплёскивалось в перебранках и стычках, но такие вспышки буйства быстро подавляли, на место одних команд прибывали другие, и работа не останавливалась, пока всё не было должным образом сделано.
* * *
Рано утром Сен-Клер, как обычно, поднялся на молитву. Но последние тридцать шесть часов он спал лишь урывками, потому забился в укромный уголок и без малейших угрызений совести крепко заснул, предоставив своим товарищам заниматься обычными дневными делами.
Проснулся он свежим и бодрым примерно за час до полудня — и тут выяснилось, что в честь королевский свадьбы всем дарован день отдыха.
Внимание Андре привлекли громкие голоса и восхитительный аромат мяса, жарившегося на вертеле неподалёку. Подойдя к борту корабля, молодой человек увидел, что на берегу вокруг праздничных костров собрались десятки людей. При виде стоящего на козлах бочонка с пивом Сен-Клер почувствовал, что у него пересохло во рту. Светило жаркое солнце, и Андре очень захотелось попробовать прохладный напиток.
Он поспешно отправился в полупустой в это время дня кубрик, снял кольчугу, впервые за многие недели облачился в простую рубашку и обтягивающие штаны и, по-мальчишески радуясь избавлению от лишней тяжести, сошёл на берег.
Подойдя к кострам, вокруг которых люди вовсю праздновали и веселились, юноша угостился пивом из плоской бутыли, а потом кто-то отрезал ему ломоть мяса от одной из трёх поджаривавшихся на вертелах туш. Положив мясо между толстыми ломтями свежего хлеба, Андре пошёл искать местечко, где можно было бы удобно устроиться и перекусить. Примостившись на толстом бревне у одного из костров, он принялся жевать и слушать, о чём толкуют вокруг.
Разговоры вертелись в основном вокруг вчерашней свадьбы и прибывших из Святой земли трёх кораблей, которые доставили сюда короля Ги и его свиту, состоявшую из знатных вельмож и ста шестидесяти рыцарей. Пересуды о свадебных торжествах мало интересовали Андре, ибо он понимал, что в скором времени узнает об этом больше, чем хочет; зато всё касавшееся гостей из Святой земли казалось ему любопытным. Вчера он видел некоторых из этих рыцарей, судя по облику прошедших огонь и воду. Андре не мог взять в толк, почему король Ги вдруг покинул край, где шла война, да ещё и забрал с собой столько воинов... Если, конечно, короля каким-то образом не вынудили оттуда уйти.
И вот теперь, сидя у костра, Андре за полчаса услышал больше, чем узнал бы в любом другом месте за неделю, ибо здесь пировала личная стража Ричарда. Благодаря своей близости к монарху эти люди были осведомлены о многом гораздо лучше некоторых более знатных вельмож, ибо стражники находились подле государя на всех публичных, официальных и даже полуприватных церемониях. Их присутствие считалось само собой разумеющимся, и те, кого они должны были охранять, не обращали на них ни малейшего внимания.
Слушая разговоры вокруг, Андре первым делом выяснил, что Филипп, король Франции, высадился в Акре и решил поддержать не Ги де Лузиньяна в качестве претендента на трон Иерусалимского королевства, а Конрада Монферратского. Это удивило Сен-Клера, ибо члены братства объяснили ему несколько месяцев назад, что Конрад не только вассал, но и кузен Барбароссы, так называемого императора Священной Римской империи, и оба они склоняются к восточной ортодоксальной ветви христианства. Конрад Монферратский и Барбаросса не один год публично заявляли о своём твёрдом намерении укрепить позиции ортодоксальной церкви в Иерусалимском королевстве, что, разумеется, вызывало тревогу и осуждение Святого престола в Риме. Именно эта угроза была одной из главных причин, побудивших Рим спешно организовать Крестовый поход франков, дабы вернуть католикам священный град.
Правда, со смертью Барбароссы обстоятельства изменились, его войска больше не угрожали амбициям Рима, но Филипп Французский открыто встал на сторону Конрада Монферратского, оспаривавшего права Ги де Лузиньяна на Иерусалимское королевство, — и при этом Филипп Август не побоялся задеть Папу! Значит, он решил бросить вызов второму возглавляющему поход королю — Ричарду Английскому. По мнению Андре, то было большой ошибкой со стороны Филиппа: он вынуждал Ричарда принять решение, от которого, скорее всего, все окажутся в проигрыше.
Затруднительное положение, в котором оказался король Ги, не очень волновало Сен-Клера, ибо Лузиньян, в отличие от того же Ричарда, отнюдь не блистал полководческими талантами, не славился рыцарской доблестью, а, напротив, с удручающим постоянством демонстрировал отсутствие характера, неспособность противиться чужому влиянию и доводить дело до конца. Но хотя поведение Ги не способствовало укреплению его позиций, его притязания на корону (при всей их зыбкости) выглядели более законными, чем притязания Конрада. Бесспорным правом на корону Иерусалимского (или, как теперь его чаще называли, Латинского) королевства обладала жена Ги, Сибилла, — сестра и единственная наследница Балдуина IV, Прокажённого короля. После смерти единственного наследника мужского пола, болезненного и скончавшегося ребёнком племянника короля, никто не оспаривал права Сибиллы на трон. Но все были возмущены, когда она выбрала в супруги Ги де Лузиньяна и вынудила престарелого патриарха Иерусалимского не просто обвенчать их, но и короновать Ги, превратив его тем самым из супруга правящей королевы в полноправного монарха. Бароны Сибиллы, вся знать её королевства негодовали, ибо видели в Ги проходимца, выскочку и лицемера.
Этот никому ранее неизвестный молодой человек, предположительно благородного происхождения, но с тёмным прошлым, о котором ходили разные слухи, прибыл в Палестину из Франции. Поначалу он ухитрился втереться и в доверие к местным баронам, убедив назначить его регентом несовершеннолетнего юного наследника. Его регентство было ничем не примечательным — кроме постыдной неудачи возле города Табания, когда Ги попытался дать бой сарацинам и только что не удрал с поля битвы. Эта история стоила ему регентства, но вскоре юный наследник скончался, и Ги в результате лишился не должности, а лишь доверия знати.
Андре прожевал и проглотил последний кусок, вытер жирные губы тыльной стороной ладони, жадно глотнул пива и повернулся
