Айрис схватила тетрадку, и слова, теснясь и мешая друг другу, словно из ниоткуда, стали появляться на чистых листах. Она даже не заметила, как вернулся муж и нежно поцеловал ее в лоб.
– Какой я рассеянный – часы забыл! Дафнэ просится поиграть в нашу спальню, а матушка ушла к Таша.
– Угум-м-м… – отозвалась Айрис, не поднимая головы.
Жозеф бесшумно вышел из комнаты. Ему не терпелось заняться расследованием – он собирался наведаться в морг и справиться там о покойнике, найденном у Монпарнасского кладбища. И наведался бы, но неистовая матушка нарушила все планы – теперь ему вместо этого предстояло вызвать водопроводчика, сходить за хлебом и поиграть с Дафнэ.
Остановившись у окна в гостиной, молодой человек облокотился на подоконник, печально уставился на липу во дворе, терзаемую ветром, и почувствовал сродство с бедным деревом. Ведь и он отдан во власть стихиям – трем женщинам, которые веревки из него вьют.
«Что за жизнь – расписание навязывают, детей подкидывают! Ну да пусть их, уж завтра-то я точно загляну в морг, и если окажется, что тамошний покойничек – тот самый скрипач с пряничной свинкой, расследованию быть! И дельце обещает стать интересным…»
Мельхиор Шалюмо не мог отказать себе в удовольствии полюбоваться маленькими танцовщицами, повторяющими урок под суровым взором наставницы, вечно готовой придраться к чему угодно – то подъем не тянем, то спину не держим.
– Мадемуазель Жермена, ну-ка соберитесь!
Мельхиор смотрел и умилялся. До чего же тоненькие, хорошенькие, трогательные девчушки! У всех волосы растрепаны, глазки припухли со сна, но от этого будущие балерины еще восхитительнее. Некоторые были в вязаных гетрах, иные в шерстяных платочках – зал не отапливался, девочки мерзли. А при виде Жермены в штопаных-перештопаных чулочках, тарлатановой юбочке и стоптанных балетках у него защемило сердце, как в прежние времена.
«Драгоценный Всемогущий, клянусь: никогда-никогда не уступал я своей чудовищной склонности, не давал себе волю, честное слово, даже в тот проклятый вечер, когда вспыхнул пожар. Признаю́: я тогда под лживым предлогом задержал малышку после репетиции, но разве же не спас я ей жизнь? А Жерменой я только любуюсь издали – это же не преступление. Ведь кто ж, как не Ты, сотворил эти прекрасные создания? А соблазн-то кто придумал? Ты, Ты за него в ответе».
Тут оповеститель был замечен и изгнан прочь гневными жестами. Прежде чем броситься со всех ног в коридор, он успел показать язык маленьким чертовкам, не сумевшим оценить его внимание. Краем глаза Мельхиор заметил мальчишек в трико – они делали упражнения на растяжку подколенных сухожилий на полу, слегка смоченном водой из лейки, чтобы ноги не скользили. Ничего интересного. Мельхиор продолжил путь вверх по лестнице.
«Человеку, как и обществу, нужно время от времени выпускать пар, а то взорвется», – подумал он. Досада от того, что девчонки его прогнали, уже забылась. Он со злорадным удовольствием принялся докучать портным и швеям, корпевшим над вестготскими доспехами, ущипнул за ляжку помощницу костюмерши и вывел из себя двух реквизиторов, чистивших вальтрап для деревянного коня.
Натешившись вдоволь, Мельхиор уединился в своем жилище. Прежде всего, как обычно, там ему попались на глаза два неумелых портрета, нарисованные им же самим в детстве. На первом был запечатлен дедушка по материнской линии, Матьё, который заботился о Мельхиоре после смерти его родителей и подвизался в разных цирках с труппой лилипутов. На втором красовался Бедокур – черный пес, умевший ходить на задних лапах, преданное создание, чья бескорыстная любовь служила маленькому человеку утешением целых тринадцать лет.
Мельхиор зажег две свечи и преклонил колени.
– Миленький Всемогущий, благодарю Тебя за то, что присмотрел, как бы меня кто не застал в морге!
Сегодня он, воспользовавшись ротозейством охранников морга, обшарил карманы одежды, сваленной в кучу рядом с трупом, и нашел вещицу, достойную пополнить его коллекцию. Сейчас, в своей каморке, маленький человек поднял крышку ларца «Саламбо», нежно погладил лежащие там клапан от кларнета, который теперь уже никому не понадобится, и кружевную митенку, а затем аккуратно пристроил рядом с этими двумя реликвиями батистовый платок с инициалами «Ж.Б.».
