Жак подумал, что предчувствия его не обманули: эти люди скакали за ним вовсе не затем, чтобы воздать ему почести. Нет, на него явно собирались напасть. Он почувствовал себя безоружным, слабым, словно вдруг сразу постарел на много лет. Он знал, что ни за что не смог бы справиться с этими вооруженными, оголтелыми, словно сорвавшимися с цепи людьми. Одновременно в душе его поднялась какая-то дикая злость на этих изменников и на себя самого, неспособного поставить на место зарвавшихся негодяев.
Он пожалел, что переоценил свои силы, понукая коня и заставляя его скакать во весь опор, — тряска изрядно разбередила рану, и теперь он чувствовал, как по ноге струей стекает кровь.
В этот момент недомерок, который, судя по всему, был у этих мятежников за главаря, уже подъехал на расстояние не больше десятка саженей от него и так резко остановил лошадь, что поднятое копытами облако пыли на мгновенье полностью окутало обоих.
— Вы генерал Дюпарке? — крикнул тощий карлик. — Позвольте представиться. Вы ведь пока что меня не знаете. Бурле! Да-да, я Бурле, и колонисты поручили мне передать вам их требования.
— Разве вы плантатор? — поинтересовался Жак.
Бурле нагло ухмыльнулся.
— А что, надо непременно быть плантатором, чтобы обратиться к генералу Дюпарке?
В руках, тощих, словно палочки высохшего тростника, он крутил длинное ружье Браши, вроде тех, какими пользуются флибустьеры и «коптильщики». Потом перекинул его с руки на руку и пристроил к головке передней луки своего седла. Это было оружие с несоразмерно огромным дулом и прикладом толщиною с добрый окорок, длиною раза в два побольше, чем рост коротышки!
— Вы неудачно выбрали день, — спокойно и твердо ответил Дюпарке, — нынче я не расположен выслушивать никаких требований. Кроме того, нет никакой нужды являться ко мне вооруженными до зубов. Я ничем не угрожаю порядочным людям. Даже имею привычку обходиться с ними со всей любезностью, и вообще нет Ничего в жизни, что я ценил бы более, чем хорошие манеры и вежливое обхождение.
— А мне плевать, генерал, что вы цените, а что вам не по вкусу, — вконец распоясавшись, нагло ответил Бурле. — Люди, что стоят у меня за спиной, — добрые колонисты, и у них нет лишнего времени, чтобы ездить к вам в форт или в этот ваш Замок На Горе. Они желают сказать вам пару слов сейчас, и раз уж им посчастливилось встретить вас на своем пути, надеюсь, у вас хватит милосердия не огорчать их отказом.
— Я не желаю выслушивать здесь никаких заявлений! И покончим с этим!
— Ну уж нет, черт побери! Вы нас выслушаете! Интересы тысячи колонистов куда важнее, чем крестины какого-то ребенка, провались он пропадом! За мной две сотни колонистов, они хотят, чтобы вы знали, что они о вас думают, им тысячу раз наплевать, что вы явились сюда только затем, чтобы окропить святой водицей задницу какого-то сосунка! Перво-наперво, мы приехали довести до вашего сведения, что ни при каких условиях не намерены платить добавочный налог в двадцать фунтов табаку, который вам вздумалось учредить на содержание береговой охраны! Береговая охрана ни на что не годится, они уже это доказали!
Мари увидела, как лицо мужа покрылось мертвенной бледностью. Он схватился рукой за эфес шпаги, пытаясь вытащить ее из ножен, и побледнел еще больше. Она слегка подстегнула лошадь, чтобы оказаться подле него и поддержать генерала, ибо было очевидно, сраженный приступом жестокой боли, он вот-вот свалится из седла.
Но она ошиблась. Жак тяжело дышал. Весь лоб его снова покрылся липким потом. Но не сдавался.
Бурле продолжал разглагольствовать, но его уже никто более не слушал. Жак обернулся.
— Ополченцы, ко мне! — крикнул он им. — Здесь прилюдно наносят оскорбления вашему генералу! Немедленно положить конец этой беспардонной наглости и посадить его за решетку!
И в тот же самый момент, резко развернув коня, пришпорил его и подъехал к рядам ополченцев. Мари последовала за ним. Сердце колотилось, будто вот-вот выскочит из груди. Она понимала, какой смертельной опасности подвергал себя ее супруг. Такой человек, как Бурле, вполне способен выстрелить в упор, а если и не сам, так кто-нибудь из стоявших у него за спиной сообщников — тем более что Жак даже не старался укрыться от них.
