Тартакин стоял в стороне, засунув руки в карманы. Миша и Гаврик обратили внимание, что Тартакин и теперь был таким же скучным, каким он был и тогда, когда все веселились и плясали.
Василий Александрович, Иван Никитич, Коптева сейчас смеялись, глядя на то, как четыре колхозницы, отделившись от обоза, гонялись за белым петушком и золотистой курочкой, которые, ухитрившись вылезти из садка, быстро убегали от обоза.
— Так можно и кур проплясать!
— А ты пляши в другой раз с оглядкой! — смеялись колхозницы.
«Ка-гай! Ка-гай!» — откуда-то из-за холма кричал гусь.
Мише и Гаврику гусиный крик «ка-гай! ка-гай!» показался очень похожим на «ка-тай! ка-тай!». Получалось, что гусь ободрял убегающих петушка и курочку. Наверное, нечто похожее представилось и Василию Александровичу.
— Товарищи, прошу, не надо больше! — шутливо погрозил он смеющимся ребятам. И будто сейчас только угадывая, что это были Миша и Гаврик, кинулся к ним, обнял и, заглядывая в глаза то одному, то другому, говорил: — Друзья мои, а ведь степь и черная буря уже остались позади! Теперь-то ясно, что таким товарищам, как вы, можно поручить и самостоятельное дело. И мы уже договорились с Иваном Никитичем, чтобы дать вам такое дело.
…Когда Миша и Гаврик, вручив шоферу ведро с водой, повернулись, чтобы незаметно взглянуть на Василия Александровича, к их удивлению, он уже сидел в кабине газика и что-то писал. Отрываясь от страниц блокнота, он через открытую дверцу разговаривал с Тартакиным.
— Жгите сорняки! Ведь они мешают и минерам, и трактористам! Жгите, пока они сухие, пока не пошли дожди! — говорил он.
Миша и Гаврик заметили, что Василий Александрович стал снова похож на того Василия Александровича, что ругал «якающих» и косо поглядывал через плечо. И снова ребята обратили внимание, что Тартакин, слушая секретаря райкома, смотрел куда-то в сторону. Казалось, что окружающее его мало интересовало, а то, что говорили ему, было для него не ново.
— На двенадцатый километр железной дороги почему не послали людей в помощь ремонтникам? — спросил Василий Александрович.
— Район не давал такого распоряжения, — удивленно повел плечом Тартакин.
— Товарищ Опенкин, — обратился секретарь райкома к старому плотнику, — у этого председателя и у его завхоза носы всегда повернуты в одну сторону — раз указаний нет, значит, можно ничего не делать. Двенадцатый километр у них под боком. Там нужна срочная помощь ремонтникам, чтобы быстрей исправить железную дорогу, а они объезжают его, как вражескую засаду.
Иван Никитич кашлянул, но ничего не ответил.
— Колхозу еще раз спасибо за обоз, — смягчаясь, проговорил секретарь райкома.
— А председателю? — скупо усмехнулся Тартакин.
— Воздержусь, — ответил Василий Александрович и стал писать.
— Я знал, что воздержитесь. Даже когда мы с завхозом на райисполкоме бьем фактически — отчитываемся по мероприятиям… Вы все к нам с недоверием…
Выговаривая слово «мероприятия», он поворочал в своих карманах туго сжатыми кулаками.
Василий Александрович продолжал писать, а Тартакин скучно говорил ему:
— Ваше распоряжение — в три дня собрать для пострадавших от войны трактор — мы выполнили… До срока выполнили ваше задание по саженцам для разоренных войной. Фактического не переспоришь. Как энтузиасты, мы с завхозом все время наступали на пятки: он — тракторной бригаде, а я — садоводческой.
Василий Александрович медленно повернул голову, чтобы лучше видеть стоящего сзади Ивана Никитича, и спросил его:
— Товарищ Опенкин, ты когда-нибудь видел наступающих на пятки энтузиастов?
— Не довелось, — ответил старый плотник, сдерживая усмешку.
Секретарь райкома так весело засмеялся, что шофер, отнеся этот смех на свой счет, озабоченно проговорил:
— Все! Окончательно все! Помою руки и буду заводить!
Тартакин обиженно замолчал. Глядя на него, Василий Александрович сурово задумался и сказал:
— Товарищ Тартакин, иди догоняй обоз, а по дороге все время тверди себе, что не «я» и не «мы» помогаем пострадавшим от войны, что помогают колхозники колхозникам, советские люди своим товарищам. А наше дело — организовать… А вот когда за плохую организацию с тебя или меня спросит партия, тогда уже надо отвечать «я». Поймешь это — больше сделаешь. И жить тебе будет интересней. И вот при таком, как сегодня, случае, может, не удержишься, чтобы не поплясать. Все!
