— Валя, это Айгуль, вдова прежнего акима. Он когда узнал о комете, то три недели пил, а потом повесился. Теперь она зла на весь мир, что акимом выбрали Тимофея Ивановича, а не одного из её трёх сыновей. Все они пропади месяц назад. Будь с ней поосторожнее, она властная и очень опасная женщина.
Кивнув, я пошла не к женщинам, стоящим метрах в тридцати от входа, а к своему "Уральчику". Тётка что-то приказала своему войску и со всех ног бросилась ко мне, крича на ходу:
— Девочка моя, куда же ты, мы пришли, чтобы позвать тебя на той, спасительница ты наша. Нам нужно отблагодарить тебя за воду и отпраздновать это событие.
Остановившись, я круто развернулась и воскликнула:
— Той? Это по-русски праздничный обед? Да, вы с ума сошли! Вокруг города рыщут стаи голодных хищных тварей, а вы тут дурью маетесь! Нам нужно думать, как поскорее уничтожить этих людоедов, а не тои устраивать. Вы, наверное, не в курсе того, что происходит снаружи, ну так я вам расскажу. Вчера утром я подъехала к развалинам посёлка на Адылсу и увидела там три машины и то, как стая колбитов доедает человеческие тела, разрубая их секирами. Поэтому даже не надейтесь увидеть в живых тех людей, которые пропадали у вас по ночам. Их всех похитили колбиты, убили и съели. Так что мне не до тоя.
Айгуль, не добежав до меня метра три, встала и завизжала:
— Ты врёшь, ведьма! Мои сыновья не погибли! Они пошли за водой и скоро принесут её своей матери.
Да, видно не зря меня некоторые люди называют ведьмой. Я невольно оскалилась и шагнула к казашке. Не думаю, что моё личико в этот момент могло украсить первую страницу журнала "Плейбой", а если бы мою фотографию, когда я злюсь, поместили в нём, то очень много мужчин тут же стали бы женоненавистниками. Впрочем, мужчины, которые шли за мной, в ужас не пришли, а вот Айгуль сразу же отпрыгнула метра на два назад. Глядя ей в глаза, я с бешеной злобой прорычала:
— Если ты послала их за водой, то ты убийца своих сыновей. Я медленно, очень медленно проехала через посёлок у реки, а потом через Шалгию, их превратила в развалины не волна, а колбиты. На стенах я видела множество следов от их секир, а в траве человеческие кости и разрубленные черепа. Так не сделает ни одно животное. Поэтому, бабы, вы можете рыдать, выть от боли, но всё равно возьмите себя в руки и работайте. Мы хотим построить бронепоезд, выехать на нём из Каражала и истребить всех колбитов. Не знаю, чем вы тут занимались весной, но мои друзья за две недели истребили всех психов, которые озверели и нападали с ножами даже на родных матерей. Всё, идите отсюда. Хотите выть, войте, но не мешайте нам работать. — Достав из кобуры "Беретту", я добавила — Предупреждаю, если какая-то дура думает, что её муж, сын или брат побегает голиком по степи и вернётся, этого не произойдёт. Знаю, многие именно так и думают и если кто из вас попытается помешать нам, то я сама пристрелю такую дуру. Поймите, это наша общая беды и мы уже ничего не можем изменить. Нужно сцепить зубы и бороться. Нужно сберечь и вырастить наших детей. Всё, идите отсюда!
Поначалу мне показалось, что женщины, которые при виде моего свирепого оскала отшатнулись, меня растерзают, поэтому я достала пистолет из кобуры и даже передёрнула затвор, но поскольку Айгуль стояла, как вкопанная, и не могла вымолвить ни слова, то просто некому было подать команду. Между тем я видела, что лицо казашки, белое как мел, стала заливать краска, глаза вовсе налились кровью и она глухо зарычала. Броситься на меня она не успела. К ней подбежали её товарки и, глядя на меня волком, подхватили свою подругу и оттащили её от меня. Я стояла и наблюдала за тем, что будет дальше. Все эти столь быстрые побледнения и покраснения явно не были случайными, как и её свирепое рыканье. Толпа недобро гомонящих женщин отбежала уже метров на шестьдесят, как послышался жуткий, истошный, совершенно звериный рёв на высоких нотах и Айгуль принялась расшвыривать своих товарок. Причём с такой невероятной силой, что те разлетались во все стороны, словно куклы. Буквально одним движением она сорвала с головы свой тюрбан, а с тела почти всю одежду. Под верхней одеждой на ней были надеты чёрные мужские штаны, подпоясанные ремнём, а на ногах обуты сапоги. Айгуль выхватила откуда-то нож даже побольше, чем мой "Джангл Кинг" и наотмашь полоснула им оказавшуюся рядом женщину, после чего бросилась ко мне. Вид у Айгуль был просто ужасный и что самое страшное, у неё под кожей перекатывались просто жуткие бугры мышц.
Хотя сошедшая с ума или давно сумасшедшая, но сдерживающая себя, тётка мчалась ко мне побыстрее любой чемпионки мира по бегу, я успела вскинуть пистолет, схватила его двумя руками и выстрелила. "Беретта" была поставлена на автоматический огонь, а я держала её в руках очень крепко, да, и в последнее мгновение прицелилась и метров с пятнадцати влепила в Айгуль всю обойму, буквально изрешетив её, но она всё же пробежала последние метры и упала буквально в двух шагах от меня. Вся её спина была окровавлена. Пулями из неё вырвало клочья мяса, но слава Богу, больше никого не задело. Все остальные женщины, кроме пяти, которые лежали неподвижно, с визгом убежали, а ещё одна судорожно дёргалась. Вложив пистолет в кобуру, я бросилась к пострадавшим женщинам. Двоим судя по тому, что их шеи были вывернуты под неестественным углом, уже нельзя было помочь, трое женщин, похоже, были просто без сознания, но всё же больше всего повезло той казашке, которая попала под нож. Нож наискосок рассёк верхнюю часть груди. Рана была хотя и длинной, но всё же поверхностной. Забросив руку за спину, я достала из разгрузки два индивидуальных перевязочных пакета, а из нагрудного кармана пластмассовый футляр со шприц-тюбиками и, найдя промедол, быстро сделала ей укол в плечо прямо через одежду, а уже потом осмотрела рану.
Громко кричащая от боли женщина лет тридцати, тоже казашка, как и Айгуль, молотила ногами по траве и потому я была просто вынуждена сесть на неё верхом. На ней было надето длинное, светло-зёлёное платье, давно уже не стиранное а поверх него стёганый жилет, застёгивающийся чуть ли не под горлом. Несчастная Айгуль, сошедшая с ума от всех потрясений, полоснув большим кривым ножом по телу молодой казашки, словно бритвой разрезала жилет и нанесла ей длинную рану. Та зажимала её руками, что меня пока что устраивало. Выхватив "Катран", я быстро разрезала им жилет с боков и на плечах. Промедол начал действовать, женщина, от которой дурно пахло, перестала кричать и громко заплакала, а я сказала ей:
— Дай мне осмотреть и перевязать твою рану.
Заливаясь слезами, женщина, увидев меня воскликнула:
— Это ты во всём виновата!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
