смотрели сквозь нее. В комнате присутствовал еще один человек, мужчина по имени Артур. У него были курчавые волосы, он вел себя спокойно. Люинь его плохо знала, но запомнила, что однажды он погладил ее по голове и рассказал ей историю про Синдбада-Морехода. Их лица и фигуры парили в воздухе, словно прозрачные призраки. На полке рядом с окном стояли неоконченные скульптуры – путешественники во времени, странствующие уже десять лет.
– Мне всё равно, в какой день мы выразим протест, – заявила Чанья, в упор посмотрев на Руди. – Но я хочу знать: почему ты нам помогаешь?
Руди улыбнулся:
– Ты хочешь знать правду?
– Конечно.
– Одна из причин – мне кажется, что я в тебя влюблен.
Чанья фыркнула:
– Я тебе не верю. Но спасибо.
– Вторая причина в том, что я с вами согласен, – проговорил Руди, продолжая спокойно улыбаться. – Я уже какое-то время сам размышляю о реформировании системы, но всегда держал эти мысли при себе, боясь кого-нибудь оскорбить. Все проблемы, на которые вы указываете – отсутствие гибкости социальных институтов, излишнее следование единственному подходу, недостаток свободы личности и так далее – я согласен со всей критикой! Например, вы упоминаете о том, что административная система работает по принципу замкнутой электрической схемы. Но, на мой взгляд, не только администрация, но и все наши институты управляются по этому же принципу. Для отдельного человека свободы нет. От одной мастерской до другой – мы всего-навсего взаимозаменяемые запасные части, работающие в соответствии со своим назначением, а души нам не нужны. Чтобы сделать наш мир лучше, мы не должны делать вид, что не замечаем его недостатков.
Сорин нахмурился:
– Но… ты чересчур расширяешь наши предложения. Мы не собирались вмешиваться в дела, в которых ничего не понимаем. К примеру, для нашего понимания слишком сложны мастерские, где решаются инженерные проблемы. И на самом деле, разве сейчас не существует система, позволяющая различным лабораториям свободно взаимодействовать и совместно подавать заявки на финансирование проектов?
– Такая система существует, – кивнул Руди. – Но я не думаю, что вы полностью одобрите ее особенности. Если представить каждую лабораторию в виде компонента электронной схемы – резистора, конденсатора, квантового транзистора и так далее, – тогда так называемое свободное взаимодействие представляет собой всего лишь встраивание каждого компонента в схему в надежде стать частью следующей большой схемы. Как только проект получает финансирование, остается только повторение одних и тех же действий и послушание. А знаете, кто выигрывает от такой системы? Только пожилые люди, уже успевшие прославиться и добиться каких-то достижений. Как только они добиваются власти и возможности разработать новое поколение социальных схем, они, пользуясь своим авторитетом, вынуждают других идти по проложенными ими дорогам. В их руках слишком много власти! Обозначенные вами проблемы не ограничиваются только администрированием. Они касаются самой философии функционирования общества. Если мы намерены начать движение протеста, мы не должны проявлять робость. Мы должны действовать прямо и настойчиво и вонзиться острым клинком в самое сердце этого мира.
Наступила тишина. Все молчали. Чанья прищурилась и внимательно посмотрела на Руди. Сорин и Рунге переглянулись.
Первым высказался Рунге.
– Думаю, та проблема, которую ты описываешь, проистекает от болезни, именуемой «деменцией больших достижений» – бездумной одержимости своими великими деяниями в прошлом.
– Так ты со мной согласен? – спросил Руди осторожно.
Рунге прямо не ответил.
– Но мы должны понять, что ты хотел бы сделать со всем этим?
– Что я бы хотел с этим сделать? – В глазах Руди сверкнули темные огоньки. Он медленно прошел к противоположной стене кабинета и активировал небольшой экран. Выбрав несколько опций, он энергично опустил руку и нажал на кнопку. Затем он провел рукой вдоль пустой стены так, словно нарисовал на ней фреску, символизирующую перемены. Обернувшись, Руди холодно произнес: – Я бы хотел сделать то же самое, что сделали мои родители: начать революцию.
Люинь ахнула.
Она, не отрываясь, смотрела на стену, около которой стоял ее брат. Вся стена превратилась в фотографию их отца и матери. Оба были одеты строго, но пуговицы на воротниках и манжетах были расстегнуты, и это придавало их внешности изящество беспечности. Они стояли плечом к плечу, их глаза были полны страсти. Позади них были видны два мощных буровых катера – гигантские отдыхающие чудища, замершие в ожидании приказа. С машин свисали огромные транспаранты размерами с театральный занавес. На транспарантах были изображены знамена, божества и толпы людей. В самом низу ломаными буквами был написан девиз: «Мы не желаем коррумпированных репрессий!»
Затем на стене появились и другие фотоснимки. Много людей. Бегущая толпа. Кто-то произносил речь перед большим скоплением народа. Кто-то держал транспаранты с анимированными изображениями. Кто-то стоял вокруг Квентина и Адель, не спуская с них глаз. На всех фотографиях были видны таблички с девизами – «Справедливости!» и тому подобными надписями. Некоторые лозунги были даже юмористическими. Толпы людей не были такими уж многочисленными, но тем не менее от фотографий исходил дух жизни, похожий на кипящую воду.
Люинь была потрясена. Она медленно пошла к стене. Казалось, она хочет пройти сквозь эти изображения. Руди уже забыл про фотографии, дискуссия продолжалась. Говорила Чанья, но Люинь ничего не слышала. Она прижала ладонь к стене и осторожно провела пальцами по лицам отца и матери, словно бы лаская их через бездну прошедших лет.
Потом она сорвалась с места и выбежала из кабинета, чтобы найти свои голографические очки. Она уже давно не входила в виртуальный мир с точнейшей передачей изображения, но еще никогда ее так к этому миру не тянуло. Надев очки, Люинь попыталась поскорее избавиться от головокружения. Она смотрела по сторонам и пыталась понять, где она и с кем.
Она не увидела того места, где ее родители собрались вместе с другими протестующими. На самом деле, она и родителей не увидела. Возможно, она ошиблась в выборе опции. Возможно, эти старые фотоснимки не были откорректированы программой полной достоверности. Как бы то ни было, Люинь оказалась в совершенно другом месте – в тускло освещенном зале со множеством кресел вокруг. В креслах молча сидели люди. Люинь узнала это место – это был Зал Совета. Тишина действовала на Люинь угнетающе. Она уже собралась было выйти из этой программы и поискать кадры, где были запечатлены родители, но тут она увидела деда. Он вошел через боковую дверь и уверенной походкой поднялся на подиум. За ним последовало несколько «старейшин».
Ганс начал произносить речь, но его слов Люинь не слышала. Звука не было – или Люинь не знала, как его включить. Она видела, что выражение лица
