Маунтфокон позвонил и откланялся. С этой новой тяжестью на душе Риптон поспешил в Рейнем — к тем, кто ждал их с радостью и надеждой.
ГЛАВА XLIV
Последняя сцена
Часы, за ходом которых Гиппиас внимательно следил — равно как и за своим пульсом, втайне считая число его ударов, что, вообще-то говоря, выглядело весьма неприглядно, — показывали половину двенадцатого ночи. Адриен сидел в библиотеке и, слегка склонив голову набок, что-то писал. Его круглое, с ямочками на щеках лицо выражало загадочное довольство собой. По обе стороны кресла, в котором сидел баронет, полукругом расположились Люси, леди Блендиш, миссис Дорайя и Риптон, всегдашний гонец с дурными вестями. Они молчали, как молчат всегда те, кто вопрошает быстротекущие минуты. Риптон заверил всех, что Ричард непременно приедет, однако то и дело устремлявшиеся на него женские взгляды прочли на его лице нечто такое, что давало им повод для беспокойства, и по мере того как время шло, беспокойство это росло. Сэр Остин, как всегда, пребывал в состоянии созерцательного душевного равновесия.
Хоть и казалось, что охватившая всех тревога никак его не трогает, он, однако, заговорил первый и тем самым себя выдал.
— Изволь убрать свои часы. Нетерпением делу не поможешь, — сказал он, поспешно оборачиваясь вполоборота к брату.
Гиппиас перестал считать пульс.
— Так, выходит, все это никакой не кошмар! — обессиленно простонал он.
Никто не обратил внимания на его слова, и смысл их остался неясным. Адриен стал выводить пером еще более заметные росчерки; было ли в этом сочувствие или некое адское ликование, никто бы не мог сказать.
— Что это ты там такое пишешь? — немного помолчав, раздраженно спросил баронет, может быть, втайне завидуя умению мудрого юноши сохранять спокойствие.
— Я чем-нибудь вам мешаю, сэр? — в свою очередь спросил Адриен. — Я занят тем, что составляю часть проекта объединения европейских империй и королевств под верховным управлением по образцу неизменно вызывающей в нас восторг и горькие сожаления Священной Римской империи. В нем идет речь о воспитании юношей и молодых девушек и о некоторых особенностях связанного с этим законодательства. «Предписывается, чтобы должностные лица все без исключения были людьми учеными» и т. п. — И Адриен снова стал бодро писать.
Миссис Дорайя молча взяла Люси за руку, чтобы ее приободрить, и Люси постаралась выдавить из себя в ответ улыбку.
— Боюсь, что сегодня он уже не приедет, — заметила леди Блендиш.
— Раз он обещал, то он приедет, — воскликнул сэр Остин. Между ним и леди Блендиш было нечто вроде тайного соперничества. Он понимал, что ему нужна полная победа, для того чтобы утвердиться в глазах этой ныне самостоятельно мыслящей дамы. Она видела его насквозь.
— Он обещал мне, что непременно приедет, — сказал Риптон; но, произнося эти слова, он опустил глаза, ибо начинал понимать, что мог поддаться на обман, и стал уже чувствовать себя невольным участником зловещего заговора. Он решил, что если к двенадцати часам Ричард не приедет, он расскажет баронету все, что ему известно.
— Который час? — тихо спросил он Гиппиаса.
— Такой, что мне пора уже быть в постели, — пробурчал тот, как будто все присутствующие учиняли над ним какое-то насилие.
Миссис Берри пришла сказать Люси, что ей надо подняться к малютке. Спокойно встала Люси с кресла. Сэр Остин поцеловал ее в лоб.
— Вам лучше сегодня больше не спускаться сюда, дитя мое. — После этих слов она пристально на него посмотрела. — Сделайте мне одолжение, ложитесь сейчас спать, — добавил он. Люси пожала всем руки и вышла из комнаты. Миссис Дорайя последовала за нею. — Такое волнение принесет вред ребенку, — сказал он, разговаривая сам с собою вслух.
— По-моему, она вполне бы могла вернуться. Все равно ведь она не будет спать, — заметила леди Блендиш.
— Она постарается сдержать свои чувства ради ребенка.
— Вы слишком многого от нее хотите.
— От нее — нет, — многозначительно возразил он. Было двенадцать часов ночи, когда Гиппиас закрыл крышку своих часов и в отчаянии вскричал:
— Я убежден, что мое кровообращение постепенно и неуклонно ослабевает.
— Возвращение к тому, что было до Гарвея[168]! — прошептал Адриен, продолжая писать.
