А еще жалко, что Иошико, моей блондинистой позитивной гяру в школе сегодня нет. Она бы вот сидела у меня на парте, ножками своими стройными болтала и какую‑нибудь чепуху рассказывала, а подружка ее, так, что с губками пухлыми – смеялась бы. А потом подошла бы Ая‑чан и сказала, что нельзя на парте сидеть… и ногами вот так.
Вздыхаю. Нету Иошико – нету и Горячих Губок, и ее подружки тоже. Наши гяру меня игнорируют. Оно может и к лучшему – о чем мне с ними говорить?
Возле моей парты кто‑то останавливается. Поднимаю голову. Цудзи. Вот кого давно не видел и видеть желанием не горел. Что ему‑то надо? Драться в школе мне товарищ Горо запретил, но я уже понял, что это из разряда «стой там иди сюда» приказа. Так что если надо будет – отведу Цудзи за школьную ограду и напинаю там. Настроение у меня паршивое, так что как раз разрядка будет.
– Чего надо? – бурчу я недовольным тоном. Цудзи кланяется мне. Официально так. Просит прощения за то, что неверно истолковал нашу дружбу и злоупотребил ей. Хм. Даже так.
– Да, конечно. – говорю я. Настроения все еще нет: – конечно. – зла я не держу, потому как забываю постоянно. Цудзи радуется, кланяется еще раз и уходит, пообещав принести мне из буфета якисобу. Якисобы мне не надо, но и отказываться поздно, он уже ушел. Цудзи вообще последнее время себя как‑то пришибленно вел. Прямо повлиял на него наш разговор, или он в принципе решил жизненную позицию пересмотреть? Перестать задирать одноклассников и начать читать классическую литературу, вышивать крестиком и играть на скрипке?
Эх, думаю я и кладу голову на парту другим ухом, эх, мне бы ваши проблемы.
Смотрю прямо в стену и думаю о том, что я мог бы переродится, например, где‑нибудь в волшебной стране прекрасных амазонок, которые очень любят мужчин. Я был бы там единственным и обожаемым мужчиной и конечно же меня бы выбрали правителем. И они были бы лишены этого женского коварства и человеческой жадности, страха или подлости, и носили бы только трусики. Или вовсе не носили бы ничего.
– Опять пошлости думаешь? – говорит Ая‑чан, остановившись возле моей парты: – ты неисправимый извращенец, Синдзи‑кун. – смотрю на Аю и думаю, что она прелестное создание, пусть и руки в бока уперла и смотрит строгим взглядом.
– Какая ты все‑таки красавица, Ая‑чан. – говорю я. Ая вспыхивает красным цветом и отводит глаза. Непривычные тут к комплиментам. Тут или перебор и столько меда, что попа слипнется, или не замечают друг друга вовсе. Промежуточного состояния нет.
– Нечего мне тут… – говорит она и тут же переводит тему: – куда это твоя Иошико подевалась? Обычно всю перемену на твоей парте сидит!
– Самому жалко. – отвечаю я: – как будто не хватает даже ее немного.
– Как… – вскидывается было Ая, но в этот момент в класс заходит Сатоми‑сенсей и все тут же подбираются, рассасываются кучки по интересам, все спешат к своим партам, затихает гомон.
– Класс! – говорит Сатоми‑сенсей: – сегодня я хочу представить вам ваших новых одноклассников. Пожалуйста, проходите, представьтесь классу – в дверь класса прошли двое. Мальчик и девочка. Нет, не так. Юноша и девушка. Оба – в школьной форме нашей школы, но она удивительно хорошо на них смотрелась. Юноша – я не могу назвать его подростком, – широкие плечи, уверенные движения, длинные волосы, собранные на затылке в хвост, то, что здесь называют бисёненом. Рубашка сидит на нем как влитая и клянусь, я увидел мышцы пресса, когда он проходил мимо!
Девушка. Да, тоже далеко не подросток, это красивая молодая девушка в расцвете сил, ростом едва уступающая юноше, движется легко и свободно, подрезанная (закатанная?!) юбка развевается, открывая взору сильные, стройные бедра. Лицо… с такого лица надо пить воду, да. Благословляя каждый глоток. Длинные, роскошные волосы, густые и сильные как водопад. Взгляд в пол. Еще и скромная. Сестричка Нанасэ, кажется, я нашел себе невесту. И жену. Мать моих будущих детей, два свитера с оленями и жили они долго и счастливо.
Они оба – выделяются из класса, словно две породистые немецкие овчарки среди кучки дворовых шавок.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Меня зовут Мацумото Атсуши. – говорит юноша и кланяется: – пожалуйста позаботитесь обо мне!
