Впереди из-за смутно темнеющих голых веток защитных насаждений внезапно показался устало шагавший пожилой человек. Он был в черной шинели железнодорожника. В руке у него раскачивался зажженный фонарь.
— А мы к вам, дядя… спросить, — заговорил Миша и, на ходу пристроившись к железнодорожнику, стал объяснять ему, зачем он им нужен.
Железнодорожник спокойно ответил:
— Паровоз вот-вот прибудет с места за этими платформами, что на втором пути. Если придет поезд с теплушкой, первыми посажу вас. А не будет теплушки, не мечтайте уехать. Так-то, товарищи из колхоза «Первый май»!
Он ускорил свой усталый, шаркающий шаг, тем самым показывая, что сказал все и не нужно мешать ему думать о чем-то своем.
Миша и Гаврик в недоумении остановились.
— Дядя, нам никак нельзя оставаться, — сказал Миша.
— Мы все равно уедем, хоть на камнях, — сказал Гаврик.
Железнодорожник обернулся.
— Я думал, в Первомайском колхозе все люди самостоятельные… Но двое нашлось таких: им все равно, что железная дорога, что хала-бала.
Миша и Гаврик увидели, что при слове «хала-бала» фонарь его описал замысловатую дугу.
— Гаврик, пойдем на тот камень… видишь, белеет, — подавляя вздох, проговорил Миша. — Перемотаем портянки. Может, до Желтого Лога пешком придется.
Они уселись на большой плоский камень.
— И запасы харчей проверим, — усмехнулся Гаврик.
— Проверим. Месяц как раз выглянул, бесплатно посветит.
Они выложили харчи на опустевшую сумку.
— Неужели эти котлеты из МТС? Тогда, Гаврик, тебе их обе съесть.
Хлебосольный Гаврик, отмахиваясь, возражал:
— Нет, тебе, потому что ты старший!
— А старшие отвечают за младших, чтобы в дороге не зачахли!
— А кто дороже — старший или младший? — приставал Гаврик и, считая себя победителем в споре, уже подносил Мише котлету. — Вот она, сама лезет в рот.
Сбоку послышался тонкий, робкий смешок. Это смеялся тот самый худенький мальчик, которого Миша и Гаврик видели в ожидалке опустошенной станции. Это был Трушка, спутник словоохотливой колхозницы в поездке на Украину, за картошкой для колхоза.
— Кто дороже и кому есть котлеты — про то старший знает! — твердо установил Миша, взял из рук Гаврика котлету и отдал ее Трушке.
— Ох, и хитрюка ты, Мишка! — кинулся Гаврик к Мише, и друзья несколько секунд барахтались на земле.
— Хлопцы, вы тоже за картошкой? — спросил осмелевший Трушка.
— Нет, мы по колхозному делу и за коровами и… за конями, — ответил Гаврик.
— Сами? — удивляясь, поинтересовался Трушка и, узнав, что ребята сами получали наряд на коней и сейчас сами направляются в Желтый Лог, с печальной завистью проговорил: — Вот бы мне с вами, хлопцы, за конями… Это ж не за картошкой… А мой отец, хлопцы, в кавалерии.
Миша и Гаврик сочувственно взглянули на Трушку, ничего ему не ответили. Проголодавшись за день, они молча ели.
Из «ожидалки» стали выходить колхозницы. Появился на перроне уже знакомый ребятам пожилой железнодорожник с фонарем в руке. Послышался предостерегающий свисток паровоза. Он прилетел оттуда, где при свете костра работали люди. Ребята вскочили, накинули на плечи сумки и, готовясь погрузиться в поезд или отправиться в путь пешком, стояли и ждали.
Вот уже стали слышны вздохи приближающегося паровоза, и наконец показался из-за кустов и паровоз.
Заглядывая ребятам в глаза, Трушка сказал:
— Хорошо бы нам до моста вместе. Хоть на тормозе. Я терпеливый на холод. Мамка всегда так говорит…
Паровоз шел, двигаясь задним ходом. И ребятам видно было, что он не притащил с собой теплушки.
— Гаврик, подождем еще минутку, а потом…
Железнодорожник с фонарем, — он здесь, наверное, был и дежурным, и сцепщиком, — цепляя платформы к паровозу, нараспев спрашивал машиниста:
— Иван Николаевич, как там, на линии?
— Работенка горячая. Принажмут — завтра можем открыть путь, — тоже нараспев отвечал машинист с паровоза.
— Наших районных руководителей там не видел?
— Секретарь, Василий Александрович, и сейчас там. Просил посадить на паровоз двух твоих пассажиров — ребят из Первомайского колхоза. Где они?
— Сейчас были, а куда делись, не знаю, — ответил железнодорожник.
— Тут мы! — с темного перрона закричал Миша.
— Оба налицо! — дал знать о себе Гаврик.
