Она снова улыбнулась, но улыбка получилась похожей на гримасу боли.
Монах нахмурился и движением руки показал официанту, что они больше не нуждаются в его услугах. Лорин и Монах сидели в клубе «Джиньджиань» — сегодня вечером они были самыми заметными фигурами: люди бросали на них любопытные взгляды и тихо перешептывались. Как на телешоу, подумала Лорин.
— Вы напрасно не верите мне, мисс Маршалл, — Монах пригладил усы. — Меня здесь считают кем-то вроде чародея, волшебника. — Он улыбнулся ей: — Итак, чем я могу вам помочь?
Лорин засмеялась:
— Какая чепуха!
— В самом деле?
Монах наклонил голову, и пустой бокал Лорин исчез. Через мгновение на его месте возник другой, чистый. Она взяла его s руки и подозрительно осмотрела со всех сторон. Еще через мгновение в бокале появился джин. Лорин пригубила напиток:
— Отменный джин, неужели местный?
— В этом напитке я тоже знаю толк, — Монах усмехнулся, — знаете, сколько стран я объездил! И во время каждого визита обязательно посещает винодельческие предприятия. Я уже со счета сбился, сколько пинт, галлонов, литров и всяких там кубических единиц джина я продегустировал.
Лорин снова рассмеялась. Она удивительно легко чувствовала себя в обществе этого добродушного, веселого китайца.
— Должна сознаться, вы оказались совсем не таким, каким я вас себе представляла.
— Да? — Монах сделал серьезное лицо и сердито свел брови на переносице. — Вы ожидали увидеть страшного азиата-ксенофоба, ведь так, верно?
— Именно, — улыбнулась Лорин, — а вы оказались...
— Je ne sais quoi?[25]
— Надо бы вас сфотографировать.
— О нет, нет! — он изобразил на лице страх. — Меня все равно никто не узнает.
Подали обед. Они наслаждались трапезой и обществом друг друга.
Монах покачал головой:
— А между тем, я говорил совершенно серьезно, мисс Маршалл, когда предложил вам свою помощь.
— Я же просила вас называть меня Лорин.
Монах кивнул.
— Я восхищаюсь тем, что вы делаете, Лорин. Я глубоко уважаю преданность своему делу, предельную сосредоточенность на нем — это, так сказать, контролируемый центризм энергии. Так говорят у нас, это чисто китайский феномен.
— Я никак не могу понять: вы снова дразните меня?
— Что касается комплимента, конечно же нет, — Монах аккуратно промокнул губы салфеткой, — в отношении же остального... — Он взмахнул рукой, и Лорин подумала, что сейчас он похож на птичку, примостившуюся на проводе. — Ваша врожденная грациозность в сочетании с бесподобно развитыми мускульной системой и вестибулярным аппаратом напоминает мне наших лучших гимнастов, но то, что делаете вы, весьма отличается от движений, принятых у нас, на Востоке. Я бы сформулировал суть вашего искусства как экспрессию импровизации, или же чувственное прочтение неосязаемых образов. — Он поднял на нее грустные глаза: — Это то, чего мне больше всего не достает, когда я нахожусь на своей официальной должности.
— Вы хотите сказать, что есть и другая, неофициальная? — Лорин была заинтригована.
— Естественно. Мужчина не может довольствоваться исключительно образом жизни чиновника, — он разлил вино по бокалам. — В противном случае душа моя увяла бы и тихо умерла.
— У меня сложилось впечатление, что ваше правительство, ну, скажем, не приветствует отступлений от общепринятых норм.
— В последние годы мое правительство кое-что поняло, — Монах наклонился и взял ее пальцы в свою ладонь. Рука его была сухая и твердая, человеку с такими руками можно доверять, подумала Лорин. — Страна не может существовать и развиваться в вакууме, ею же и порожденном, — продолжал он. — А вакуум возник на волне нашей революции. Понимаете, до недавнего времени наше государство напоминало младенца — своей уязвимостью перед простейшими вещами, через которые человечество прошло на заре существования цивилизации. А уязвимость или, если вам угодно, комплекс неполноценности, породила ксенофобию, и не просто ксенофобию, а панический страх перед иностранцами. Уверен, вы об этом слышали. — Но сегодня, — он снова улыбнулся, — наше мышление претерпевает серьезные изменения, время творит чудеса! Необходимо считаться с реальностью, и теперь на первое место выходит мирное сосуществование со всем остальным миром. Здесь-то и заложено самое серьезное противоречие: правительство обнаружило, что само издало гору законодательных актов, запрещающих какое бы то ни было сотрудничество с иностранцами. Мы почти ничего не знали об окружающем нас мире. Официальная же политика сводилась к следующему: руку дружбы протягивать еще рано, восточное сознание не терпит спешки и суеты. Я оказался одним из немногих, скажем, вольных стрелков, на свой страх и риск налаживающих дружеские контакты, перерастающие затем в прочные деловые связи с западными партнерами.
