В последующие советские времена, недалеко от своего "заката", в тёплое время года, женщина пожилого возраста ходила по центральному рынку и приставала к продавцам:
— Отдай нож! Прокляну! — и любому было ясно, что женщина больна. Или она готовилась занять место в лечебном учреждении с названием "дом хи-хи", или была выпущена оттуда с заключением "вяло текущий маниакально-депрессивный психоз" — разницу женщина не понимала. Старые, "битые" работницы прилавка не обращали внимания на требования больного человека "вернуть нож" и продолжали заниматься привычным делом: отпускать товар покупателям в сопровождении лёгких обсчётов. Молодые продавщицы — да, те пугались обещанного проклятия за неведомый им нож и вступали в дебаты о невозможности возвращения режуще-колящего предмета кухни. Следует вопрос: больная рассудком женщина владела искусством проклинать? Как было заявлять больному человеку, что она владеет искусством проклинать? Ведь не просто так угрожала: "Прокляну"!? Её проклятья обладали силой?
Кого поминала изгнанная игуменья в момент произнесения проклятья? "Воров, убийц и пьяниц"! Ошибалась матушка: убийца, вор и пьяница — "квинтэссенция" дурака. "Ошибка природы". Много лишнего игуменья говорила: достаточно было произнести одно пожелание о "появлении на месте сим одних дураков" — вполне хватило бы новым жителям монастыря потому, что в дураке сидит и пьяница, и вор, и убийца.
В силу проклятья верю, но берут сомненья: было оно? Трудно поверить, что изгоняемые монахини, эти кроткие, ангельские души, могли изречь проклятье на "христолюбивый" народ! В молитвах поминали гонителей, ибо "вера Христова" говорит: "благословляйте проклинающих вас"!
— Не верю в гневливость монахинь, но сомнения остаются: а что, если единая из них совершила грех и прогневалась не устами, а мыслью:
— "Да взяли бы вас черти, ироды"!? — что тогда? Этого достаточно для того, чтобы последующая жизнь незваных поселенцев пошла вкривь и вкось? Могли святые и кроткие женщины в момент расставания с обителью придти в молчаливую ярость? Ведь есть такая, тебе, бесу, о ней известно?
Я мог их гнать, глумиться над ними и всячески позорить, "коммунистическое учение" позволяло переходить все границы, а вот им проклинать — нет и нет! и ещё много раз "нет"!
Изгнание монахинь из родного места стало началом "эры безбожия" в отечестве нашем. Насколько глубоко разочаровались новые насельники монастыря в боге — и это неизвестно: по причине малого возраста не мог произвести "опроса общественного мнения". Удивляет и пугает такое: в самом деле, из "городка рабочих", как потом стал называться отнятый монастырь, не вышло ни одного порядочного человека. Пьяни, воров, убийц, забулдыг всех мастей и расцветок с общим названием "без царя в голове" — хватало в избытке! Появилось их в монастыре за семь десятков лет "процветания советской власти" предостаточно, но поэтов, композиторов, писателей, учёных, да и просто хороших людей, проклятая обитель не порождала. По этой статье проклятье сбылось на все сто процентов и продолжает сбываться до сего дня. Возможно, что есть хорошие люди, "прозябшие" на монастырской территории, но я их не знаю. Что остаётся думать о проклятьях?
— В ритуале проклятья — две стороны: "проклинающая" и "получающая". Кому тяжелее приходится в ритуале — понятное дело, что "получающим": какой-никакой, а груз. "Груз ярости". Вот проклинающий и освобождается от него… Облегчается…
У каждого, кто вышел из монастыря, имеется отметина. Не избежал отметины и я, но таковой и я, но "отметина" моя особенная: она постоянно понуждает рассказывать о монастыре. Постоянно и неудержимо что-то толкает на рассказы о лишних подробностях монастырского детства. Думаю, что это особый вид проявления проклятья монахини, и сколько ещё проклятых выходцев из монастыря, таких как я, проживает сейчас — не знаю.
О проклятии старой монахини хочется говорить языком ядерной физики, о которой не имею и малого представления: "проклятье старой игуменьи имело ограниченную массу".
Но если бы проклятье игуменьи пало на одного безбожника, то оно бы тяжестью своей и без промедления, раздавило бы проклинаемого! Проклятье, пусть страшное и кратковременное, но на одного — это много, не в подъём одному, но если, пусть и самое страшное проклятье изречь на большую массу народа, разделить на всех "порцию" — отрицательные свойства проявятся не так ужасно, как на одиночке: каждому достанется по кусочку. Много сходства с определениями из "природоохранной науки" о "предельно-допустимой концентрации вредных веществ":
— Умерьте страхи и продолжайте без волнений существовать отпущенные вам Главным Статистическим управлением пятьдесят семь лет жизни! "Предельно допустимая концентрация вредных веществ в норме"! Спите спокойно!
