Нигде не было это чувство растущей безопасности сильнее, чем во Франции, где евреи пожинали плоды освобождения, принесенного революцией 1789 года. Количественно их было немного. По иронии судьбы, поражение Франции в 1870 году, которое стоило ей Эльзас-Лотарингии, лишило ее и самой большой, но наименее популярной колонии эльзасских говорящих по-немецки евреев-ашкенази. Во время дела Дрейфуса во Франции насчитывалось всего не свыше 86 000 евреев – из общего населения страны около 40 миллионов. Община управлялась финансируемой правительством Центральной консисторией, подчинявшейся Министерству культов, которое устанавливало правила выбора раввинов, устанавливало размеры их жалованья и участвовало в его выплате. Таким образом, во Франции иудаизм обладал рядом черт государственной религии, да и вел себя в том же ключе. В иудаистском молитвеннике была такая молитва за Францию: «Всемогущий защитник Израиля и человечества, если из всех религий наша для Тебя дороже всех, ибо она – дело рук Твоих, то изо всех стран Франция – предмет Твоего предпочтения, ибо она наиболее Тебя достойна». Кончалась молитва словами: «Пусть же [Франция] не сохраняет этой монополии на терпимость и справедливость, монополии столь же унизительной для других стран, сколь славной для нее. Пусть она найдет много подражателей и так же, как она предлагает миру свои вкусы и свой язык, творения своей литературы и искусства, пусть она также предложит и свои принципы, которые, как совершенно очевидно, важнее и нужнее всего».
Когда Ж.–Х. Дрейфуса ставили Главным раввином Парижа в 1891 году, темой его проповеди были связи между «французским гением» и «основополагающим духом иудаизма», особенно «моральное родство между двумя нациями», причем французский народ «есть избранный народ нашего времени». Раввин Кан из Нима называл Французскую революцию «нашим бегством из Египта… нашей современной Пасхой». Раввин Герман из Реймса говорил, что Франция «избрана Им, чтобы определить судьбу человечества… чтобы распространить в мире великие и прекрасные идеи справедливости, равенства и братства, которые ранее были исключительным достоянием Израиля». Подобно реформированному иудаизму в Америке, французский иудаизм делал все, что в его власти, чтобы вписаться в местный религиозный ландшафт. Раввины одевались почти как католические священники. Они даже рассматривали вопрос о том, не следует ли проводить службы шабата… в воскресенье. У них были церемонии для детей, очень похожие на крещение и первое причастие. Цветы на гроб, тарелки для сбора пожертвований, визиты к смертному одру, пение, орган, службы – во всем примером служила католическая практика. По некоторым оценкам, в стране было всего с полтысячи истинных ортодоксальных евреев.
Евреи-миряне сочетали обычно сдержанную позицию с елейным патриотизмом. Они энергично боролись за обладание всеми блестящими побрякушками, которые возможно получить в условиях французского государства: длЛегион. «Будучи французами по стране проживания и ее институтам, – писал Леон Халеви, – все [французские евреи] должны стать таковыми и по обычаям, и по языку… для них имя еврея должно стать вспомогательным, а француза – основным». «Пусть не будет ни евреев, ни христиан, – писал Эрнест Кремье-Фуа, – за исключением часа молитвы для тех, кто молится!» Джеймс Дармштетер, поднявшийся до уровня директора Высшей художественной школы, настаивал (в порядке благодарности), что израильская и французская культуры по сути своей одно и то же. Французская революция выражала идеологию иудаизма, и эти два избранных народа с их глубокой верой в прогресс откроют мессианскую эру, которая приобретет форму «земного триумфа человеческой справедливости». Такие люди доказывали, что антисемитизм есть чуждое явление, импортированное немцами, которое может во Франции носить исключительно поверхностный характер.
Это, увы, имело далекое отношение к действительности. XIX век стал веком расцвета псевдонаучных расовых теорий, и французы сыграли в нем полноценную роль. Верно, что немецкие филологи, исследуя происхождение языков, первыми стали проводить различия между арийскими, или индоевропейскими народами, чьи корни – в санскрите, и семитскими народами, чьи корни – в древнееврейской группе языков. Но именно французы популяризировали эти идеи, смешивая при этом понятия языка и расы. В 1853 году французский дипломат граф Жозеф де Гобино (1816—1882) издал свой знаменитый «Очерк о неравенстве человеческих рас», где подчеркивал различие между арийским благородством и семитским (и латинским) вырождением. Книга стала учебником немецких антисемитов и оказала, в частности, огромное влияние на Рихарда Вагнера. Самоуверенный всезнайка Эрнст Ренан (1823—1892) сыграл такую же роль в отношении французов со своей книгой «Общая история и система сравнения семитских языков», которая завоевала в 1847 году премию Вольнэ, и в еще большей степени«Жизнью Иисуса» (1863), книгой, пользовавшейся самым большим успехом во Франции в XIX веке, которую читали с самодовольством антиклерикалы и с чувством вины – католики. Он верил, что «семитская раса по сравнению с индоевропейской представляет более низкий уровень человеческой природы»; его портрет Иисуса, героя-гуманиста, полон драматизма именно потому, что «свободен почти от всех недостатков его расы… чьей характерной особенностью является, конечно, безграничная деликатность». Теория Ренана о еврейской расовой неполноценности была успешно соединена с теорией Туссенеля относительно еврейских финансовых махинаций Эдуардом Дрюмоном, результатом чего явилась его увесистая книга в двух томах «La France juive» (1886, «Еврейская Франция»), блестяще написанное и сохраняющее внешнее правдоподобие, в своем духе выдающееся антисемитское исследование. В течение короткого периода времени оно выдержало свыше сотни переизданий и позволило ему основать Антисемитскую лигу и грязный ежедневный листок «Ла Либр Пароль» (1889).