— Но сегодня Китай — открытая страна и необходимость в ваших услугах отпала.
А девчонка не дура, подумал Монах, и усмехнулся:
— В целом, вы правы, однако мой бизнес приносит государству весьма неплохой доход, отказываться от которого было бы весьма глупо, согласитесь.
— Значит, вы никакой не вольный стрелок. Правительство имеет свою долю от вашей, с позволения сказать, охоты. Вполне капиталистический подход к делу.
Монах откинулся на спинку стула и захохотал:
— Совершенно верно, в самую точку! Мы весьма способные ученики, и учимся у вас очень быстро. Вольный стрелок, видимо, не самое удачное выражение. Неофициальный, так будет точнее, — он слегка сжал ее руку. — Учтите, я сообщил вам почти что государственную тайну. Лорин пожала плечами:
— Мне даже некому ее раскрыть. В Госдепартаменте у меня нет ни одного знакомого, — она пододвинула свой бокал на центр стола. — Еще вина, пожалуйста.
— Жаль, — вздохнул Монах, наполняя бокал Лорин, — что вы не хотите рассказать мне, что вас тревожит.
Лорин удивленно посмотрела на него, раздумывая.
— А почему бы и нет? — сказала она наконец. — Полагаю, свежий взгляд на мою проблему не повредит.
И она рассказала ему о Трейси, о брате Бобби и о том, что произошло между ними. Имен, однако, она не называла.
— Я люблю его, — закончила она, — и не понимаю, зачем приложила столько усилий, чтобы оттолкнуть его от себя.
Монах задумался.
— Вы предпринимаете действия, диаметрально противоположные тому, что чувствуете, — он поглядел на нее печальными глазами.
— Вовсе нет, — возразила Лорин. — В тот момент, когда я поняла, что он несет ответственность за гибель брата, я его возненавидела.
— Вы же только что сказали, что любите его. Чему верить? Что вы его любите или ненавидите?
— И то, и другое.
Монах кивнул:
— Так бывает. Человек очень сложное существо, способное на множественность чувств одновременно, — он сдул со стола несуществующую пылинку. — Но вы по-прежнему думаете о нем, он вам нужен. У ненависти мотивация несколько иная.
Лорин молчала, и он продолжал:
— И тем не менее, вы оттолкнули его. Почему, как вы думаете?
— Я же сказала, не знаю.
— Да, сказали, — он задумчиво рассматривал ее. — Знаете, а я вам не верю.
— Ну и нахал же вы! — вспыхнула Лорин, но вспомнив просьбу Мартина, смутилась и опустила голову. — Простите меня, — пробормотала она. — О Господи, надо же так оскорбить человека!
Монах улыбнулся и потрепал ее по руке:
— Да будет вам так убиваться. Я не неженка, каким, возможно, показался вам. Как бы там ни было, орешек, который вам предстоит разгрызть, очень крепкий.
Она кисло улыбнулась:
— Мне правда очень жаль, извините. Нельзя так себя вести.
— Я вас прекрасно понимаю, — серьезно сказал Монах, — когда зубной врач задевает нерв, вы подпрыгиваете от боли, верно?
Она кивнула.
— Знаете, — произнес он задумчиво, — у меня тоже был брат. Семь сестер в семье и только два мальчика, я и брат, — он покачал головой. — Он был настоящим сорвиголовой, мой брат. В его сердце кипела революция, он готовил себя к битве с ее врагами, — Монах опустил глаза. — Я же был очень спокойным и уравновешенным человеком. Я предпочитал думать, а не действовать, в этом я видел свое предназначение. У брата с этим дело обстояло неважно, он часто посмеивался надо мной. Меня это задевало: я был старше и сильнее, все наши драки заканчивались одинаково: он лежал на спине, а я сидел сверху и тузил его. Но он обожал тренироваться — знаете, всякие там боевые искусства, так, кажется, это у вас называется. Я же был равнодушен к этим занятиям. Кстати, там еще обучали и военному делу. Так вот, я был вынужден тренироваться целыми днями, чтобы достичь того, что он усваивал за пять минут. Как то раз я должен был метать гранаты, мы сдавали какие-то нормы, а, надо сказать, именно это упражнение я терпеть не мог. И он вышел вместо меня. Вторая граната оказалась с дефектом: не успел он выдернуть чеку, как граната взорвалась прямо у его головы.