– Чутье мне подсказывает, что в ближайшее время у вас появится еще один сосед, мои сокровища. Я назову его… Номером Четвертым! И чем длиннее будет список, тем пуще мое веселье – даром я, что ли, Веселый Чик-Чирик? Раз и два, пляшет Смерть! А теперь за дело, надобно неустанно учиться и самосовершенствоваться!
С этими словами, выхватив из-под соломенного тюфяка два учебника под названием «Немецкий без труда», Мельхиор растянулся на постели и погрузился в чтение.
Совесть Виктора, который покинул семейное гнездышко ни свет ни заря, возмущалась не так уж и громко, чтобы заглушить гремевшие в его душе фанфары ликования. Велосипед «Альцион» набирал скорость, а наездник пьянел от свежего ветра на сонных улочках, где навстречу попадались лишь метельщики, бродившие у перекрестков. Медленно бледнел желтоватый свет фонарей. На улице Бланш Виктор остановился понаблюдать за потасовкой в дверях кафе – завсегдатаи скопом ломились туда промочить горло с утра пораньше. Суматоха и разноголосица напомнили ему о карнавале, бушевавшем в городе месяц назад. Он тогда с удовольствием фотографировал бесчисленные карнавальные колесницы, на которых разъезжали консьержки и квартиросъемщики, члены Лиги медвежьих шапок Наполеоновской гвардии, отмечавшие столетие цилиндра, а на одной в чреве огромного кита из папье-маше дремал Иона подле двух прелестных прачек – это была композиция Общества рентгеновских лучей.
Тогда же, на карнавале, Виктор повстречал Жоржа Мельеса[322] и получил приглашение посетить его «экспозиционную мастерскую», построенную зимой в саду загородного дома в Монтрёе. Виктора весьма впечатлил застекленный ангар площадью семьдесят восемь квадратных метров. Удивительно, что открытие этой студии не привлекло ни малейшего внимания прессы – ни единого репортера не было на дефиле актеров среди полотен в технике гризайли. Мельес намеревался снимать не только фантастические или комические постановочные сценки, но и злободневные сюжеты. К примеру, в его планах было воссоздать на экране недавно начавшуюся греко-турецкую войну. Виктор провел бы в резиденции Мильеса побольше времени, но у него было право на эксклюзивный фоторепортаж о Бычьем кортеже[323] на площади Согласия, и он покинул тогда окрестности Монтрёя с твердым намерением рано или поздно поучаствовать в синематографической авантюре.
Сейчас Виктор миновал здание редакции «Пти журналь» и остановился у сквера Монтолон. На обрамленных бордюрами лужайках жались друг к другу нарциссы. Няньки выгуливали малышню под голыми еще деревьями. Он огляделся. Ну и как тут вычислить дом, в котором живет Ольга Вологда? Можно было, конечно, расспросить консьержек – порой это приносит щедрые плоды, но требует беспредельного терпения, а Виктора утомила езда на велосипеде. «Стареешь, приятель, суставы у тебя бунтуют, мозг объявляет забастовки, а ты, дурень, все в сыщиков играешь!»
Помощь подоспела неожиданно – и все благодаря экипировке велосипедиста, подаренной ему Кэндзи на Новый год. К Виктору подошел пожилой господин в пальто из шотландки:
– Прошу прощения, юноша, не соблаговолите ли вы дать мне адрес вашего портного? У меня племянник – заядлый велосипедист, он будет счастлив обзавестись таким же костюмом.
Польщенный обращением «юноша» Виктор немедленно сообщил, что двубортный пиджак с долгими рядами пуговиц и короткие панталоны, зауженные на лодыжках, равно как и кожаные туфли, были приобретены в бутике «American Fashion» на бульваре Капуцинок. И не преминул воспользоваться случаем:
– К слову, месье, если вы здешний, не знаете ли, часом, прославленную русскую балерину Ольгу Вологду? Память меня подводит – все время забываю номер ее дома.
– Вам повезло: прекрасно ее знаю. Мадемуазель квартирует у месье Розеля двумя этажами выше моих апартаментов. Вот уж соседи зубоскалят… а кое-кто и жалобы на них пишет. Как же, месье Розель изволит жить с двумя дамами: одна танцовщица, вторая, тоже со славянской фамилией, и вовсе особа скандальной репутации. Только представьте себе – она выступала под псевдонимом Фьяметта на сцене театра «Эдан»… полуголая!
– Постойте-ка, вы сказали – Розель? Не тот ли фотограф с площади Мадлен?
Пожилой господин подтвердил. Вид у него был игривый – похоже, он не отказался бы поглазеть на выступление Фьяметты.
На лестничной площадке перед апартаментами, указанными пожилым господином, ступить было некуда – повсюду стояли чемоданы и кофры. Ливрейный лакей, скорбный насморком, то и дело утирая вздернутый нос, по одному заносил их в прихожую.