Таким образом, первый слой французского антисемитизма – псевдонаука. Второй – зависть. Если евреи так неполноценны с расовой точки зрения, то почему они так удачливы? Потому что они обманывают и устраивают заговоры. Дети крупной еврейской буржуазии вечно забирают все призы. Через годы Жюльен Бенда напишет: «Триумф братьев Бенда на Большом конкурсе, как мне представляется, был одним из главных источников антисемитизма, бремя которого нам пришлось нести через пятнадцать лет. Понимали евреи это или нет, но подобный успех воспринимался остальными жителями Франции как акт насилия». Умнейшие братья Рейнах, юрист и политик Жозеф (1856—1921), археолог Соломон (1858—1932) и классицист Теодор (1860—1928) образовали трио призеров-вундеркиндов. Они неизменно побеждали французов в их собственной культурно-академической игре. Затем в 1892 году разразился панамский скандал, когда открылся целый клубок финансовых манипуляций и жульничества, причем в центре всего этого оказался их дядюшка барон Жан де Рейнах. Его загадочная смерть (или самоубийство?) подлила еще масла в огонь на радость антисемитам-злопыхателям, дав им новую пищу для сплетен. Два предыдущих крупных скандала с участием евреев (с Юнион Женераль в 1882 году и Комптуар д’Эскомпт в 1889 году) также играли роль примеров, как бы подкрепляющих теорию финансовых заговоров, изложенную в книге Дрюмона, и позволяющих «журналистам-расследователям» из «Либр Пароль» вылезать чуть ли не каждый день с новой антиеврейской историей. После Лондона Париж был центром европейских финансов, причем на перекличке его банкиров звучали бы сплошь еврейские фамилии: Дойч, Бамберже, Гейне, Липпман, Перейра, Эфрусси, Штерн, Бишофсгейм, Гирш и Рейнах (конечно).
Существовал еще и третий слой французского антисемитизма – клерикальный. Официальная римско-католическая церковная иерархия пребывала в последней четверти XIX века в довольно сложном положении, не вылезая из бесконечных склок с французскими властями. Она слабо контролировала свое духовенство, а еще слабее – религиозные ордена, в особенности орден Успения («ассумпционисты»), который папская власть выбрала и поддерживала с тем, чтобы «расхристианизировать Францию», организуя массовые паломничества в Рим и новые центры чуда, например, Лурд. Орден был основан в 1847 году и был первой организацией такого рода, которая бы пользовалась методами крупного бизнеса для религиозного возрождения. Они арендовали специальные поезда, чтобы собрать толпы людей. Они основали процветающее издательство Бон-Пресс и массовую ежедневную газету «Круа» (1883). Подобно своим предшественникам, монахам-доминиканцам и францисканцам, которых они напоминали в некоторых отношениях, они тоже нуждались в образе врага. И они задействовали три таких образа, причем взаимосвязанных: протестанты, франкмасоны и евреи. Ультракатолическая теория масонского заговора была намного старше «научного» антисемитизма, восходя во Франции как минимум к 1789 году. Многое из масонских знаний и ритуалов можно привязать к еврейской каббале, что и было сделано в десятках католических памфлетов и книг. И, поскольку ассумпционисты верили в то, что многие протестанты являются скрытыми евреями и марранос с XVI столетия, было совсем не трудно связать их всех узлом сатанинской троицы. Когда в 1882 году произошел крах католической банковской структуры Юнион Женераль, ассумпционисты объявили это результатом заговора. На следующий год они основали свою газету для борьбы с этим заговором, а годом позднее их покровитель Лев XIII официально заклеймил масонство как дело рук дьявола. «Круа» заявила, что посвящает себя борьбе «с этим трио ненависти… которое включает в себя, во-первых, протестантство, желающее уничтожить католицизм, душу Франции; иудаизм, который хочет завладеть национальным богатством, телом Франции; и масонство, природный компонент того и другого, который желает одновременно погубить тело и душу Франции!»
