я смог бы вернуть ваши деньги — при условии, что вы откажетесь от уголовного преследования.
— Хм. Надо подумать.
— Решать вам. Вообще-то во имя общественного блага вы должны были бы предпочесть наказание преступника. Полагаю, большинство людей одобрили бы именно такой подход.
— Еще бы им не одобрить, — пробурчал сэр Джозеф, — не их же деньгам пропадать. Терпеть не могу, когда меня пытаются надуть. Никому еще это с рук не сходило.
— Так как же вы поступите?
— Естественно, заберу деньги! — стукнул кулаком по столу сэр Джозеф. — Еще не хватает, чтобы кто-то хвастал, как ловко он выманил у меня две сотни.
Пуаро встал, подошел к столу, выписал чек на двести фунтов и подал его сэру Джозефу.
— Черт меня побери! — процедил сквозь зубы сэр Джозеф. — Да кто же это сделал, в конце концов?
— Если вы берете деньги, — покачал головой Пуаро, — то никаких вопросов быть не должно.
Сэр Джозеф аккуратно сложил чек и сунул его в карман.
— Жаль. Но уж лучше деньги. А сколько я должен вам, мистер Пуаро?
— Я с вас много не запрошу. Дело-то, в сущности, пустяковое, — сказал Пуаро и добавил после некоторой паузы: — В последнее время я занимаюсь в основном убийствами…
Сэр Джозеф заметно насторожился.
— Интересно, должно быть? — поинтересовался он.
— Когда как. А знаете, встреча с вами напомнила мне об одном из моих первых дел, еще в Бельгии, — преступник был очень похож на вас. Владелец мыловаренной фабрики, тоже очень богатый. И представьте — отравил жену, чтобы жениться на секретарше… Да-а… Поразительное сходство…
Губы сэра Джозефа внезапно посинели, и он слабо охнул. Он слегка обмяк, с тугих щек исчез бурый румянец, и он уставился на знаменитого детектива выпученными глазами.
Порывшись дрожащей рукой в кармане, он выудил оттуда чек и порвал его на мелкие кусочки.
— Я его аннулирую. Считайте, что это ваш гонорар.
— Но позвольте, сэр Джозеф, для гонорара это слишком много.
— В самый раз. Не откажите.
— Ну что ж, перешлю эти деньги в какой-нибудь благотворительный фонд.
— Отправляйте куда хотите.
— Думаю, не стоит вам напоминать, сэр Джозеф, — наклонился вперед Пуаро, — что в вашем положении следует быть крайне осмотрительным.
— Не беспокойтесь, — почти беззвучно отозвался сэр Джозеф. — Я буду очень осмотрительным.
Пуаро откланялся.
— Итак, я был прав, — пробормотал он, спускаясь по лестнице.
10
— А в этот раз у тоника совсем другой вкус, — сказала мужу леди Хоггин. — Никакой горечи. И в чем тут дело?
— Ну чего ты хочешь от этих аптекарей, — пробурчал сэр Джозеф. — Делают все спустя рукава, вот и получается всякий раз по-разному.
— Наверное, все дело в этом, — с сомнением сказала леди Хоггин.
— Ну разумеется, в этом. В чем же еще?
— Выяснил тот субъект что-нибудь насчет Шан Дуна?
— Да. Да, и вернул мне деньги.
— И кто же это все устроил?
— Он не сказал. Очень скрытный малый, этот Эркюль Пуаро. Во всяком случае, тебе волноваться не о чем.
— Он очень забавный, правда?
Сэр Джозеф, поежившись, непроизвольно оглянулся, как будто там мог находиться Эркюль Пуаро! Он с содроганием подумал, что до конца дней своих будет ощущать его незримое присутствие.
Вслух же он произнес:
— Дьявольски умный малый!
А про себя подумал:
«Черт с ней, с Гретой! Стоит ли так рисковать из-за какой-то смазливой блондинки!»
11
— Ой! — Эйми Карнаби, не веря собственным глазам, разглядывала чек на двести фунтов. — Эмили! Эмили! — воскликнула она. — Ты только послушай:
«Дорогая мисс Карнаби!
Позвольте мне сделать свой взнос в Баш достойный всяческого уважения фонд.
Искренне Ваш,
Эркюль Пуаро».
— Эйми, — сказала Эмили Карнаби, — тебе несказанно повезло. Подумай, где бы ты могла сейчас оказаться.
— В «Вормвуд Скраббз»[1170] — хотя нет, пожалуй, в «Холлоуэй»[1171],— пробормотала Эйми Карнаби. — Но это все в прошлом — правда, Огастес? Не ходить тебе больше в парк с мамочкой или мамочкиными подружками и не резать поводки маленькими ножницами.
В глазах у нее промелькнуло легкое сожаление.
— Милый Огастес! — вздохнула она. — Какая жалость! Он ведь такой умный песик. Его можно научить чему угодно…
Глава 2
Лернейская гидра[1172]
1
Эркюль Пуаро ободряюще взглянул на сидевшего перед ним мужчину лет сорока, с седеющими уже висками.
В глазах доктора Чарлза Олдфилда застыло выражение тревоги. Он слегка сутулился, и в жестах его сквозила нерешительность. Кроме того, он никак не мог добраться до сути.
— Я п-пришел к вам, м-мосье Пуаро, — начал он, чуточку заикаясь, — с д-довольно с-странной просьбой. Прийти-то я п-пришел, но теперь склоняюсь к тому, чтобы оставить все как есть. В-видите ли, мне окончательно стало ясно, что никто тут ничего поделать не может.
— Ну, об этом предоставьте судить мне, — мягко сказал Пуаро.
— Не знаю, с чего это я вдруг взял, что вы сумели… — осекся на полуслове Олдфилд.
— …что я сумею вам помочь? — докончил за него Пуаро. — Eh bien[1173], а вдруг сумею? Расскажите мне, в чем дело.
Олдфилд выпрямился, и Пуаро вновь поразил его загнанный вид.
— Понимаете, — в голосе доктора зазвучало отчаяние, — полиция тут не поможет… Что они могут сделать… И чем дальше, тем хуже… Я просто не знаю, как быть…
— Что именно «чем дальше, тем хуже»?
— Да эти сплетни… В сущности, все очень просто, мосье Пуаро. Год с небольшим назад умерла моя жена. Ее смерть отнюдь не была внезапной, проблемы со здоровьем у нее начались задолго до этого, но все кругом упорно твердят, будто я ее убил — отравил!
— A-а, — протянул Пуаро. — И что же, вы ее в самом деле отравили?
— Мосье Пуаро! — Доктор Олдфилд даже вскочил.
— Успокойтесь, — сказал Пуаро, — и сядьте. Итак, будем исходить из того, что вы никого не убивали. Но практикуете вы, как я понимаю, в сельской местности…
— Да. В Маркет Лоборо, есть такое местечко в Баркшире[1174]. Я всегда знал, что в деревне людей хлебом не корми, дай только позлословить, но чтобы дошло до такого… — Он придвинул свой стул поближе. — Вы представить себе не можете, мосье Пуаро, что мне приходится терпеть. Сначала я не понимал, почему ко мне стали относиться с прохладцей. Решил даже, что всех отпугивает вид безутешного вдовца, но неприязнь становилась все более явной. Увидев меня, встречные переходят на другую сторону улицы. Пациентов почти не осталось. Куда бы я ни пошел, слышу за спиной ядовитый шепоток и чувствую враждебные взгляды. Пару раз мне приходили анонимки — ничего омерзительнее в жизни не видел…
— Ума не
