Учитывая местный патриотизм, который испытывали американские евреи к конкретному пейзажу своего обитания, неудивительно, что во время Гражданской войны они претерпели раскол вместе со всей американской нацией – по штатам. Около 7000 евреев служили в армии Севера, 3000 – Юга. Если они и проявляли общинную солидарность (а это случалось нечасто), то в ответ на угрозу ущемления их общих прав. Известен случай, когда во время войны, 17 декабря 1862 года, генерал Улисс С. Грант издал в Теннесси приказ, который гласил: «Евреи же, как класс, нарушающий все правила, установленные Государственным Казначейством, а также изданные по нему приказы, настоящим увольняются из этого учреждения». Последовала немедленная и всеобъемлющая реакция бурного протеста, причем не только со стороны евреев; по указанию Линкольна Грант аннулировал свой приказ уже 6 января 1863 года.
В эти годы американское еврейство питалось настроениями германо-еврейского просвещения. Оно было либеральным, оптимистичным, трезвым, рациональным, патриотичным, скромным и весьма респектабельным. Еврейские иммигранты, как правило, говорили по-английски с немецким акцентом, но уже их дети, которые ходили в бесплатную среднюю школу (а по воскресеньям – в еврейскую), ничем в этом смысле от соседей не отличались. С 1840-х годов в Америке стал быстро распространяться реформированный иудаизм, чему содействовали усилия таких прогрессивных раввинов, как Дэвид Эйнхорн, Самьюэл Гирш, Исаак Майер Вайз и Самьюэл Адлер. Видные американские евреи не проявляли интереса к сионистскому мессианству; по их мнению, путь к искуплению лежал через распространение этического монотеизма в мире. Такова была преобладающая направленность в американских религиозных устремлениях. Однако было и более консервативное направление, особенно в Филадельфии, которая, пожалуй, стала ведущим центром иудаизма. Там раввин Исаак Лезер (1806—1868), родом из Вестфалии, человек невероятно энергичный, издал первый еврейский перевод Библии на английский язык, завершил перевод на английский молитвенников ашкенази и сефардов, основал первую успешную еврейскую газету «Оксидент» (1843), а позднее и первое в Америке Общество еврейских публикаций, а также выпустил массу учебников для школ, где обучались дети американских евреев. Однако во время «немецкого» периода среди американских евреев стал все же преобладать реформированный иудаизм.
Реформированный иудаизм больше всего привлекал удачливых бизнесменов, которые становились все более заметными фигурами на американской сцене. Таких, как банкир Джозеф Зелигман (1820—1880), которому президент Грант предложил возглавить Казначейство, и Джейкоб Генри Шиф (1847—1920), который в 1885 году стал во главе фирмы «Кун, Леб энд Компани». Как и в Тридцатилетнюю войну и в Наполеоновские войны, Гражданская война выявила организаторские и финансовые таланты многих еврейских банкиров, подрядчиков и поставщиков обмундирования. С 1860-х годов евреи стали мощной силой в американском бизнесе, особенно в Нью-Йорке. Широкая благотворительная деятельность дала иудаизму мощную структурную опору, причем с неизбежной и сильной либеральной ориентацией. В 1873 году возник Союз американских еврейских конгрегаций, двумя годами позже – Колледж еврейского союза, в 1889 году – Центральная конференция американских раввинов. Питтсбургская платформа (1885), разработанная раввином Кауфманом Колером, отвергавшая все законы Торы, «которые не отвечают взглядам и привычкам современной цивилизации», была стандартным кредо реформированного иудаизма вплоть до 1937 года. Она отвергала старые правила относительно диеты, чистоты и одежды, утверждала, что евреи «уже больше не нация, а религиозное сообщество», отрицала воскресение, небеса и ад, отвергала возврат на Сион и представляла мессианство как борьбу за истину, справедливость и правоту в современном обществе, в котором оно сможет идти рука об руку с другими религиями и людьми доброй воли.