Ничего не ответив, Тартакин пошел догонять обоз. Шофер начал заводить машину. Как бы спохватившись, Василий Александрович поманил к себе ребят.
Подойдя к машине, ребята увидели в руках секретаря райкома чистый лист из блокнота. На нем быстро он рисовал круги и точки, протягивал между ними прямые и косые линии.
— Миша, Гаврик, мы тут с Иваном Никитичем кое о чем договорились, составили на сегодня план действия… Вот где мы сейчас находимся, — объяснил он. — Вот дорога на ферму колхоза «Передовик», куда я сейчас поеду и куда пойдут с коровами Иван Никитич и товарищ Коптева. Товарищ Коптева пока посмотрит там за коровами, а мы с Иваном Никитичем сейчас же выедем сначала на строительство моста, а потом на станцию Желтый Лог. Сегодня ночью мост будет готов. Из районной строительной бригады можно будет послать в ваш колхоз каменщиков, плотников.
Слушая Василия Александровича, Миша и Гаврик понимали, что сейчас он чертил еще одну дорогу, чертил и бегло поглядывал то на одного, то на другого. Им стало понятно, что по этой дороге пойдут они.
— Мы пойдем в район, в Петровское, — проговорил Миша с таким усилием, как будто только что взобрался на крутую гору.
— А какое нам задание? — немного побледнев, спросил Гаврик.
— В райисполкоме получить наряд на лошадей. Тут в записке все есть, но самое главное…
Василий Александрович, нажимая на карандаш, поводил им по той точке, рядом с которой было написано: «Желтый Лог».
— Самое главное, — продолжал он, — что вам надо из Петровского прибыть в Желтый Лог или сегодня же, или завтра утром. В колхозе вас очень ждут с коровами. Нужно спешить. Но ведь было бы совсем хорошо, если бы удалось и лошадей заодно привести. Постарайтесь наряд получить до восьми часов. С девятичасовым поездом доедете до моста. Опоздаете на рабочий, подождите, пока придет паровоз с платформами за камнем…
Василий Александрович попытался было объяснить, как надо идти в Петровское и к кому там обращаться.
— Василий Александрович, да чего же объяснять: и записка есть, и план действия, — взмолился Гаврик.
— И к плану действия карта. Вы ж нам ее дадите? — протягивая руку, спросил Миша.
Василий Александрович весело посмотрел на Ивана Никитича. Старый плотник улыбался.
— Кто у них будет старший? — спросил секретарь райкома.
— Дедушка, пусть лучше старшим будет Миша, — зардевшись от смущения, предложил Гаврик.
— Они у меня, Василий Александрович, оба испытанные. Но пусть уж будет так, как советует Гаврик, — записочку отдайте русявому, Михайле Самохину, — ответил Иван Никитич и пошел с Коптевой распутывать коров.
Через минуту Миша и Гаврик, не предполагавшие, что они вдруг останутся вдвоем, с улыбкой радости и некоторой растерянности глазами провожали убегавший газик, за которым уходили коровы, торопливо подгоняемые Иваном Никитичем и колхозницей Коптевой. И хотя этот потрепанный газик чем-то напоминал ощипанного, задиристого петуха, он был люб и дорог Мише и Гаврику. Ведь на нем ездил сам Василий Александрович, предоставивший им право действовать самостоятельно.
* * *
Миша и Гаврик шли в Петровское неторопливым, но озабоченным шагом.
— Лучше там подождем, лучше раньше прийти, — рассуждал Миша.
— Будем делать точно так, как дедушка в Целине, — пояснил Гаврик.
Свернув с грейдера на проселок, они почувствовали себя значительно свободней: там они все время шли на глазах у встречных, им приходилось прислушиваться к сигналам машин и то и дело подаваться в сторону, а здесь было безлюдно и спокойно.
— Миша, давай еще раз прочитаем записку Василия Александровича.
— Сколько же раз читать? Мы ее наизусть знаем. А то один раз достал, другой, третий… В четвертый раз полезешь в карман, а там пусто! — недовольно проговорил Миша.
— Можно один раз достать, в другой полезть, а в кармане пусто. Надо умело доставать и умело класть, — убеждал Гаврик: ему хотелось лишний раз прочитать записку, в которой его и Мишу секретарь райкома называл товарищами из колхоза «Первый май».
— Обижаться на старших не приходится, — со строгой усмешкой заметил Миша, и они пошли, занятые каждый своими мыслями.
Из мутных, низких облаков на мгновение прорвалось солнце, и Миша определил, что сейчас около четырех часов. Оглянувшись на грейдер, он сообразил, что до Петровского осталось идти не больше пяти-шести километров. В шесть часов они будут в райисполкоме. До отхода рабочего поезда на Желтый Лог у них останется целых три часа, а за это время можно десять раз получить наряд на лошадей. Все складывалось наилучшим образом, и он, добрея, сказал:
