Иногда мы принимали на своем «аэродроме» парашютистов, выбрасываемых штабом партизанского движения, и помогали им выполнять те или иные задачи.
Однажды к нам сбросили на парашютах со скоростных бомбардировщиков двух пинских коммунистов-подпольщиков и радистку-москвичку с рацией. В момент приземления рация была повреждена. Пока ее чинили, радистка работала на нашей запасной рации.
Ответственное поручение было выполнено своевременно.
ЦК КП(б) Белоруссии и штаб партизанского движения, зная, что мы имеем уже опыт встречи самолетов, нередко выбрасывали к нам грузы для передачи их партизанским отрядам и подпольщикам. Работа эта оказывалась часто очень сложной: адресаты обычно находились под боком фашистских гарнизонов и тщательно были законспирированы, И все же мы их отыскивали. Одного из руководителей барановического подполья мы нашли после десятидневных розысков и передали ему присланную рацию и другие средства борьбы с оккупантами.
Был еще один вид нашей связи с партизанами других белорусских отрядов. По приказу центра мы поддерживали контакт со штабами армий на фронте. Нам часто приходилось посылать людей через линию фронта, И хотя такие мероприятия не подлежали огласке, наши соседи каким-то образом о них узнавали, и к моменту выхода мешки наших посыльных сильно разбухали от партизанских писем, адресаты которых находились по ту сторону фронта. А в очередной приемке грузов нам сбрасывали с самолетов много писем для белорусских партизан. Писем этих было так много, что наши хлопцы на время превращались в почтальонов.
Московские коммунисты действовали во многих местах оккупированной территории. Их можно было встретить в пойме реки Березины, в Витебской области, в просторах Пинских болот, от Гомеля до Беловежской Пущи и от Ленинграда до Ровно. В сорок втором году одни только подвижные отряды и группы нашего авиадесантного соединения действовали на огромном расстоянии — от Полоцка до Ровно и от Гомеля до Бреста.
В сорок третьем году из двух наших соединений выросло четыре, и действовали они не только в лесах Белоруссии, но и распространялись на территорию Украины и Польши, Три командира этих соединений получили звание Героя Советского Союза, четвертый — Кеймах, погибший на боевом посту, был награжден тремя орденами. Несколько тысяч бойцов и командиров имели правительственные награды.
Московские коммунисты были не только в наших соединениях. Сотни десантных групп, сформированных из москвичей, действовали в других местах: в Белоруссии и на Украине, в Ленинградской и Калининской областях. В тылу врага московские коммунисты зачастую руководили отрядами и соединениями, организованными из местного населения.
Заслонов, Андреев, Якушев, Воронов, Черкасов, Черный, Кеймах, Дубов, Герасимов, Цветков, Алексейчик, Топкин, Савельев и многие другие партизанские командиры были коренными москвичами или работали, учились в Москве.
Москвичи за фронтом, наряду с местными работниками, играли крупную роль в развертывании партизанского движения. Десантники-москвичи пользовались большим авторитетом. Им доверяли подпольные парторганизации, за ними шли граждане, желающие вести активную борьбу с оккупантами, и они с честью оправдывали высокое доверие народа.
Местное население видело в москвичах представителей великого русского народа, представителей нашей славной столицы, которая близка и дорога всем народам СССР.
Под руководством москвича отважная белорусская женщина привела в исполнение приговор советского народа над фашистским палачом Кубе. Под руководством москвичей был осуществлен взрыв в минском театре, переполненном фашистским активом. С москвичами встречались на оккупированной земле поляки, чехи, венгры и румыны. Их восхищала организованность, моральная сила и героизм советских людей, организовавших вооруженную борьбу в тылу у фашистских оккупантов.
Однажды нам сообщили, что в партизанской бригаде Брестского соединения задержана «шпионка» неизвестной национальности, не знающая русского языка. Она прибыла в расположение партизанских отрядов и при задержании категорически отказалась сообщить, к кому и зачем она идет.
Ее долго допрашивали, и когда она убедилась, что действительно попала к партизанам, сказала, что ей нужно видеть полковника Льдова.
Наткнувшись на партизанский патруль, одетый в немецкое трофейное обмундирование, она решила, что попала к немцам или бендеровцам, и, не зная русского языка, не сразу разобралась, с кем имеет дело.
