— Ты в порядке? — спросил Рыбак. — Поджилки не трясутся?
— В порядке. Я вообще почти ничего не чувствую.
— Он вел записи или подсчеты? Не осталось ли здесь каких-нибудь конторских книг или тетрадей, куда он мог записать какие-то сведения про Тимми?
— Не знаю. Пока мы были здесь, он ничего такого не делал.
— Будет лучше, если мы обыщем дом. Ты начнешь с… Слушай, ты до сих пор ничего не чувствуешь? Точно?
— Теперь чувствую. Мне немного жаль ту женщину. Когда обнаружат труп, за нее возьмутся.
— Да. Первое время ей придется туго. Внимательно осмотрись. Постарайся не наследить, копайся в вещах поаккуратней. И не возись слишком долго. Нам надо сматываться отсюда побыстрее. — Рыбак прошел в комнату, где колдун принимал посетителей.
Через несколько минут к нему присоединился Смед, державший в руках большую банку и пару конторских книг.
— Что за чертовщину ты приволок?
— Здесь рука Тимми. Я нашел ее в задней комнате. Там полным-полно всякой колдовской муры.
— Вот черт. Я рад, что мы задержались, чтобы проверить дом. — Старик тоже держал в руках несколько книг. — А теперь пора проваливать отсюда. Нам еще надо избавиться от этого барахла. Вылезем через окно. Когда мы его захлопнем за собой, задвижка на нем закроется сама. Я полезу первым, посмотрю, все ли вокруг тихо.
Руки Смеда все-таки тряслись, когда он наливал себе первую кружку пива. Но, в конце концов, дело оказалось не таким уж страшным, как он себе представлял. Теперь наступила реакция. У Старого Рыбака она проявлялась не так сильно.
О руке и книгах они уже позаботились. Они оборвали самую опасную ниточку. Оставалось сделать еще одну вещь.
В зал ввалился их благодетель, капрал Ночных Пластунов, с неизменным кувшином в руках. Оглядевшись вокруг, он пошел за новой порцией.
— Черт возьми! — сказал Смед. — Я же совершенно забыл. Сегодня ночью у меня свидание.
Рыбак несколько секунд соболезнующе смотрел на него, потом сказал:
— Допивай. Потом вздремни чуток. Дело пока сделано всего наполовину. Мы должны его закончить.
XXXVI
Я что-то не заметил, чтобы Душечка соответствовала той громкой славе, которая шла о Белой Розе. На первый взгляд она казалась довольно невзрачной. Слегка неряшливая блондинка со спутанными волосами, двадцати лет с гаком. Деревенская девка, которой самое место на картофельной ферме. Разве что на ферме такая выглядела бы более замученной, нарожав за десять лет кучу ребятишек.
Большинство людей вообще с трудом отличает глухоту и немоту от тупости. Я думаю, Душечку трудно было принимать всерьез еще и потому, что все у нее выходило очень уж легко, как бы случайно. Взять ту атаку на монастырь. Ведь она прошла как по маслу. Никто бы вообще не пострадал, если бы пес Жабодав не шлепнулся прямо в толпу кентавров, когда удирал. Но они были сами в этом виноваты: слишком уж рвались в бой. Если бы держались немного дальше от стены, как им было велено, то успели бы убраться с его дороги.
Она, безусловно, пользовалась уважением дерева-бога и теми преимуществами, которые это уважение давало. По-моему, Праотец-Дерево был готов потакать ей во всем.
Но она не задирала нос перед другими.
Все выглядело как-то странно. Рядом с Душечкой постоянно торчал Молчун, пытавшийся оказаться между ней и Вороном и одновременно между ней и Боманцем. Хотя Ворон с колдуном нигде не появлялись вместе, потому что не доверяли друг другу еще больше, чем Молчун не доверял им обоим.
Впрочем, это было даже забавно. Когда находишься на спине чудища на высоте в две мили, имея под боком две сотни жутковатых созданий, готовых, чуть что не так, слопать тебя на завтрак, нечего и думать выйти сухим из воды, если ты рискнул сморозить какую-нибудь глупость.
Я прекрасно это понимал. Понимала Душечка. Даже братья Крученые, и те понимали. Но три великие личности, Боманц, Ворон и Молчун, были настолько заняты решением важнейшего вопроса о том, кто из них первым заткнет дырку от бублика в центре вселенной, что такая простая мысль ну никак не могла прийти им в голову.
Правда, Крученых немного беспокоило мое присутствие. Как-никак, я раньше служил в Гвардии, а они были из Черного Отряда. Они думали, что я мог иметь против них зуб.
Как я уже говорил, Белая Роза не задирала перед другими нос из-за того, что она — Белая Роза. Она вообще не любила, когда ее звали как-то иначе, а не Душечкой. Она была не против, когда я захотел поговорить с ней. Против были Ворон и Молчун. Когда Ворон высказал мне свои претензии, я посоветовал ему заткнуть их себе кое-куда. Думаю, она сказала то же самое Молчуну. Тот пока ничего не предпринимал, но, когда я разговаривал с ней, он вечно торчал поблизости с видом мясника, примеривающегося, как бы половчее разделать тушу.
Только подумать, взрослые же люди. Оба куда старше меня.
В том, что я вообще мог с ней разговаривать, Ворону некого было винить, кроме себя самого. Именно он когда-то, чуть ли не насильно, выучил меня языку знаков. Чтобы мы могли обмениваться сообщениями, когда нельзя было говорить вслух.
Поначалу у нас с Душечкой было маловато тем для бесед. Так, здравствуй-как-поживаешь и тому подобная чепуха. У меня плохо получалось. Но потом она научила меня многим новым знакам и наши беседы сделались более содержательными.
Я чувствовал, что она давно уже изголодалась по общению, хотя ни разу не сказала об этом прямо. Ей нужен был еще какой-нибудь собеседник кроме Молчуна, постоянно висевшего у нее над душой.
Вначале мне просто хотелось выяснить, как она на самом деле относится к Ворону, и все. Чтобы помешать парню выставлять себя большим дураком, чем он уже был. Наверно, она поняла это. Потому что ни разу не дала мне возможности перевести разговор на эту тему. Она была очень проницательной.
Через пару дней мы уже болтали о том о сем, словно два деревенских подростка, незаметно повзрослевших, пока повсюду вокруг шла бесконечная война. Понять, почему она избрала тот путь, по которому теперь шла, было нетрудно. Ее историю знали все, поэтому объяснений не требовалось.
Я рассказал ей, что пошел в армию, чтобы удрать с фермы. И что в то время мятежники для меня выглядели ничуть не лучше, чем имперцы. Даже хуже, поскольку тогда она еще не приступила к чистке своих рядов. Вдобавок Империя платила своим солдатам. Хорошо и в срок.
Казалось, мои слова не задели ее. Тогда я осмелел и выложил свою тайную жизненную философию: те идиоты, которые идут служить не за деньги, а во имя какой-то идеи, вполне заслуживают того, чтобы погибнуть во славу отечества.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