В результате к началу великой эмиграции казалось, что американское еврейство просто обречено на то, чтобы быть одной из нитей драгоценной ткани религиозности Нового Света, неприметно растворяющейся в общем узоре. Однако паника, начавшаяся в связи с бедами 1881 года, необратимо изменила ситуацию. За десятилетие с 1881 по 1892 год евреи прибывали в США в среднем по 19 000 в год; в 1892—1903 годах цифра подскочила до 37 000 в год; а в 1903—1914 годах она вообще достигла 76 000. Между этими двумя миллионами евреев-беженцев и четвертью миллиона крепко стоящих на ногах реформистски настроенных, сильно американизированных «приличных» евреев, которые приветствовали их, было очень мало общего. Первые в большинстве своем говорили на идише, были ортодоксами или хасидами, безумно напуганными, полными суеверий и отчаянно бедными людьми. И тут американское еврейство впервые ощутило страх перед вновь прибывающими, особенно в таких невероятных количествах. Они справедливо рассудили, что в таких условиях неизбежна вспышка антисемитизма.
До этого времени для преимущественно протестантской Америки, как ранее Англии, были характерны противоречия не столько с евреями, сколько с папистами. Но после Гражданской войны, когда стали считать, что евреи на ней наживаются, проявления антисемитизма стали более заметными. В 1876 году один из отелей на побережье в НьюДжерси открыто объявил в газетах, что не будет пускать к себе евреев. На следующий год самому Джозефу Зелигману отказали в размещении в лучшем отеле курорта Саратога. Тогда евреи-бизнесмены купили несколько отелей в Саратоге, в результате чего вокруг Нью-Йорка курортные отели оказались разделенными на те, что пускают, и те, что не пускают евреев. Система стала распространяться на масонские ложи и загородные клубы, а ряд школ и колледжей начали вводить у себя численные квоты на российский манер.
Массовое прибытие бедных евреев-ашкенази в Нью-Йорк, естественно, подпитывало рост этой новой антисемитской субкультуры. Но, что несравнимо более важно, иммигранты вдохнули новую жизнь в американское еврейство. Они преобразовали эту структуру, сползавшую необратимо в нееврейство и в этом смысле обреченную, в абсолютно новое живое существо – в свободный народ, взращенный в терпимой республике, но кричащий о своей вере и природе со всех крыш города, который превратился в величайшую в мире метрополию евреев. Здесь возник подлинный Город-Прибежище; более того, здесь возникло ядро будущей силы, которая со временем будет действовать на мировой арене от лица всех евреев.
Богатые нью-йоркские евреи не сразу осознали возможности, которые создавал массовый исход из Европы. В то же время они не воспринимали его и как часть плана Провидения, что позволило бы превратить трагедию в триумф – подобно резне 1648 года. Справедливости ради надо отметить, что свое неудовольствие они держали при себе и старались сделать все, чтобы приветствовать и принять массы, нахлынувшие с Востока. Некоторые были гостеприимнее других. Среди тех, кто работал на Агентство помощи еврейским иммигрантам, организованное на острове Уорд, была молодая поэтесса Эмма Лазарус (1849—1887). Ее талант был открыт и взлелеян Эмерсон. Эмма Лазарус прямо пылала романтической тягой к еврейской культуре, древней и современной. Она переводила великого поэта средневековья Иуду Халеви. Она переводила Гейне. Она приветствовала трогательные стихи Лонгфелло на Ньюпортском кладбище, но была не согласна с завершающими строками насчет того, что мертвым нациям не подняться вновь. Неправда! Евреи воспрянут! Она происходила из старинной и богатой семьи сефардов, но в бедных евреях-ашкенази, которые лезли со своими узлами в Америку, она видела зародыши будущей армии, которая воссоздаст Иерусалим в Америке или в Израиле – а может быть, и там и там. Она защищала их от антисемитской клеветы в журнале «Нью-Сенчури» (1882). Она поняла, может быть, лучше всех своих американских современников истинное значение Американской Идеи и американской действительности для преследуемых бедняков из Европы. Когда при входе в Нью-Йоркскую бухту вознеслась статуя Свободы, ее сонет «Новый колосс» вложил в уста Свободы бессмертные слова:
Пришли ко мне своих усталых толпы,Тех, что, как мусор, на брегах твоих.Пусть бедный, невезучий и бездомный,Мечтающий вдохнуть глоток свободыПридет на свет у врат моих златых.
Особенно хорошо Эмма Лазарус понимала значение Америки для мирового еврейства. Может статься, со временем эти толпы поднимутся, окрепнут и протянут свою мощную руку из Нового Света в Старый? Ее стихотворение «Знамя еврея» – сионистское. Ее «Послание евреям» (1882—1883) провидит возрождение еврейской цивилизации через взаимодействие Америки и Священной Земли. В несчастных евреяхашкенази, которые, как отбросы, скапливались в трущобах Нью-Йорка, она видела и жизнь и надежду.