Не отставая от них, торопился к густо фыркающему паровозу и маленький Трушка. Но тут, как назло, раздался резкий голос словоохотливой колхозницы:
— Трушка! Трушка! Вот горе мое! Да где ж ты запропал? Ехать же надо!..
Она стояла на тормозной узкой площадке и всплескивала руками. А Трушка, прячась за Мишу и Гаврика, крутил головой, вздыхал, не зная, откликаться ему или промолчать, пока не погрузится с ребятами на паровоз.
Железнодорожник и сошедший с паровоза машинист, присвечивая фонарем, читали записку Василия Александровича.
— А третий откуда взялся? — строго спросил железнодорожник, наводя фонарь на Трушку.
— Он тоже по колхозному делу. Пропустите его, — попросил Миша.
— Он из Курляцкого, разоренный… С теткой, что, слышите, кричит, ищет его, — торопился пояснить Гаврик.
Машинист согласился взять на паровоз и Трушку.
— Раз согласился взять всех троих, значит, все трое и поднимайтесь. Это вам не хала-бала, а железная дорога. Скоро начнет действовать на полный ход, — говорил железнодорожник поднимавшимся на паровоз Мише, Гаврику и Трушке и, успокаивая разволновавшуюся колхозницу, крикнул: — Гражданка, Трушка невредим! Отправляем его с почестью — на паровозе. Ну, а тебе до моста придется на тормозе!..
— Родной, да где ты его видишь, Трушку-то? — спросила колхозница.
На этот раз с паровоза ответил ей сам Трушка:
— Тетенька Мотя, я тут — на самой вышине!
Колхозница еще что-то радостно прокричала, но паровоз засвистел, сердито фыркнул и, набирая скорость, побежал в степную темноту.
* * *
От моста на газике Василия Александровича Миша и Гаврик доехали до Желтого Лога. С Иваном Никитичем они встретились на каком-то захламленном сваленными и разбитыми вагонами пустыре, окутанном сумраком пасмурной ночи.
Иван Никитич ждал ребят и при встрече был разговорчивым. Чтобы не казаться нежным к своим походным друзьям, он разговаривал с ними как ссорился:
— Ну, и справились с задачей. А как же иначе? Вам доверие оказали и колхоз, и секретарь райкома. Еще бы вы не выполнили задания! Да случись так, мне бы тогда только и оставалось сквозь землю от стыда провалиться!
Зная, что ребята измучены деловыми заботами и длинной дорогой, старик, желая доказать, что он тоже не сидел сложа руки, показывал своим помощникам оборудованное помещение — бесколесный товарный вагон, в котором ярко горел большой каганец.
— Не каганец, а целый каган сделали из паровозной масленки… Дедушка, а как там ночуют коровы и телята? — спрашивал Миша, глядя на чугунок, вмазанный в кирпичный настил на полу вагона.
На этой наспех сложенной Иваном Никитичем печке, пуская тонкие, как паутинки, струи пара, подогревалось какое-то варево, а на жестяном столе (кусок вагонной кровли на кирпичных стойках) лежали ложки.
— Михайла, коровы и телята опередили нас на целых двенадцать километров: они под хорошим присмотром Надежды Васильевны Коптевой ночуют на ферме колхоза «Передовик». Кормом обеспечены, ждут нас… И нам надо во всем быть проворней. Садитесь к столу и с места в карьер угощайтесь, а потом зажмуряйтесь и спите.
Иван Никитич устроился на соломе, сел, подвернув под себя ноги, как это делают чабаны у костра. Старик проглотил несколько ложек похлебки, отодвинулся от стола, достал из кармана наряд на лошадей, посмотрел на него через очки и, удостоверившись, что он в полном порядке, сказал:
— Ешьте на доброе здоровье и ложитесь, а я сейчас вернусь.
Он проворно встал и вышел. Когда открывал дверь, ребята увидели, что над крышей вагона на секунду повис небольшой клочок неба с редкими звездами. Ветерок кинул прохладную волну прямо с запада. Оттуда же донесся до ребят шум паровоза, лязг буферных тарелок, строгие мужские голоса. Один голос настойчиво говорил, что «не пройдут», а другой утверждал, что «пройдут, надо только тянуть с уменьем и осторожностью».
— Станцию очищают, — проговорил Миша, намекнув Гаврику на слова машиниста: «Теперь, ребята, узкое место — Желтый Лог. Все силы надо положить чтобы скорей очистить эту станцию».
— А у нас узкое место — кони. Наверное, дед пошел за ними. Успеха ему! — сказал Гаврик.
— А нам спокойной ночи, — устало усмехнулся Миша.
Они убрали со стола, разделись и, прижавшись друг к другу, затихли.
Проснулись ребята, когда было так светло, как бывает светло в конце октября в поздний час утра.
Открыв глаза, Миша и Гаврик огляделись — Ивана Никитича в вагоне не было.