Сэр Остин и леди Блендиш прекрасно понимали, что любое их замечание по поводу сказанного заведет их в глубины механизма, уже один внешний вид которого достаточно им поднадоел; поэтому они предусмотрительно промолчали. Истолковав их молчание как сочувствие его бедам, Гиппиас горестно заключил:
— Это точно. Можете в этом убедиться сами. Невозможно вести более умеренный образ жизни, чем я, и, однако, мне становится все хуже и хуже. Организм у меня от рождения, надо думать, был крепкий; я делаю все, чтобы еще больше укрепить его, и все равно мне становится хуже. Природа никогда ничего не прощает! Я ложусь спать.
Колитик удалился, так и не обретя утешения.
Сэр Остин подхватил брошенную его братом мысль:
— Думается, только чудо может помочь нам, когда мы преступили законы Природы.
— Помогают нам, как правило, одни только шарлатаны, — сказал Адриен, запечатывая внушительного вида пакет.
На протяжении всего этого разговора Риптон обвинял себя в трусости; ему не давал покоя брошенный на него в последнюю минуту взгляд Люси. И вот он собрался с духом и в обход всех направился к Адриену, который, после того как он шепотом ему что-то сказал, решительно встал и вышел с ним вместе из комнаты, пожимая плечами.
— Он не приедет, — сказала, обращаясь к баронету, леди Блендиш, как только те двое вышли из комнаты.
— Приедет, если не сегодня, то самое позднее завтра утром, — ответил он.
— А вы действительно хотите, чтобы он соединился с женой?
При этих словах баронет сделал большие глаза; лицо его выражало неудовольствие.
— И вы еще спрашиваете меня об этом?
— Я хочу знать, — продолжала безжалостно дама, — не потребует ли ваша Система от кого-то из них еще новых жертв?
— Это достойнейшая из женщин, — помолчав, сказал баронет. — Признаюсь, я не надеялся даже, что отыщется такая, как она.
— В таком случае, вы должны признать, что ваша теория приложима не ко всему на свете.
— Нет, просто она оказалась несколько самонадеянной, выйдя за определенные пределы, — ответил баронет, вкладывая в эти слова глубокий смысл.
Леди Блендиш внимательно на него посмотрела.
— Боже ты мой! — вздохнула она. — Если бы мы всегда могли поступать в соответствии с нашими мудрыми мыслями!
— Вы сегодня вечером не такая, как всегда, Эммелина.
Расхаживавший по комнате сэр Остин остановился прямо перед ней.
В самом деле, разве она справедлива? Он с легкостью простил оскорбившего его сына. Он с легкостью принял в свою семью молодую женщину низкого происхождения и позволил себе решительно отстаивать ее достоинства. Способен ли был бы кто-нибудь на большее, или хотя бы на это? Леди Блендиш, например, если бы дело касалось ее, попыталась бы бороться. И все люди его круга боролись бы, к тому же не принимая все так близко к сердцу. Однако, думая обо всем этом, он совсем упускал из виду, что сын его получил совершенно особое воспитание. Он держал себя как самый обыкновенный отец, начисто забыв о своей Системе, когда та подверглась самому жестокому испытанию. Нельзя сказать, что он изменил своему сыну; однако Системе своей он изменил. Другие ясно это видели, ему же пришлось убеждаться в этом лишь постепенно.
Леди Блендиш дала ему полюбоваться собой; потом она протянула руку к столу.
— Пусть так! Пусть так! — сказала она. Она взяла со стола лежавший там вскрытый пакет и вытащила оттуда знакомую книжечку.
— Ба! Да что же это значит? — удивленно спросила она.
— Бенсон сегодня утром ее вернул, — сообщил ей баронет. — Этот болван, оказывается, увез ее с собой, надеюсь, что это чистая случайность.
Это было не что иное, как старая записная книжка. Леди Блендиш перелистала ее и натолкнулась на последние записи.
«Кто такой составитель пословиц, — прочла она, — как не человек ограниченный, выражающий суждения людей еще более ограниченных?»
— С этим я не согласна, — заметила она. Ему совсем не хотелось спорить.
— Когда вы писали это, смирение ваше было напускным?
Ответ его был прост:
— Подумайте, кто те люди, которым нужны готовые изречения? Я убежден, что пословица — это только привал на пути к истинной мысли; большинство, оказывается, этим и удовлетворяется. Только лестно ли такое общество для хозяина дома?
Она почувствовала, что ее женская натура снова поколеблена силой его ума. Человек, который может так говорить о своей совершенно особой и удивительной способности, поистине велик.