— Правильно мыслишь! От малой "порции" проклятья в дальнейшей жизни у тебя не будет высоких взлётов, но и падений, от которых ты мог бы растечься лужей говна — тоже не случится. Жестоких ударов Судьбы получишь, сильно бить по голове она не будет. Получишь лишь тихое и серое "прозябание" с незаметным финалом. Что говорят современные данные о числе перебитых верующих граждан "в стране советов"?
— Не менее двухсот тысяч убитых. Это только одних служителей, сколько извели рядовых верующих — этого не знает никто.
— Теперь представь, что половина убиваемых прокляла своих убийц и гонителей? Представил? Какова "предельно допустимая концентрация проклятья по всей России получается?
— Да-а-а, многовато! Не кажется, что и до сего дня мы в проклятых пребываем? Когда вижу, как мы регулярно из "куля в рогожу" попадаем, то начинаю думать:
— Кто и когда снимал с нас проклятье? И возможно ли такое вообще? Что за слово "прозябание"?
— "Прозябание" — со старорусского — "прорастание". "Советское радио" помнишь? "Вспашку зяби"? Особо не волнуйся, всякие "прорастания" тебя не коснутся. Проклятье старой монахини, если она его всё же "выпустила в эфир", было "проклятьем местного значения" и далее территории монастыря не распространялось. Имело определённую "зону действия". Что-то похожее на сегодняшнюю сотовую связь: когда срочно нужно куда-то дозвониться, но получаешь ответ: "клиент временно вне зоны досягаемости".
Другое проклятье, основное и главное, кое устроили себе — это саркофаг на главной площади стольного града. Оно масштабнее.
Если верить монастырской легенде, то я попадал в зону действия проклятья изгнанной матери-игуменьи, и этого вполне хватало на жизнь с названием "наперекосяк". Есть у нас такой сорт жизни.
Действие "общесоюзного саркофага", того, что до сегодня находится в "сердце родины", меня не касалось потому, что свою порцию проклятья я получил, а дважды проклинать у нас не принято.
Как говорят семейные хроники, за мой первый извод из жизни взялась дама Скарлатина. Есть такая особа среди детских болезней. Ничего не знаю из того, что сказала тогдашняя медицина о моём предстоящем "прозябании" на земле, но родители решили:
— Не жилец! — и положили под образа, как было заведено на Руси после принятия чужой и далёкой веры с названием "христианство". Были и другие обращения к чужому богу:
— Ты дал — тебе и возвращаем! — это была явная попытка отмежеваться от происходящего. Но я выжил.
Затем за дело взялся "дядя Дифтерит" и опять из "славной плеяды" детских болезней. И опять медицина, кроме "естественного отбора", ничего иного не могла предложить родителям, и те повторно положили меня под образа… У кого-то из родителей было сомнение:
— Если бог не захотел принимать его в первый раз, от скарлатины, то почему бы ему не отказаться ещё раз!?
И вторично я никому не понадобился, и неведомая сила оставила для дальнейшего "копчения неба": так у нас говорят о тех, на кого в будущем возлагать надежды не стоит. Так и говорят:
— "Не живёт, только небо коптит" — и всякий догадывался, о какой "копоти" велась речь. Как и чем происходит "копчение" неба — пояснений мы не делаем. Имеется и аналог "копчению неба":
— Ни богу — свечка, ни чёрту — кочерга!
Для чего я был оставлен? Зачем? Неужели только для того, чтобы сейчас писать об этом? Если проклятье старой игуменьи только так коснулось меня — это благо! Да и вообще повезло: не спился, не был вором и не испытываю желания лишить кого-либо жизни. Как в прошлом не испытывал желания лишить кого-либо жизни, так оно отсутствует и до сего дня.
Дотяну ли до времени, когда буду думать не о том, чтобы кого-то убить, а чтобы самого не прихлопнули — не знаю… Будущее наше заканчивается в ту минуту, как только появляется опасение быть самому прибитому.
— Утешу: всякое проклятие, как и радиация, имеет период полураспада". Это значит, что через восемьдесят лет после предания анафеме территории монастыря с призывом всяческих бед на головы новых насельников, сила проклятья старой монахини убавилась на половину. Возможно, что и на большую величину, но, на сколько — можно вычислить "эмпирическим" путём. Так скажу об отце твоём: он служил врагам за крохи и был причислен советской властью к лику "коллаборационистов" без всяких последствий для себя. Большим чудом и редкостью было такое явление в те времена!