Ее доставили к нам в штаб. Это была польская коммунистка из Кракова. Измученная, голодная, девятнадцатилетняя девушка готова была умереть, не проронив слова, которое могло принести нам вред.
Она передала нам ценные документы для командования Красной Армии. Они были запрятаны у нее так, что их не могли обнаружить гитлеровцы, которые ее дважды обыскивали в пути следования.
Комфортабельная землянка, освещенная электричеством, автомашины, обслуживающие центральную базу, наличие хороших продуктов — все это изумило юную польскую патриотку. Видно, она не без страха шла в леса к пресловутым русским партизанам, которые по описанию гестапо представлялись чем-то средним между русским мужиком с зарубежной карикатуры и русским медведем из детской сказки.
Мы сидели в штабной землянке. Шестивольтная электрическая лампочка, питаемая от бензинового движка нашей радиостанции, освещала лицо девушки: умные серые глаза ее, строгие очертания рта выражали волю, решительность, сосредоточенность. Она рас сказывала о том, как они работают в глубоком подполье, как ведут себя андерсовцы, пилсудчики, на кого опираются в своей работе польские коммунисты. Мы смотрели на эту девушку и чувствовали в ней что-то очень знакомое и близкое нам.
Пока мы запрашивали у Москвы некоторые данные, девушка отсыпалась, а потом бродила по лагерю, знакомилась с людьми и удивлялась все больше и больше. Через несколько дней, когда дольше оставаться в нашем, день ото дня уменьшавшемся партизанском районе стало ей незачем, да и небезопасно, мы проводили гостью в обратный путь. Очень не хотелось девушке уходить, и я от души пожалел ее, когда она покидала теплую землянку и жизнь среди друзей по оружию, для того, чтобы сквозь стужу и темень итти навстречу смертельной опасности. Но девушка была бойцом и шла, не щадя жизни, к победе. Хотелось верить, что она доживет до радостного дня освобождения своей родины.
На связь к нам приходил член подпольной варшавской тройки, ответственные товарищи из Познани и других городов. Все они приносили важные сведения о противнике: карты, схемы обороны городов, аэродромов, коммуникаций.
С Москвой были связаны все чаяния и надежды не только польского народа, продолжавшего тяжелую борьбу с оккупантами, но и всех прогрессивных людей мира.
Москва, в которой работает Центральный Комитет коммунистической партии, Москва, из которой руководил победным шествием советских армий великий Сталин, Москва была гарантией грядущей победу для всех свободолюбивых народов, символом освобождения от страшного фашистского варварства.
18. К линии фронта
После того как провалились попытки гитлеровцев обезглавить наше соединение, следовало ждать серьезных карательных мероприятий, а я, как на грех, слег с острым приступом аппендицита. Я было пытался ослушаться доктора и встать, но он пригрозил мне операцией «на горячем столе», то есть при высокой температуре. Это и при нормальных клинических условиях очень часто кончается большими неприятностями, а здесь вывело бы меня из строя минимум на месяц. Я предпочел подчиниться врачу и полежать. Москву известили по радио о необходимости вывезти меня на операцию, и я лежал, но заботы, бессонница раздражали и не давали мне поправиться. Моя болезнь усугублялась печальной вестью. Мне передали о тяжелом заболевании Павла Дубова. У него будто бы нашли отравление какими-то продуктами, и его срочно увезли в больницу. А в это время гитлеровцы уже постепенно эвакуировали Брест, и Дубова вывезли дальше в западном направлении, и что с ним стало, я тогда не мог установить. Лишь несколько месяцев спустя мне передали, что он где-то умер. Мы предприняли меры к замене Дубова Рыжиком, но прежде надо было выяснить досконально причину заболевания Павла, чтобы не поставить под удар Ивана. Я крепко загрустил.
Ребята старались развлечь меня, чем умели, и добыли томик Мопассана. Я перечитал «Иветту», и чем-то бесконечно далеким и странным показались мне страдания и страсти мопассановских героев, хотя мастерское повествование захватывало. Ну, какой уж тут Мопассан с проблемой (для любящих!) жениться или не жениться, когда получаешь, лежа в постели, такое, например, сообщение, какое я получил 29 января от командира одной из наших периферийных точек: «На нашу базу наступает до двух батальонов власовцев, батальон мадьяр и сто двадцать гитлеровцев. На вооружении у них четыре пушки и двадцать станковых пулеметов. Несу потери…»
