Люинь угодил в самое больное место в его сердце.
В тишине прозвучали мелодичные звуки. Кто-то пришел в хранилище.
– О, уже пора, – проговорила Люинь и закрыла книгу.
– А в чем дело?
Люинь поискала взглядом часы:
– Время бежит так быстро!
Рейни не мог понять, что происходит.
Люинь поманила его, и он пошел за ней.
Они спустились по дугообразному коридору на нижний этаж. На углу, украшенном статуями ангелов, они повернули, спустились по широкой, расширяющейся книзу лестнице и, наконец, оказались в вестибюле Хранилища Досье. Люинь сделала глубокий вдох и загадочно посмотрела на Рейни. После этого она нажала на кнопку на стене. Тяжелые створки бронзовых дверей медленно разъехались в стороны. Люинь указала наружу.
Рейни посмотрел туда, куда она указывала, и в изумлении замер. Несколько юношей и девушек улыбались ему и жестами звали к себе. Перед ними стояли статуи, над которыми он трудился немало лет. Изваяния из камня выглядели сурово, словно войско, готовое к параду. Посредине стоял лев – над ним Рейни работал больше года, но закончить не успел. Кто-то вырезал хвост – грубовато, но так, что фигура выглядела законченной. У сидящего льва, крупного и мощного, с шершавой каменной шкурой, похожей на кожу закаленного в боях вождя, на боку висела походная сумка. Из-за нее он еще больше походил на воина. В окружении скульптур поменьше размерами лев казался предводителем каравана, пришедшего издалека с чудесными дарами. Его большие глаза, вырезанные в форме колокольчиков, казалось, излучали свет. Рейни никогда не представлял, что его скульптуры будут выглядеть настолько живо. Статуи поддерживали транспарант с надписью: «С днем рождения!»
И хотя никакого ветра не было в помине, казалось, что транспарант колышется на ветру.
Люинь возвратилась к друзьям, и они все вместе, хором, поздравили Рейни с днем рождения. Кто-то из них придумал, что раз уж Рейни некуда вывезти так много вещей, то нужно перевезти его скульптуры и инструменты сюда, чтобы он смог продолжать заниматься своим излюбленным ремеслом. Двое юношей с повязками на голове танцевали со скульптурными инструментами в руках, а еще один жестикулировал, стоя перед львом и другими изваяниями. Он походил на генерала, ведущего войско в поход. Все радостно смеялись и ликовали под лучами яркого солнца.
Рейни растерялся и не знал, что сказать. У него просто не было слов, чтобы выразить свои чувства. Много лет никто его так тепло не поздравлял.
К нему прикоснулась сила жизни, которую он не ощущал очень давно.
* * *
Рейни родился в седьмом году по марсианскому календарю. Это был год разделений. Теперь ему было тридцать три, и всякий раз, когда он оглядывался на раскол, случившийся тридцать три года назад, то ощущал сожаление и печаль. Он знал, что Гансу Слоуну за время карьеры продолжительностью в несколько десятков лет не раз приходилось делать выбор, но тот выбор, который ему пришлось совершить в седьмом году, во время раскола, стал для него самым сложным.
Марс не всегда представлял собой кристаллизованный мир. Основатели республики избрали основой центральный архив, не остановившись ни на какой специфической социальной структуре. Обуреваемые идеалистическим пылом, они рисовали себе совершенно свободный мир, в котором каждый имел право заниматься наукой, делать открытия, мог свободно делиться своими открытиями в центральном архиве, свободно пользоваться творениями других людей и получать субсидии. Однако в седьмом году после основания республики установленный порядок подтолкнул отцов-основателей к другой крайности, и это привело к созданию структуры, которая приветствовала приоритет стабильности, регулярности и эффективности.
Обычно, в случае оптимизации какой-либо машины и улучшения ее конструкции, термальное движение внутри системы становится большим источником шума и пустой траты энергии. То же самое происходит с обществом. Мир, в котором все свободны поступать так, как пожелают, в теории выглядит просто чудесно, но на практике это приводит к разбазариванию огромной доли ресурсов. И вот, в том самом году система кристаллизовалась в создании Марс-Сити, и всякие хаотичные движения, вызываемые свободой, были сведены к минимуму. Друг на друга начали накладываться слои надзора. Департаменты и административные органы связывались между собой в цепочки. Система перестраивалась и реформировалась. Иными словами, она бюрократизировалась.
Решение было принято не путем всеобщего голосования, а в Совете. Какие вопросы выносить на всеобщее голосование – это всегда было делом тонким, непростым, и первый консул Марса, Ричард Слоун, решил, что голосование пройдет только в Совете. Ганс и его друзья, законодатели, горячо спорили между собой. Некоторые соратники Ганса противились самой идее пожертвовать свободой во имя эффективности системы. Громче всех звучали голоса Гарсиа и Ронена. Ганс и Галиман, с другой стороны, утверждали, что идеалы должны идти на компромисс с реальностью.
Поскольку Совет состоял из представителей от каждой системы, наиболее преданных строительству нового мира и формированию тактики действий – то есть из прирожденных сторонников консолидации системы, была уверенность, что поддержка реформ будет почти единогласной. Однако результат голосования оказался неожиданным. Сторонники бюрократизации выиграли за счет буквально нескольких голосов. Система, создаваемая по образу и подобию электрической схемы, в которой отдельными элементами являлись мастерские, обещала большие удобства в плане управления и общего планирования. Какова была роль Ганса и его друзей в том давнем голосовании, никто сказать не мог.
Перед лицом столь важного выбора очень резко обозначились характеры людей. Разные люди выбрали разные миры. Одни вошли в систему, другие ушли от нее.
Гансу систематизация не нравилась. Он предпочитал устройство мира на Марсе до консолидации, когда люди свободно объединялись в небольшие группы для проведения междисциплинарных исследований. Однако он понимал, что сочетание специализации, департаментализации и управления процессами – самый надежный способ повысить эффективность системы в любую эпоху. В итоге он проголосовал за систему, остался частицей системы, специализируясь в полетах, и завоевал доверие старших опытом, полученным во время войны и при изучении дальних районов космоса. Десять лет спустя он получил повышение и стал архонтом Системы Полетов.
Галиман, разработчик строительства на Марсе, за время войны стал известным изобретателем, его хорошо знал народ. После реформы он не ушел из системы. Он стал трудиться в мастерской, занимавшейся исследованиями свойств стекла и относившейся к Системе Землепользования. Он занимался не только наукой, но и политикой, и отвечал за превращение своей мастерской в лучший научно-исследовательский институт планеты. Со временем он стал архонтом Системы Землепользования.
Ронен и Гарсиа, с другой стороны, отказались безропотно принять перемены. Ронену, в частности, совсем не нравились новые школы, в которых стало принято специализировать учащихся в зависимости от их талантов. Он был закоренелым специалистом широкого профиля, и для него в новой системе места не нашлось. Он