– Меня зовут Мацумото Акеми. – вторит ему девушка и тоже склоняется в поклоне, призывая нас позаботиться о новичках.
– Боже, он такой красавчик! – придушено звучит откуда‑то сзади. Горячие Губки не выдержала. Я смотрю на этих … супермоделей с разворота глянцевого журнала «Токио Хот» и у меня начинает дёргаться глаз. Хлоп! – раздается сзади. Это Юки. Она возмущенно захлопывает учебник.
– А она! Клянусь, я видел ее в журнале! – шепчется с кем‑то Акаи.
– А ну цыц! – затыкает их наша староста: – дайте людям … оглядеться. Садитесь на любое свободное место. – это она уже новеньким. Новенькие не тушуются, девушка действительно садится на первое свободное место – на место Иошико и Горячие Губки только свои губки горячие поджимает – возмущенно, но ничего не говорит.
Юноша же (Мацумото, мать его, Атсуши!) проходит дальше, к самому месту Снежной Королевы и встает прямо перед ней.
– Приятно познакомится. – говорит он ей. В классе слышен хруст – то ли кто‑то слишком крепко сжал карандаш, то ли это звук разбитых надежд и сердец всех девушке нашего класса. Наверное и то и другое.
– Хм! – возмущенно хмыкает Снежная Королева и демонстративно отводит взгляд. Такого поведения я от нее не ожидал, вот уж кто, кто обычно соответствует всем японским понятия о вежливости, как там «всегда надо быть вежливым с человеком. Даже если ты хочешь его убить? – Особенно, если ты хочешь его убить». Это же мотто всех японцев – протыкая кого‑нибудь мечом сказать не «Сдохни, пес!», а что‑то вроде «прошу вас, умрите пожалуйста!»
Так что такая вот реакция вполне может означать что Снежная Королева смущена. Юноша, который Мацумото нимало не сконфузился, а просто отступил на шаг и посмотрел на Акаи. Парта Акаи стоит рядом.
– Мне было бы удобнее сидеть здесь. – сказал он: – не возражаешь? – Акаи вскочил и моментально убрался на две парты назад, сказав, что не возражает ни капельки и всегда хотел сидеть подальше. Лучше видно доску, да. И воздух посвежее. В дверь входит Цудзи, в руках у него несколько якисоба. Звенит звонок. Он недоуменно крутит головой, в поисках своего друга.
* * *
– Нет ты подумай, какая наглость! – распирает Юки‑сама от возмущения, она даже валяться на своем диване в Литературном клубе не может. Вот, что значит – так ненавижу, что кушать не могу. Она вот – лежать и читать книжку не может. Какой там Тартарен из Тараскона, когда тут такое!
– Наглость! – вторит ей Ая‑чан с места, следя за заваривающимся чайником: – вы подумайте!
– Да‑да. – поддакивает Мико. Она занимается подготовкой чаепития – раскладывает печеньки, готовит бутерброды. Я сижу за столом, помогаю Мико формировать и раскладывать бутерброды и думаю, как именно поддакнуть так, чтобы это не было совсем уж плагиатом. К сожалению, близняшки Сато намного опытнее меня в этой игре и все слова уже заняты. Сказать – вы подумайте, действительно наглость! – как‑то… совсем уж неправильно. Поэтому я просто киваю, делая вид, что следую за течением беседы.
– Подошел он! Красавчик! – возмущается Королева.
– Тоже мне! – подхватывает Ая‑чан: – нашелся!
– Именно! – поддерживает ее Мико. Я завидую мастерству сестер Сато – Королева вроде как и разговаривает с кем‑то и в то же время монолог ведет. Красота. Бутерброды разложены, чайник вскипел и Ая‑чан быстро заваривает чай, достает термос с супом – для Королевы.
– И еще имеет наглость смотреть на меня так! – кипятится Королева.
– Прямо в глаза! – нисколько не повторяется Ая.
– Нашелся тут! – а вот Мико уже начинает сдавать.
– Ээ… негодяй? – рискую запустить пробный шар я.
– Точно! Негодяй! Спасибо, Син. – говорит Королева и сестры Сато переглядываются. С каких это пор мы с Королевой на «ты» и «Син»? Не Синдзи‑кун? В глазах у Аи рождается понимание и она что‑то стремительно шепчет на ухо своей сестрице. Рот Мико округляется в идеальную букву «о», а глаза расширяются. Вот так и рождаются нездоровые сенсации, думаю я. В дверь стучат. Аккуратный такой, но твердый стук.