Дюпарке тем временем был уже рядом с капитаном Летибудуа де Лавалле. Он уже успел отдать ему приказания, когда к ним присоединилась Мари. Летибудуа поднял руку, и ополченцы выстроились в ряд, готовые в любую минуту открыть стрельбу.
Среди мятежников наступило минутное замешательство. Ведь оружейный залп ополченцев мог сразить наповал немало их соратников, и теперь уже они сами почувствовали себя мишенями под дулами солдатских мушкетов.
Мари ухватилась за поводья коня Жака.
— Ради всего святого! — взмолилась она. — Прекратите! Остановите этих людей!
В голосе ее звучала такая душераздирающая мольба, что гнев генерала как-то сразу улегся. Он глянул на свою жену и подумал, что в стычке она тоже рискует оказаться жертвой шальной пули или удара мачете. Потом бросил взгляд на Летибудуа, тоже бледного как полотно, который с трудом сдерживал ярость против мятежников, омрачивших столь светлый, долгожданный для него день.
— Жак, забудьте об оскорблениях этих людей, — снова взмолилась Мари. — Забудьте обо всем! Не допустите, чтобы в день крестин пролилась чья-то кровь! Подумайте о ребенке, вашем крестнике, которого вы будете держать у купели! Сделайте же это с чистыми руками!
Она видела, что он колеблется. В стане Бурле и его сообщников тем временем по-прежнему царило явное замешательство. Что и говорить, не окажись здесь ополченцев, отменно вооруженных и явно исполненных решимости поддержать своего генерала, они, конечно, не раздумывали бы ни минуты! Да и сам Бурле, хоть и надеясь на поддержку своих мятежных сообщников, тоже не был до конца уверен, все ли они, согласившись на этот демарш, представляли себе, что дело может зайти дальше дерзких объяснений или словесной перепалки с генералом, когда они будут излагать ему свои требования. Более того, он не без оснований подозревал, что среди его спутников немало таких, кто все же питает глубокое почтение к Дюпарке.
Мари отпустила поводья лошади Жака и подъехала к Летибудуа.
— Капитан, — решительно обратилась она к нему, — прошу вас, уведите генерала к себе. Пусть солдаты остаются здесь, но прикажите им не предпринимать ничего против этих людей без моей команды. Вот увидите, как только здесь не будет генерала, они сразу же уберутся восвояси. Есть ли нужда напоминать вам, капитан, как прискорбно проливать кровь в такой день?
Тот явно был точно того же мнения.
— Послушайте, генерал, — с подчеркнутым почтением проговорил он, — вам надо позаботиться о своем здоровье. Пожалуй, лучше и вправду оставить этих людей, пусть подождут, это пойдет им только на пользу. Я намерен составить против этого Бурле протокол, и уже нынче вечером он будет арестован.
Жак был уже совершенно без сил; теперь он со всей очевидностью понял, как слаб и немощен. И послушно позволил капитану с Мари увести его прочь.
Не прошло и нескольких минут, как шайка мятежников развернулась и помчалась прочь.
Церемония крестин после этого прискорбного инцидента прошла в обстановке самой суровой простоты.
После обеда генерал, который чувствовал себя все хуже и хуже, выразил желание немедленно вернуться к себе домой. Эскорт ополченцев сопровождал его до самого Замка На Горе, однако дорога была свободна, и казалось, теперь уже им никогда не суждено снова услышать о Бурле и его заговоре.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Мятеж в Прешере
Прошло два дня, и никто уже даже не вспоминал о мятеже. Жак был снова прикован к постели, дорого расплачиваясь за свое безрассудство: после инцидента в Карбе рана снова открылась, и он потерял очень много крови.
Тем не менее он призвал к себе судью Фурнье, чтобы вместе обсудить обвинение против Бурле. Он требовал от судьи сурового наказания, которое послужило бы предостережением другим.
Однако не успел Фурнье покинуть Замок На Горе, как там появился капитан Лагаренн. С дороги он с трудом переводил дыхание от быстрой езды и, как бы извиняясь, пояснил, что ему пришлось одним махом преодолеть расстояние от Прешера до форта, а потом, даже не слезая с лошади, сразу отправиться в замок.
— Что-нибудь случилось? — осведомился генерал.
— Теперь мятеж вспыхнул в Прешере, — доложил капитан. — На свой страх и риск я уже приказал взять под арест пятерых колонистов, которые казались мне главными зачинщиками, и они даже не пытались от меня скрыть, что связаны с Бурле. К несчастью, арест главарей ничего не решает. На их месте тут же появляются другие. Я явился сюда, генерал, чтобы получить от вас приказания.
